— Понимаете в чем дело, — я придвинулась ближе, словно поверяя собеседнику страшную тайну, — наша семья заключила с господином Клаусом договор на поставку мари. Но недавно мы обнаружили, что кто-то испортил нам часть поля, и не все посадки взошли. Я боюсь, что теперь мы не сможем выполнить договор. Вы не могли бы как-то повлиять на господина Клауса, чтобы он пересмотрел условия нашего соглашения? Сэр Бэзил, мне больше не к кому обратиться, вы один располагаете достаточным авторитетом.

На лице мэра появилось грустное выражение, он взял мою руку в одну ладонь и успокаивающе похлопал по ней другой:

— Право же, я очень сочувствую вашей ситуации. Но, леди Николетта, вы меня переоцениваете. Может, я и обладаю какой-то административной властью, но разве вправе я использовать ее подобным образом?

— Я все понимаю, — не менее грустно ответила я и, извинившись за столь неуместную просьбу, снова предоставила сэру Бэзилу возможность покрасоваться перед горожанами.

Теперь оставалось только узнать, пойдет ли он к фабриканту с предложением о выкупе наших земель или не пойдет. И если пойдет, то в какой форме сделает это предложение. Ожидание может затянуться, но другого способа получить хотя бы косвенные доказательства я пока придумать не успела.

Как оказалось, все запасы терпения были сделаны впустую. Не прошло и получаса, как сэр Бэзил отмежевался от своей компании и подошел к фабриканту. Я наблюдала за ними исподтишка, но понять содержание разговора по лицам собеседников было абсолютно невозможно: мэр постоянно улыбался, а господин Клаус сохранял непроницаемую мину.

Я едва дождалась, когда предводитель общественного собрания отойдет от фабриканта, а затем еще через пятнадцать томительных минут, решила, наконец, что можно приблизиться к Клаусу не вызывая ненужных подозрений.

— Что вам предложил сэр Бэзил?

— Откуда вы знаете, что он мне что-то предложил? — не слишком сильно удивился фабрикант.

— После моего краткого и прочувствованного выступления — должен был предложить.

— Николетта, я же вас предостерегал!

Вот тут я серьезно разозлилась.

— Господин Клаус, извините, конечно, за резкость, но у вас так же мало прав предостерегать, как и называть меня по имени, опуская титул. До сих пор я не заостряла на этом внимания, считая вас если не своим другом, то добрым соседом. Почему бы вам просто не сказать мне, что вам предложил сэр Бэзил?

На удивление, фабрикант безропотно проглотил эту отповедь, что могло означать лишь одно — я права. Именно эта покорность заставила тут же раскаяться в сказанном. Но как иначе заставить его воспринимать меня всерьез?

— Он предложил заключить предварительный договор на продажу ваших земель, и при этом обещал свое содействие в делах фабрики.

Понятно. Кто бы мог подумать! Пожары, воровство, рассерженная нечисть — и за всем этим добродушный мэр города, любимец горожан. Я не удержалась и посмотрела в дальний конец зала, где вышеупомянутый интриган с веселым смехом предлагал организовать летом большой пикник.

Сэр Бэзил заметил мое пристальное внимание, а также то, что я стою рядом с фабрикантом, и, видимо, от неожиданности изменив своей всегдашней маске весельчака, ответил мне острым взглядом, который говорил буквально следующее: "Даже если вы о чем-то догадываетесь, то сделать все равно ничего не сможете".

Ошибаетесь, господин мэр. Я сделаю все, что смогу — а это больше, чем ничего.

Поиск наилучшего способа обезвредить сэра Бэзила растянулся до середины мая, когда нежданно-негаданно в наш дом заявился сторож-катонец. Как и ожидалось, в преддверии общественного собрания он очень неделикатно напомнил мне об обещанном голосе в пользу катонского вопроса.

