— А вы уверенны, что эта жизнь нормальная?
Женщины обменялись взглядами.
— Не будем дискутировать, это не относится к теме нашего сегодняшнего разговора.
— А мне как раз кажется, это больше всего и относится.
— Вы так и не попробовали здешнего кофе, — вставая, произнесла Татьяна. — Напрасно, оно очень даже ничего.
— Я верю вам.
Татьяна смерила ее взглядом. Она вдруг почувствовала прилив такой сильной ненависти к этой женщине, что ее охватило сильнейшее желание плеснуть этим кофе ей в лицо. У нее даже дернулась рука в этом направлении. Но в самый последний миг удалось обуздать себя.
— Спасибо вам, Виолетта, за откровенность, — постаралась как можно спокойней произнести Татьяна. — Хотя бы раз в жизни есть смысл узнать правду. — Она задумалась. — Хотя, зачем? Она еще никого не сделала счастливой. И вас не сделает. Очень прошу, больше не приходите в больницу к моему мужу. Да вас и не пустят. Я позабочусь об этом. И еще, я постараюсь сделать так, чтобы в театре вы больше не получали хороших ролей. А, если получится, то и никаких. До свидания, милочка.
Больше не смотря на Виолетту, Татьяна покинула кафе.
2.
Цвет туннеля постоянно менялся, то он приобретал багровый, то изумрудный цвет, то вдруг сиял невероятно чистым голубым оттенком, то становился зеленым, а затем внезапно желтел, словно осенью листья. Цветов было так много, что даже не верилось в том, что они существуют на самом деле. Они казались частью какой-то невероятной галлюцинацией, но при этом очень ясной и отчетливой.
Но самое удивительное было то, что туннель не кончался, а казался бесконечным, поворот следовал за поворотом, подъем сменялся очередным спуском, затем долгим полетом по горизонтальной плоскости.
Хотя путь все не кончался, никакого напряжения для его преодоления не ощущалось. Только бесконечная легкость, невесомость, при этом какая-то неведомая сила толкала вперед и одновременно удерживала от падения.
Ничего подобного в жизни Каракозов даже отдаленно не испытывал, то были абсолютно новые ощущения, до того замечательные, что хотелось только одного — чтобы они никогда бы не кончались. Кто бы мог подумать, что бесконечность столь прекрасна и привлекательна, она вовсе не страшит, а наоборот, придает такой жизненный тонус, что от него просто распирает. Там, в прежнем измерении ничего подобного и близко не бывает, там все делается с большим напряжением, каждый пустяк, каждый шаг дается с огромными затратами сил и энергии. А тут не испытываешь ничего подобного, летишь — и никаких усилий не прилагаешь. Не понятно, как происходит полет, какая сила заставляет парить в пространстве, но делаешь это с огромной скоростью, возможно, даже световой. Но определить точно, с какой именно, нет ни какой возможности, потому, что на самом деле, не понимаешь по настоящему, что происходит.
К тому же еще и отсутствует чувство времени, оно полностью исчезает. Возможно, прошло всего несколько минут, а возможно, пролетели столетия — понять нереально. Есть лишь смутное ощущения какого-то другого измерения, что ты находишься в каком-то ином временном континууме. В нем нет ни начала, ни конца, это безвременье в смысле отсутствия всяческого отсчета секунд, минут, часов месяцев, годов и даже столетий. Прошлое, настоящее и будущее сливаются тут в едином порыве, между ними нет ни малейшего зазора. Они постоянно вместе; когда наступает настоящее, тут же возникают прошлое и будущее. События мгновенно проходят сквозь них, они есть, но при этом ничего не происходит, они не оставляют следа. Как такое возможно? По всем известным законам физики это абсолютно невозможно, но он чувствует, что именно так все и происходит.
