"Ночи Белладонны и другие рассазы"

— Ты... поправил его?

— Я никогда не лгал, — ответил Дрейфус. — В то же время подумал, что он был бы более полезен для меня, если бы я заручился его сотрудничеством, поэтому уклонился от его вопросов. Когда я был готов уйти, в его глазах все еще теплилась надежда. В то время я думал, что сказать правду было бы гораздо жестче, чем дать ему эту надежду, хотя бы на несколько часов, которые потребовались, чтобы понять, что мы не вернемся. Но я ошибался.

— Понимаю, почему ты мог так думать, — сказала Омонье. — И почему это могло мучить тебя с тех пор. Но тебе не нужно быть слишком суровым, анализируя то, что ты сделал или не сказал ему. Насколько тебе известно, он мог быть одним из ближайших союзников Чертоффа.

— Возможно. Я почти уверен, что это был не сам Чертофф.

— Твоя ищейка провела идентификацию?

— В этом не было необходимости, — ответил Дрейфус. — Он отвел меня к Чертоффу.

— Ты сказал, что он был убит.

— Наверняка так оно и было, и это произошло сразу после карантина. Это было в одном из дворцовых садов, который можно было легко узнать даже спустя двадцать лет. Там было бы оживленнее, но это было примерно в то время, когда в орбиталище как раз распределяли порции еды и воды, и большинство выживших собрались в районе раздачи. Мужчина подвел меня к трупу Чертоффа.

— От него не избавились?

— В этом не было необходимости. Он не представлял опасности для жизни. Его бросили в одну из золотых рек. Судя по позе, в которой я его видел, и выражению его лица, он был еще жив, когда это сделали. Золото находилось в процессе остывания, превращаясь в твердый металл — какая бы машина ни поддерживала плавление золота, она, должно быть, была сломана — и обволокла его, как расплавленная отливка. Он был пойман в этой твердеющей реке, как утопающий, бьющийся на последнем издыхании. Его оставили в таком состоянии. Не думаю, что он бы долго продержался, если бы кому-то из выживших понадобилось золото.

— Да, сомневаюсь, что они бы им воспользовались. И через двадцать лет мы будем иметь огромное удовольствие решить, что делать с этим трупом. — Выражение лица Омонье стало печальным. — Хотя подозреваю, что это будет проблемой моего преемника, а не моей.

— Надеюсь, что мы сможем рассчитывать на ваше лидерство еще некоторое время.

— Это будет зависеть от... многих факторов. — Занавес из зеркал затрепетал, как будто Омонье пыталась рассмотреть собственное тело вдоль и поперек. — Посмотрим. Кто знает, может быть, через двадцать лет это станет твоей маленькой головной болью. Я так понимаю, теперь ты готов оставить все это позади? — Она не стала дожидаться его ответа. — Ты не перестанешь вспоминать того оборванца и надежду в его глазах. И, будучи собой, не перестанешь сомневаться в своих собственных суждениях на этот счет. Меньшего я и не ожидала. Но сейчас ты подведешь черту, отдохнешь как минимум два дня и будешь считать, что твое поведение было признано полностью удовлетворительным.

Дрейфус вздохнул, некоторая часть напряжения последних дней, наконец, покинула его. Он все еще нес свою долю напряжения, и оно покидало его медленно, если вообще покидало, но он понял, что было ошибкой не поделиться этим переживанием раньше. Он был уязвим, его работа была нарушена, и, как следствие, это повлияло на работу его ближайших коллег, Талии и Спарвера. Броня была небольшим, но очень слаженным механизмом, и он функционировал должным образом только тогда, когда все его компоненты работали без сбоев.

Ему следовало бы понять это раньше, вместо того чтобы ждать этого напутствия...

— Спасибо, — сказал он, начиная тянуться за своим хлыстом-ищейкой.

— И еще два момента. Во-первых, ты не единственный, кто отбыл карантин, а затем прошел процедуру "от и до". Я тоже прошла, и у меня было не меньше проблем с последствиями.