— Конечно, помню, — рассмеялась я. — Забудешь тут! Вы же мне потом все, что посадили, повыдергиваете обратно.

Сторож даже не улыбнулся, всем видом показывая, что так оно и будет. Да, с подобной манерой ведения дел они скоро всю округу возьмут за горло, если только не найдется кто-то способный противостоять этой иностранной экспансии.

— Можно полюбопытствовать, по какому вопросу будем голосовать? — я тоже перешла на серьезный тон. — Чтобы потом не было сюрпризов, когда мой брат утвердит прокладку мостовой к вашему поселению, а окажется, что вы решили запретить проезд.

— Мы хотим иметь право голоса на заседаниях собрания.

Ууу, уже предвкушаю, как от такого предложения встанут на дыбы все наши соседи. Даже с моей поддержкой не видать им этого, как своих ушей.

И тут у меня в голове красочным фейерверком вспыхнула новая идея. Так-так-так, значит, они хотят право голоса? Если раньше собрание состояло из шести человек и решающее слово принадлежало сэру Бэзилу — как предводителю, то теперь, когда участников станет семь, баланс серьезно сместится. Надеюсь, наши расторопные друзья из коллективного хозяйства позаботились о поддержке не только моей семьи.

— А могу я поговорить с вашими старейшинами?

Катонец некоторое время беспокойно пожевал сморщенным ртом, потом посмотрел на меня искоса:

— Говорите со мной.

Я так и подозревала: слишком уж он хитер и проницателен для простого сторожа.

— У меня есть идея, как вам получить еще один или даже два голоса на совете.

Идея, столь счастливо посетившая мою голову, была рискованной, трудновыполнимой и совсем немножечко безумной. Но ради претворения ее в жизнь я готова была на многое. К примеру, снова ступить своими недостойными ногами на отполированные полы особняка леди Рады.

— Скажи, это правда заколдованная шкура? — я боязливо толкнула носком туфли распластанное передо мной нечто. — В прошлый раз твоя матушка предупредила, что на нее нельзя наступать.

Лорд Гордий, счастливый от того, что наконец-то я нанесла ему визит, был готов тут же на месте презентовать мне этот старый пылесборник, но, получив отказ, пустился в объяснения.

— Это шкура неубитого медведя.

— Но как же? Если шкура здесь — значит, медведь убит.

— Вот! — он немного торжественно и зловеще поднял палец. — Именно поэтому на нее и нельзя наступать.

Сложно вникать в такие тонкости, как их семейные легенды.

— Хорошо, пусть будет так. Но я пришла сюда не за этим.

— Я тоже скучал!

И не за этим тоже.

— Лорд Гордий, — пришлось придать голосу некоторой торжественности, чтобы его светлость прочувствовали всю важность момента, — у меня есть замечательная идея, как упростить вашу нелегкую участь.

— Ого! — это был вовсе не возглас лорда. За одной из колонн прятался кто-то из его камердинеров, наверняка, подосланный леди Радой.

Нет, так дело не пойдет. Ей будет вредно знать заранее о сути моей затеи.

— Пойдемте, надо переговорить в более уединенном месте, где нас никто не услышит, — схватив Гордия за руку, я потащила его за собой. Кто-то скажет, что за вольное обращение? Но хоть режьте, а воспринимать этого человека иначе, как младшего брата, я не могу.

Пересекая парадный холл, мы неожиданно столкнулись с леди Радой и господином Клаусом. Я тут же отпустила руку лорда, но это движение, конечно же, не укрылось от внимательных глаз фабриканта.

— Леди Рада. Господин Клаус, — от неожиданности я вспомнила дворцовый этикет и успела сделать легкий реверанс, прежде чем опомнилась.

— Идите, дорогие, куда шли, — милостиво махнула рукой хозяйка. — Нам с Клаусом нужно обсудить важные дела.

