— Вполне возможно, что слышал.
— Я на всякий случай освежу вашу память. Другое название этого устройства — "вскрыватель кишок". Оно испускает пучок частиц с коротким периодом полураспада, которые очень быстро перемещаются из стороны в сторону по дуге в двадцать градусов. — Она восхищенно надула губки. — Красиво, не правда ли? Думаю, это может быть половина дуэльного набора.
— Жаль, что у меня нет второй половины, — сказал Лагганвор.
Мальчик снова бормотал во сне, обрывки фраз и слов превратились почти в кашу из-за поврежденного языка. Она держала ручку над своим дневником, слушая, как он невнятно бормочет что-то о подземелье и свече; что-то еще о деревянной двери в полу и о чем-то, что находится под этой дверью. Разер становился все более взволнованным: сдавленные слова страха и страдания превратились в стоны бессловесного ужаса, а затем раздался крик, такой громкий и внезапный, что совсем пробудил его самого. Широко раскрыв глаза и дрожа, все еще не оправившись от ночного кошмара, он оглядел каюту, в которой оказался.
Фура встала из-за стола и подошла к нему с кружкой воды.
— Выпей это.
Разер приложился губами к кружке и сделал осторожный глоток, потом еще один, набираясь сил.
— Я ошень... — Он замолчал, посмотрел на нее широко раскрытыми удивленными глазами, затем сунул палец в рот, потрогал кончик языка. — Што? Што шо мной шлучилошь?
— По словам Эддралдера, ничего такого, что не зажило бы само по себе. Ты чуть не откусил себе язык, когда был связан с Инцером Сталлисом. Помнишь что-нибудь из этого?
На лице Разера отразилось сомнение, и секунду или две он, казалось, совершенно не помнил того эпизода, из-за которого потерял сознание. Затем его лицо стало напряженным, как будто он почувствовал первый слабый укол травмы и понял, что боль усилится.
— Я бы не шмог шделать это... не шмог бы его опередить.
— Это была не твоя вина. Он был слишком силен для нас с Адраной, и я была настолько глупа, что думала, мы застанем его врасплох, если ты воспользуешься черепом вместо меня. Но он был слишком умен для этого.
— Пошему... пошему я ждешь?
— Ты поднимал слишком много шума, чтобы оставаться в каюте милосердия. Мучительные кошмары. Один из них только что приснился тебе.
Разер дотронулся до своих скул и подбородка, изучая очертания лица, как будто оно могло измениться, пока он спал. Он провел рукой по белоснежным волосам, взъерошив их, как взъерошивают шерсть собаки.
— Он был... я пошувштвовал, как он вошел в мою голову. — Он отпил еще немного воды, которую она ему предложила. — Я мог шувштвовать его, как будто штал марионеткой или каким-то полым предметом иж дерева. Просто болван... машка с каким-то прикрытием для глаз...
Она кивнула, веря ему, но все же озадаченная тем, как его воспоминания о контакте со Сталлисом связаны с кошмаром подземелья. Она обдумывала эту загадку, но так и не пришла к приемлемому решению и не в первый раз пожалела об отсутствии своей сестры, на которую всегда можно было положиться в какой-нибудь полезной догадке или проницательном наблюдении. Не слишком ли поспешно она подарила Адране ее собственный корабль, когда можно было бы договориться по-другому? Одно дело — раздражаться из-за междометий и придирок сестры, когда она была рядом, и совсем другое — осознавать, что между ними растет пропасть, и как много бы она сейчас отдала за совет Адраны.
— Тебе пока не обязательно говорить, — сказала она, стараясь говорить мягче, чем раньше. — Дай своему языку зажить. Эддралдер зашил его, но сказал, что он будет опухшим еще несколько дней. В любом случае, ты сослужил мне хорошую службу, и я не стану просить тебя вернуться в каюту с костями, пока не буду уверена, что Сталлис не окажется на другом конце провода.
— У меня болит голова... — Разер нахмурился, подыскивая нужное слово. — Она... как привяжана.
— В тебе что-то такое, что оставило неприятный след. Я почувствовала то же самое, когда приняла его дозу. Но ты сильный, Разер.