Дрейфус склонил голову набок, удивленный тем, что его старая подруга все еще способна удивлять его. — Вы никогда не упоминали об этом, а я думал, что имею достаточно хорошее представление о вашем послужном списке.

— Раньше мои отчеты были такими же краткими и по существу, как и твои. Если не больше. Обстановка была похожей. Я была зеленой, когда назначила карантин, и примерно на двадцать лет менее зеленой, когда вернулась. То, что я обнаружила, было... таким же сложным. — На ее лице появилось напряжение. — Это было веретено Картера-Саффа. Три тысячи граждан на момент карантина, и я надеялась, что большинство из них все еще будут живы, когда я вернусь.

— И что? — спросил Дрейфус.

— Они были категорически против моего решения. К тому же все оказалось немного сложнее, чем ожидалось. Все стало очень плохо, и очень быстро. Начался голод, затем каннибализм, и они пожирали друг друга до самозабвения — сначала только что умерших, затем старых и слабых, затем не таких старых и не таких слабых. К тому времени, когда я добралась туда, от них осталось всего несколько банд одичавших детей.

Дрейфус покачал головой в изумлении и ужасе. — Должно быть, это перешагнуло наш порог.

— Конечно. Немедленная отмена карантина, за которой последовала быстрая гуманитарная интервенция. Но к тому времени было уже слишком поздно. Несколько оставшихся в живых детей не подлежали обычной реабилитации. Самых здоровых и то пришлось отправить к нищенствующим. Для остальных мало что можно было сделать, разве что уберечь их от острых предметов и других людей. Могу я рассказать тебе о самом худшем?

— Можете.

— Они сложили для меня груду костей. Что-то вроде статуи в мою честь. Мою фигуру, сделанную из трупов или из того, что от них осталось. Должно быть, это было одно из их последних действий перед уходом последнего поколения, перед тем, как они забыли язык, письменность или какое-либо представление о том, зачем они здесь были. И я все еще помню это. Не проходит и дня, чтобы это не занимало мои мысли. Даже те одиннадцать лет, когда я не могла... спать... это всегда было рядом. И это было в некотором смысле благословением, потому что это была часть меня, к которой Часовщик не мог прикоснуться. Кое-что похуже.

После некоторого молчания Дрейфус сказал: — Если я чему-то и научился, так это тому, что всегда есть что-то похуже.

— Да. Странно, что именно это заставляет нас двигаться вперед, но это так. Мы пользуемся удобствами везде, где можем.

— Есть две вещи. Демихов скоро вернется, но я бы предпочла, чтобы ты узнал об этом первым.

Дрейфус улыбнулся, несмотря на свои опасения. — Что это?

— Прикоснись к моим пальцам.

Он наклонился и накрыл ее руку своей. — Вы что-нибудь чувствуете?

— Да, слабую боль, но не такую сильную, как неделю назад. Мне кажется, с каждым разом становится все лучше. Этот жгут ниже шеи тоже начинает беспокоить меня, и это, должно быть, хорошо, потому что, по крайней мере, я его чувствую. Однако есть кое-что еще. Я впервые проделала это сегодня утром, но хочу быть уверенным, что это не игра моего разума. Зеркала не дают мне достаточно хорошего обзора, чтобы быть уверенной.

— Уверенной в чем?

— Вот в этом, Том. — Она перевела дыхание, расслабила пальцы, затем медленно сомкнула их вокруг его пальцев. — Разжать и сжать.

МУЗЫКА ЧУМЫ

В воздушном пространстве Города Бездны опускался летательный аппарат.

Он прокладывал сложный, извилистый путь через густеющий клубок пораженных болезнью зданий. Из его чрева вырывались лучи прожекторов, прорезая дождь, туман и дым, отражаясь от приближающихся препятствий. Казалось, нет конца нисходящим уровням города, нет конца множеству запутанных ситуаций и видоизмененной архитектуре.

Внезапное головокружение охватило нервного молодого человека, который прижался лицом к боковому стеклу летящего "волантора". Мериньяк никогда не любил высоту. Именно поэтому он выбрал это место работы, а не другие возможности, которые ему предлагались. Его заверили, что бригады по стерилизации в основном работают на самых низких уровнях.