Воспользовавшись представившейся возможностью, мы с Гордием поспешили скрыться из виду. Но когда вслед полетела фраза пожилой дамы: "Влюбленные дети так милы, вечно воркуют по углам о каких-то своих пустяках", — у меня волосы на затылке встали дыбом.

О Боги, дайте господину Клаусу побольше догадливости, веры и терпения!

В тот же день я снова нанесла визит катонцам, потом пришлось съездить к отцу Алисии, которого хитрые иноземцы уже успели взять в оборот, от него обратно в коллективное хозяйство и уже только тогда домой, где и закончились мои невероятные гастроли. Я подумывала о том, не написать ли письмо господину Клаусу с приглашением вместе посетить завтрашнее общественное собрание, но потом решила, что нехорошо хвалиться собственной победой, тем более если она еще не достигнута. Вот после — когда я водружу свой флаг на макушке преступного мэра — похвастаться будет даже полезно, хотя бы потому что приведенный в исполнение план послужит оправданием моему поведению с лордом Гордием.

Жизнь — запутанная штука, но иногда на пути встречаются узелки, которые могут развязать всю сеть. Именно таким узелком и было общественное собрание. Я ехала на него с бОльшим энтузиазмом, чем на любой из балов. Но не все собравшиеся разделяли мое нетерпение:

— И зачем я только сюда пришла? Ведь скучно же будет, и погода прекрасная, — сказала Алисия, скорее размышляя вслух, чем обращаясь ко мне, когда мы встретились с ней на ступенях дома общественных собраний.

— Могу предположить, что за тем, чтобы посмотреть, как Лас будет справляться со своими обязанностями наследника и будущего младшего лорда, — усмехнулась я.

— Почему в твоем исполнении это звучит еще глупее, чем у меня в голове? — подруга нервно помахивала помятым букетиком ландышей. — Знаешь, отец Оврамий начинает меня пугать. Делать мне предложение прямо на главной площади! И что на него нашло?

— Раньше такие вещи тебя не смущали.

— Просто теперь я, кажется, понимаю, каково это — быть на его месте.

— Да так и заболеть недолго, — я озабоченно потрогала ее лоб: не так уж часто подруга изменяла своей беспечности. — Пойдем в зал. Сегодня впервые за много лет там будет интересно.

Мы заняли места в среднем ряду, по левую руку от меня чуть позже примостился Ивар — единственный из моих братьев, который сознательно проявлял интерес к общественным делам. Позади расположился господин Жерон, несколько дней назад снова приехавший на фабрику. На помосте для участников собрания уже скучал Лас. Я бы с радостью заменила его, если бы это было возможно, а так оставалось только надеяться, что он в точности запомнил мои указания. Отец Оврамий все никак не мог занять своего места: он то вбегал, то выбегал из зала, поминутно бросая укоризненно-страдальческие взгляды на Алисию. Остальные участники собрания пока не соизволили появиться.

Публика была явно шокирована, когда в зал вошла делегация катонцев, но вовсе не потому, что раньше чужаков на заседания не допускали. Просто на груди у каждого иноземца висел металлический круг — символ наших Богов. Ивар, сидевший рядом, от удовольствия и гордости даже приосанился.

— Ты знал? — удивленно спросила его я.

— Вера и помощь ближнему творят чудеса даже в самых темных душах, — туманно ответил он.

Отец Оврамий, наконец, угнездившийся на помосте, взирал на процессию крайне одобрительно. Это был день его триумфа, масштабнее которого мог бы стать только миг, когда Алисия дала бы свое согласие составить счастье церковного служителя.

Затем появились леди Рада с лордом Гордием, которого все, очевидно, принимали за ее пажа до тех пор, пока пожилая дама, вместо того чтобы по обыкновению взойти на помост, вдруг не заняла место в первом ряду, а сопровождавший ее подросток не взобрался на кресло, предназначенное для членов собрания. Вот тут зал задвигался и зажужжал! Монокль одного пожилого господина заходил по рукам, а некоторые из тех, кому не повезло одолжить заветной линзы, отваживались даже на такую дерзость как прогулка мимо помоста, имевшая целью поближе рассмотреть долго скрывавшегося лорда.