Ее похвала вызвала у мальчика застенчивую улыбку. Она сомневалась, что он был младше ее более чем на два года, но, несмотря на то, что в последнее время участвовал в боевых действиях, ей все еще казалось, что их разделяет жизненный опыт: пропасть ужаса, потерь и острого знания, которое невозможно преодолеть.
— Вы... шлишком вышокого мнения обо мне.
— Мы совершили ошибку, но и Сталлис тоже. Он слишком много о себе возомнил. Когда он взял тебя под контроль, я поняла его личность гораздо лучше, чем когда-либо прежде. И поэтому у меня появилось желание. — Она оглядела ближайшие окрестности каюты в поисках какого-нибудь несчастного насекомого, какого-нибудь невинного существа, которое она могла бы раздавить в лепешку своим металлическим пальцем, но на этот раз ничего не было. — Я хочу добиться возмещения ущерба, — сказала она. — И я получу его.
Разер кивнул так, что стало ясно, что ее слова не оставили у него никаких сомнений.
— Как долго я был в отклюшке, капитан? Без сожнания?
— В целом, около двенадцати дней. Эддралдер очень внимательно следил за тобой и следил, чтобы ты не зачах, пока был под наркозом. Мы плывем независимо от "Веселой кобылы" уже шестнадцать дней. У нас впереди еще около двух недель, на случай, если ты боишься пропустить все самое интересное.
— Две недели... не так уж плохо. Эта эшкадра... где-нибудь поблизости?
— Это возможно. Но мы не знаем, где они находятся в точности, а они, очевидно, не очень хорошо знают наше местоположение. Если бы они знали, то почти непрерывно обстреливали бы нас парусной дробью.
— Он шувштвовалшя рядом, капитан. Не могу шказать, как и пошему, просто это было. И... ешть ли какой-нибудь шпошоб определить это?
— Хотела бы я, чтобы так и было, Разер. Иногда стоит отказаться от собственной невидимости, чтобы узнать позицию противника, но этот компромисс рушится, когда ты ожидаешь, что тебя превосходят численностью и вооружением, как в нашем случае. Если бы я хотела дать тебе ложную уверенность, то сказала бы, что в радиусе ста тысяч лиг от нас нет другого корабля, кроме "Веселой кобылы". Но правда в том, что Сталлис может находиться в радиусе десяти тысяч лиг, а мы бы об этом не знали. У него хорошие корабли, которыми очень умело управляют, и они будут плыть так тихо и незаметно, как только позволит природа.
— Я... мог бы... — Он запнулся. — Я имею в виду... если бы мне пришлошь вернутьшя в каюту... Я бы шделал это, сэр.
— Наверное, ты бы так и сделал, несмотря ни на что. Но я бы не стала просить тебя об этом, Разер, и, поскольку я завишу от доброты доктора Эддралдера, то не стала бы испытывать его терпение, поступая таким образом. Он признает, что то, что случилось с тобой в первый раз, было чем-то, чего мы не могли предвидеть, но заставить тебя пройти через это дважды, да еще и намеренно... — Она покачала головой. — К тому же, это было бесполезно. Он слишком быстро проник тебе в голову. В следующий раз ты не узнаешь ничего нового.
— Могу я шем-нибудь помошь?
— Как только почувствуешь себя достаточно сильным, мы будем рады пригласить тебя поработать в смотровой. Нам всегда пригодится пара зорких глаз.
— Я так и шделаю, — сказал Разер. Затем его осенило тревожное воспоминание. — Ваша подруга... та, что в лажарете. Он поискал ее имя. — Ш... Штрэмбли?
— Да?
— Она выжила?
— Нет, Разер, — ответила Фура, качая головой. — Боюсь, Стрэмбли не выжила.
Лагганвор втянул воздух через ноздри, глядя на Адрану так, словно она была немного не в фокусе. Она представила себе, какая битва происходит у него в голове, борьба между ясностью мыслей и сонливостью, вызванной успокоительным, которое она подсыпала в треннигарский бренди. Воздействие было слабым, не настолько, чтобы вызвать потерю сознания, но Лагганвор этого не знал.