Каракозов все так же летел по туннелю, который все так же без конца менял световую гамму. Этот бесконечный и, в общем-то однообразный полет нисколечко не утомлял, а только наполнял бесконечным восхищением. Мелькнула странная мысль: если это смерть, то ничего лучше в мире не существует. Получается, что счастье — это не жить, а умереть. Почему же тогда люди этого не понимают, ведь это так наглядно.
Едва Каракозов об этом подумал, как все резко изменилось. Полет мгновенно завершился, туннель исчез, вместо него появилось какое-то другое пространство. Это было именно пространство, так как ни на дом, ни на комнату оно совершенно не походило. Исчезло ощущение безграничности и бесконечности, он замер в одной точке, вокруг него творилось что-то непонятное, все вдруг окутал туман, сквозь который Каракозов ничего не мог разглядеть. Все клубилось, дымилось, если эти глаголы подходили для описания того, что он наблюдал. Но других в своем лексиконе он не находил, да скорее всего, их и не существовало для того, чтобы как-то обрисовать увиденное.
Сколько так продолжалось, определить было нереально, но вдруг опять что-то изменилось. Где-то в глубине пространства появилась точка, которая очень быстро увеличивалась в размерах. Она неслась прямо на него. Испуга не было, но возникло какое-то странное чувство, отдаленно напоминающее и тревогу и предчувствие чего-то важного. Того, чего он тщетно ждал всю жизнь и никогда не надеялся дождаться.
Точка приблизилась, и Каракозов увидел, что на самом деле это фигура человека. Хотя фигурой можно было назвать весьма условно; ноги, руки, голова, как до этого стенки туннели, все время меняли свои оттенки, при этом казались полупрозрачными.
Внезапно калейдоскоп световых гамм прекратился, и Каракозов разглядел черты человеческого лица. Они показались ему смутно знакомыми. И вдруг всем его существом овладела странная эйфория, неведомый голос ему шепнул: посмотри, да это же он!
Они разглядывали друг друга, но если Каракозов смотрел на незнакомца с изумлением, то тот — совершенно спокойно, без всяких эмоций, как на давно знакомого человека. Черты этого лица были Каракозову знакомы; именно таким он его и представлял.
— Да, это я, Плотин, — подтвердил Плотин. — Добро пожаловать к нам в гости.
— Где я? — спросил вновь прибывший.
— В Элизиуме. Это такое место, где собираются мудрецы после их смерти для вечной жизни.
— Значит, я мудрец?
Плотин едва заметно улыбнулся и отрицательно покачал головой.
— Ни в коем случае, на мудреца ты совсем не тянешь.
— Почему же тогда я здесь? — удивился Каракозов.
— Я упросил. Скажу честно, это было не просто, тебя не хотели сюда отправлять. Ни по одному параметру ты не проходишь. Но, как видишь, мне все же удалось убедить. Мой авторитет работает и тут.
— Я очень вам благодарен, хотя не знаю, за что благодарить. Вдруг мне тут не понравится.
Плотин, как показалось, Каракозову, недоуменно посмотрел на него.
— Не понравится находиться здесь, где собрались мудрецы, когда-либо жившие на земле. Я был о тебе иного мнения. Если хочешь, через мгновение ты окажешься в другом месте.
Каракозов понял, что совершил большую оплошность.
— Нет, не хочу, с вашего разрешения я останусь тут.
Плотин кивнул головой.
— Я был уверен, что ты так и поступишь. Все же было время, когда ты соприкасался с мудростью.
— Я изучал ваши труды.
— Я знаю, — кивнул головой Плотин. — Правда, без особого успеха.
— Да, — поник Каракозов, — что есть, то есть.
— Не ты первый, не ты последний. — В голосе философа прозвучала самая настоящая грусть.
— Все так плохо?
— Даже хуже, чем ты думаешь. В свое время я ошибся, размышляя о перспективах мира.
— Но это было давно.