Леди Рада выглядела одновременно и гордой, и удивленной своим положением. Эти выражения так часто сменялись на ее лице, что скоро у пожилой дамы начала дергаться левая щека. Представляю, как треснула ее реальность, когда единственное дитя, хрупкое и глупое, подговоренное коварной зме..., кхм, мной, пошло против ее воли и изъявило желание самому принять участие в заседании.

Лорд Гордий ерзал в кресле, и его обычно бледные щеки горели лихорадочным румянцем: то ли от излишнего внимания, то ли от того, что на него (наверняка, силком) одели пояс из собачьей шерсти, а зал основательно протопили из-за еще по-весеннему промозглого утра.

Появившийся в проходе сэр Гвидон — отец моей подруги — подмигнул нам с Алисией и стал грузно подниматься на свое место. Он был единственным членом собрания, участвовавшим в заговоре ради идеи, и оттого-то казался мне самым ненадежным звеном плана.

Наконец, непосредственно перед началом собрания в зал зашли сэр Бэзил и его верный соратник сэр Роббер. Лицо мэра, как и у всех присутствующих, сначала приняло удивленное выражение при виде лорда Гордия на помосте, но почти сразу же разгладилось. Уверена, интриган начал перебирать выгоды, которые сулил такой поворот событий.

Зал затих. Сэр Бэзил стукнул молоточком на своем предводительском месте:

— Объявляю очередное собрание открытым. Предлагаю, не теряя времени, перейти к первому запланированному на сегодня вопросу. Отец Оврамий, ваше слово.

Поднялся церковник: белые волосы кружочком, васильковые глаза, немного наивный взгляд.

— От коллективного хозяйства катонских переселенцев поступила просьба о введении их представителя в состав общественного собрания.

Зал всколыхнулся и зашумел, многие засмеялись. Какая-то разряженная купчиха, сидевшая перед нами, громкоголосо обратилась к своей соседке:

— Э-хе, разве ж общественное собрание не на то и общественное, чтоб в нем сидели люди уважаемые обществом, а всякие голодранцы не лезли? Если б это не предложил священник...

Сэр Бэзил, насмешливо улыбаясь, постучал молоточком по столу. Выдвинутый на рассмотрение вопрос явно вызывал в нем недюжинное веселье. И думая, что заранее предвидит исход дела, предводитель легкомысленно предложил:

— Поскольку я подозреваю, что у всех присутствующих давно сложилось определенное мнение на этот счет, то предлагаю провести голосование, не вынося вопрос на предварительное обсуждение, — стукнул молоточек. — Прошу поднять руки тех, кто за введение представителя катонских переселенцев в наше собрание.

Молоточек вдруг вывалился из руки мэра и гулко упал на помост: четверо из членов общественного собрания подняли руки. Церковник, которого обещанием перейти в нашу веру сманили сами катонцы, лорд Гордий, убежденный мной, Лас, расплачивавшийся за засеянные в прошлом году поля, и сэр Гвидон, действовавший согласно своему убеждению, что нашу округу давно пора расшевелить — все как один проголосовали "за". Оставшиеся два голоса уже ничего не могли решить.

Зал разразился еще более шумными криками, среди которых теперь слышались и ругательства.

Надо отдать должное сэру Бэзилу: он довольно быстро пришел в себя, подхватил молоточек с пола и, нацепив на лицо всего-лишь слегка неестественную улыбку, застучал им по столу:

— К порядку! Собрание проголосовало! Несогласные с решением могут подавать жалобы в письменной форме, — понадобилось еще минут пять непрерывного стука, прежде чем все заинтересованные лица успокоились. — Представителя катонских переселенцев прошу подняться на помост.