— Продолжайте, — сказала Адрана.
— Что еще осталось рассказать?
— О, очень многое. Как вы с братом отдалились друг от друга. Я понимаю, в чем дело, но хочу услышать это из ваших собственных уст. Продолжите историю с того момента, когда Иллирия ушла с Полом в последний раз.
— Вы знаете, что произошло.
— Все равно расскажите мне.
— Пришла Боза. Вы это знаете. Она схватила Иллирию и, в конце концов, превратила ее в саму себя. Она была бы добрее, убив Пола на месте, но позволила ему жить и, в конце концов, вернуться к своему ремеслу.
— Однако вы не смогли простить его.
— Не после того, как я столько раз предостерегал его от того, чтобы брать ее с собой. Начнем с того, что он был сломлен — раздавлен чувством вины и ужасным страхом, что она все еще где-то там, изменилась. Он приполз домой и умолял о прощении и о силе, которую мог дать ему только брат. Я не предложил ни того, ни другого. — Он заморгал, борясь с приливом усталости, который, должно быть, захлестывал его. — Я отверг его. Более того. Я очень ясно дал понять, что презираю его существование; хотел бы, чтобы он никогда не появлялся на свет. Я отрекся от него как от брата и сделал все возможное, чтобы разрушить его репутацию и самоуважение. Это не было спонтанным поступком с моей стороны. Я действительно ненавидел его.
— Итак, его уничтожили дважды, — сказала Адрана с холодной рассудительностью адвоката, выступающего в качестве обвинителя. — Во-первых, потерей дочери, а во-вторых, жестокостью собственного брата, Бриски Рэкамора.
Он слегка откинулся назад, принимая этот вердикт.
— И все же я здесь.
— Стремясь отомстить за Пола. Подвергая свою жизнь постоянной опасности, пытаясь поймать или устранить Бозу Сеннен, как бы мы ее ни называли. Выдавая себя за одного из ее людей. Калеча себя, чтобы сделать маскировку более убедительной. Храбрость и самоотверженность, в некотором роде. Вам не приходило в голову, что для завершения ваших поисков, возможно, пришлось бы убить саму Иллирию?
— Она была мертва с того момента, как Боза забрала ее.
— Я не была мертва, — ответила Адрана. — Сопротивлялась. Я... терпела.
— Говорит женщина, тыча оружием мне в живот и едва удерживаясь от того, чтобы пустить его в ход.
Ее палец так и чесался нажать на спусковой крючок. Если бы он только знал, насколько она была близка, какая ярость бушевала в ней и какой выход она искала.
— Выньте свой глаз.
Это удивило его даже сквозь туман успокоительного. — Вы понимаете, что я могу причинить гораздо больше вреда, когда глаз находится снаружи, чем когда он на месте?
— Выньте его, — повторила она.
У него была театральная привычка подносить ладонь одной руки к глазу, а другой похлопывать себя по затылку, так что глаз выскакивал, как шарик в аркадной игре, но сейчас он этого не показывал. Он просто ущипнул себя за глаз, и он выплеснулся наружу, сморщившись со слабым чавканьем, и, блестящий и совершенный, лег ему на ладонь.
— Я всегда догадывался, что вы захотите его для себя. У Фуры есть ее рука, даже если на ней не хватает пальца, а у вас нет ничего, кроме собственного ума.
— Положите его на стол. Лицом ко мне.
Он опустил глаз. Тот остался лежать там, где был, и смотрел на нее, слегка наклонившись, придавая своему необычному взгляду выразительность.
Лагганвор посмотрел на нее.
— Что все это значит?
Она проигнорировала его вопрос. — Расскажите мне, что произошло после того, как вы отреклись от Пола.
— Разве это не очевидно? Моя жесткость по отношению к нему вскоре породила такую же жесткость в ответ. Годы спустя, став немного старше и мудрее, я попытался загладить свою вину. Пытался установить контакт, написать ему или подать сигнал. Но все мои усилия были отвергнуты. Через посредников я узнал, что для него я умер. Он мне больше не брат. — Он уставился на нее одним живым глазом и пустой глазницей другого, словно призывая ее отшатнуться. — Это задело его, но, полагаю, не больше, чем мой отказ. Лично я ничего из этого не вынес.