— Всего лишь в третьем веке, совсем недавно. Время бесконечно, но при этом несется с бешеной скоростью. Ты же попал сюда, как и все, через туннель, а это в каком-то смысле проекция времени. Даже отдаленно не представляешь, через какой его промежуток ты пронесся.
— Мне показалось, что туннель не имеет предела. Количество поворотов на нем не поддается счету.
— Да, их и невозможно сосчитать. Нет такой цифры, которая бы определила это число. Да и зачем оно. К тому же возможно, количество поворотом постоянно меняется. Время, как и все в этом мире не постоянно. Только тут начинаешь отдаленно понимать его природу.
— И какова она?
— Она дуальна. В нем заключено одновременно бесчисленное число конечностей и одна бесконечность, которая объединяет все эти конечности. Впрочем, возможно, мы об этом еще поговорим. Я буду твоим проводником и куратором здесь. Тебе предстоит многое пережить, многое переосмыслить, многое вспомнить. Таковы условия твоего пребывания тут. Находиться в обители мудрецов не просто, здесь нет места для праздности, для возможности отрешиться от самого себя, забыть о том, что было в том мире, из которого ты сюда пришел. Элизиум скорее напоминает зеркало, которое возвращает тебе отображение, в том числе и то, которое предпочел давно предать забвению. Запомни, мудрец — это тот, кто неустанно познает себя и окружающий его мир. Те же, кто перестают это делать, покидают Элизиум.
— А есть такие? — изумился Каракозов.
— Есть и их гораздо больше, чем ты думаешь. Познание себя и мира — тяжелый, безостановочный труд, он требует самоотречения. Не все готовы к такому испытанию.
— И кто же из мудрецов не выдержал это испытание?
— Пока эта информация не для тебя. Да и так ли это важно. Думай о себе.
— Но все же интересно.
— Это не то чувство, которое тут следует испытывать.
— Тогда какое?
— Познание, как внутренняя потребность всего твоего существа. Без познания, как без пищи на земле, тут долго не задерживаются. Это единственный шанс преобразовать себя.
— Я понимаю, — пробормотал Каракозов. Невольно он подумал, что перед ним стоят чересчур сложные задачи. А он отвык их решать.
— Я понимаю, тебе будет трудно, — словно прочитал его мысли Плотин. — Та жизнь, которую ты вел, была совсем иной, ты привык удовлетворять самые примитивные потребности, жить самыми низменными желаниями. Ты забыл, что если в человеке отмирает высшее, он целиком захватывается низшем. Так уж мы устроены, и другого нам не дано. Если желаешь тут остаться, придется перестраиваться.
— Я полагал, что на том свете все легко и просто, ничего не надо делать, что-то это бесконечная база отдыха. По крайней мере, до нового возвращения на землю.
Внезапно Плотин рассмеялся. Это так не вязалось с его строгим обликом, что Каракозов в первое мгновение даже слегка оторопел.
— Какая наивность. Это там, в вашем убогом и ужасном мире подавляющее число людей ничего не делают. Ибо деланьем можно назвать только то, что преобразует личность и мир. Тут все иначе.
— Я здесь совсем недавно, еще плохо знаю и понимаю, где я оказался, и какие тут порядки, — попытался оправдаться Каракозов.
К удивлению Каракозова Плотин с пониманием отнесся к его словам.
— Разумеется, тебе предстоит многое постичь. Более, чем ты мудрые люди, попавшие сюда, испытывали растерянность. Просто прими новую реальность. Тогда ты возблагодаришь судьбу, что оказался тут.
— Я постараюсь, Плотин, — пообещал Каракозов.
— Вот и хорошо. Скоро мы продолжим. А пока отдыхай.
— Как?
— Просто закрой глаза — и ты ощутишь, как нисходит на тебя отдохновение. Это ощущение мало с чем можно сравнить. Не буду тебе мешать.