— Правда, Лагганвор?
— Возможно, немного. — Он улыбнулся ее проницательности. — Может быть, много. Я хотел, чтобы наши отношения улучшились. Со временем, наверное, произошло бы примирение. Но Боза лишила нас обоих этой возможности. Если раньше у меня и были причины ненавидеть ее, то проделанное ею с Полом только усилило мою неприязнь.
— И тогда вы решили убить ее раз и навсегда.
— Это было прекрасное намерение. Это дало бы мне хоть какое-то утешение в связи с потерей Пола и Иллирии. Откуда мне было знать, что две дочери Мазарила справятся с работой раньше?
— Вы знаете, что она мертва. В этом не может быть никаких сомнений.
— Что-то умерло, — признал Лагганвор с двусмысленностью, которая выбила ее из колеи.
— Но вы же не думаете, что ее дух полностью угас?
— И вы тоже. Только если вы хорошо знаете себя или если ваша сестра знает себя. Она есть в вас обеих. Вы сами это признали. — Он сделал паузу и предпринял медленную и смелую попытку отвести взгляд. Адрана ткнула в него оружием так внезапно, что он отдернул руку, словно его укусила змея. Он посмотрел на нее с вопросительной надеждой. — Могу я поинтересоваться вашими намерениями относительно глаза?
— Вы солгали мне насчет телеграфного сообщения.
Он изобразил удивление.
— Я сделал это?
— Вы хотели, чтобы мы передали ложный код, предназначенный для того, чтобы обманом заставить "Мстительницу" раскрыть себя.
— Коссел перевела этот код. Это был простой список газовых смесей, необходимых Эддралдеру.
— Эддралдеру никогда не требовались эти газовые смеси. Он не был бы настолько беспечен, чтобы оставить важную книгу не на том корабле, но даже если бы он это сделал, то должен был бы уже хорошо знать эти газовые смеси. Это ваших рук дело: вы подделали все сообщение от "Мстительницы".
— Как я вообще мог это сделать?
— Используя свой глаз. У него недостаточно дальности, чтобы передавать сигналы между нашими кораблями или отправлять сообщения вашим хозяевам — это я уже поняла. Но я пренебрегла второй возможностью. Глаз может перемещаться на относительно небольшое расстояние — скажем, на несколько сотен лиг — и затем светить нам в ответ, имитируя телеграфный сигнал.
Лагганвор пощипал кожу между бровями, щурясь, как от мигрени.
— Но я был внутри, когда поступил этот сигнал. Вы даже... — он замолчал, словно какой-то фрагмент головоломки встал на свое место. — Вы даже заставили меня вынуть глаз, когда мы были с Ласлингом.
— Я попросила вас удалить глаз, — сказала Адрана, — и в тот момент поняла, что у вас должно быть два глаза: тот, который мы видели в действии, с впечатляющими возможностями, и запасной глаз, который вы можете вставить обратно в глазницу, когда другой будет служить вам. Когда мы были с Ласлингом — когда вы поздно вернулись на корабль, — это было потому, что вы отослали главный глаз с поручением.
— Два глаза, — сказал он, качая головой в притворном изумлении. — И какой же из этих глаз сейчас перед нами?
— Думаю, это второй глаз, — сказала Адрана. Она подняла его свободной рукой и поднесла к лицу, опасаясь, что что-то случится. Глаз был холодным, слегка влажным и липким на ощупь. Это была не какая-то биологическая секреция, — подумала она, — а какое-то любопытное смазывающее вещество, которое глаз выделял из себя, чтобы облегчить свое вращение в глазнице и проникновение в это вместилище и из него. — Другой... основной глаз... либо все еще где-то там, плавает рядом с нами в космосе, либо где-то спрятан. Скорее всего, последнее. При вас или в вашей каюте. Думаю, вы забрали его, когда мы выходили, чтобы послать телеграфный сигнал. Этот глаз быстро двигается, умеет держаться в тени, и я сомневаюсь, что заметила бы, если бы он снова скользнул по вам.