Каракозов не успел даже заметить, как исчез Плотин. Только что он был, а сейчас уже нет. Он решил последовать совету философа — закрыть глаза и отдохнуть. Но прежде чем это сделать, вдруг только сейчас понял, что их разговор выглядел очень странным. Он, Каракозов, не знал ни древнегреческого, ни латинского, а Плотин никак не мог знать русский. И, тем не менее, они прекрасно понимали друг друга.
Как это происходило? К Каракозову внезапно пришло осознание, что во время разговора они не произносили слова, их голоса не звучали, а чужая речь непосредственно отражалась в его голове. Выходит, они напрямую обменивались мыслями. Значит, вот каким образом тут происходит общение.
Каракозов закрыл глаза и тут же почувствовал состояние полнейшего отдохновения от всего.
3.
Каракозов открыл глаза и огляделся. Ему показалось, что он находится все в том же месте, где повстречался с Плотином. Хотя с другой стороны полной уверенности в этом не было.
Впрочем, он почти сразу забыл об этом, так как целиком погрузился в переживаемые им ощущения. Ничего подобного он еще не испытывал. Он не может разобрать, что это было: сон, дремота, полупрозрачное состояние между явью и забытьем. А может все одновременно, он уже начинает осознавать, что тут и не такое возможно. В любом случае никогда он не чувствовал себя таким бодрым, с такой ясной головой и с таким легким, даже скорее невесомым телом.
Он оглядел себя. Про тело это он неверно подумал, как такового его не существовало, вместо него какие-то световые контуры с то и дело меняющими цветами. Судя по всему, тут все устроено так; если на земле в какой цвет выкрашен предмет, в таком он сохраняется постоянно, то здесь действует принцип бесконечных его изменений. Вряд ли это случайно, скорее всего, несет определенный смысл. Но какой? Надо спросить у Плотина.
Едва Каракозов подумал о нем, как вдали возникло невероятно красивое переливающее цветовое пятно. И еще через мгновение рядом с ним оказался Плотин.
— Я только подумал о вас, и вы тут же появились, — сказал, точнее, подумал Каракозов.
— Здесь мысли передаются мгновенно. Впрочем, тут все происходит с такой же скоростью. Учти это на будущее.
— Постараюсь. Еще хочу вас спросить.
— Спрашивай, — разрешил Плотин.
— Почему тут постоянно меняется цветовая гамма? — Каракозов посмотрел на себя, затем перевел взгляд на своего собеседника. — Вы весь переливаетесь яркими и насыщенными цветами, а мое тело гораздо тусклей.
— Неужели не догадываешься? — удивился Плотин.
— Если спрашиваю, значит, нет, — немного даже обиделся Каракозов.
— Интенсивность цвета зависит от того, насколько продвинут находящийся тут человек. Чем более яркими красками сияет человек, это означает, что он находится на более высокой ступени развития. А если у него цвета тускло-серые, вот как у тебя, следовательно, он на самом низком уровне своего сознания. Впрочем, точно так же обстоит дело и на земле.
— Никогда не замечал ни от кого идущего сияния.
— Мне это известно. Чтобы увидеть идущее от человека сияние, надо самому достичь определенного уровня. Только тогда зрение способно это заметить.
— Значит, я этого уровня так и не достиг. — Каракозову стало немного грустно.
— Ты шел к этому, но остановился и пошел в обратном направлении. Это было твоим осознанным решением. Поэтому твое падение было особенно сильным. По большому счету ты не имеешь права находиться среди нас.
— Вы это мне уже говорили.
Плотин слегка кивнул головой.
— Человек — это путь. Твой — только начинается. Поэтому ты оказался тут. Если бы это не случилось, у тебя не было шансов двинуться дальше. Очень часто, чтобы заново родиться, надо умереть. С подавляющим большинством людей этого так и не происходит. Поэтому они мертвыми рождаются, мертвыми и умирают. Я это понял слишком поздно. — Каракозов услышал, как глубоко и горестно вздохнул философ. Точнее, эти печальные звуки отразились в его мозгу.