Неужели ему солгали?

Наконец, в направленном вниз свете прожекторов появилось что-то вроде пола. Это был скорее выступ, примыкающий к одному из зданий, чем истинное основание города. Пандусы и мостики вели к другим уступам и площадям, расположенным примерно на той же высоте. Ниже были еще уровни, темные и окутанные туманом. Всего в нескольких кварталах отсюда находился ближайший край поглощающей пустоты самой Бездны, естественной пропасти, вокруг которой вырос город. У Мериньяка скрутило живот при мысли о глубинах, которые все еще были под ним. Но если они будут держаться на площадях, подальше от краев, то, по его мнению, будет не так уж трудно забыть о пустых пространствах под ними.

— Черт, — сказала Моллой, нетерпеливо щелкнув пальцами. — Твои документы. Чуть не забыла.

Грир оторвал взгляд от дыхательной маски, которую он поправлял. — Ты дотянула с проверкой его документов до этого момента?

— На кону моя шея, не твоя, — пробормотала Моллой.

Мериньяк достал свои документы, которые он привез с орбиты после прибытия. Моллой развернула их. Ее пальцы были обнажены, а тяжелые огнеупорные перчатки все еще лежали у нее на коленях. Она была руководителем группы, Грир — вторым по опыту.

Ему не сказали, что случилось с тем, которого он заменил.

— С Окраины Неба, — сказала Моллой.

— Да, — сдержанно ответил он.

Ногти у нее были обгрызены до мяса. Она постучала одним из них по бумаге. — Здесь написано, что ты был солдатом.

Он непринужденно пожал плечами. — Других занятий было не так уж много.

— Почему ты ушел?

Он изучал голову Моллой, ее гладко выбритый череп без единого шрама. — Представилась возможность, и я ею воспользовался.

— Ты сменил зону боевых действий на зараженную чумой дыру. Хороший ход?

— По крайней мере, чума не пытается убить кого-то из-за того, что он родился не на том конце полуострова.

Моллой медленно кивнула, по-видимому, соглашаясь с логикой его ответа. На самом деле, все, что угодно, должно быть лучше, чем жизнь солдата. — Ну, он чист. Добро пожаловать в команду, парень с неба. Не облажайся, и, возможно, ты нам подойдешь. — Она начала натягивать перчатки. — Грир, у тебя есть расписание?

— Мм-мм. Судя по всему, довольно легкое. Осталось три места, все в одном секторе.

На ней была дыхательная маска, она плотно прилегала к голове. Ее голос звучал приглушенно, и она произнесла слово, которое было незнакомо Мериньяку.

— Спрокеры?

— Может быть, один или два. На самом деле, почти наверняка два.

— Я думала, ты сказал, что все довольно легко.

— Ни тот, ни другой не должны стать проблемой. — Грир похлопал по огнеупорному мешочку на своем комбинезоне. — У меня есть ассоциативный тест для того, которого мы найдем во втором месте. Это здорово облегчит задачу парню с неба.

— А следующий?

— Здание номер три. Неактивно, если верить последнему отряду. Должно быть, несложно выжечь.

— Все еще ненавижу спрокеров. Черт, они дают нам двоих в одну смену, да еще с новичком? Мой день становится только лучше. — Она указала на свое плечо. — Проверь, пожалуйста, мои клапаны подачи кислорода. Правый немного слабоват.

Грир начал возиться с бронированными кислородными шлангами, идущими от рюкзака Моллой к ее дыхательной маске.

Мериньяк спросил: — Что такое спрокер?

Двое других рассмеялись: Грир с добродушным сочувствием, Моллой с презрением.

Они помогли ему надеть защитное снаряжение, после чего все трое спустились по трапу "волантора". Каждый тащил за собой снаряжение, которое заполнило сани. Когда они оказались на поверхности, Моллой подала сигнал "волантору" подняться в воздух. Тот быстро затерялся на более высоких уровнях.

Минуту или две они возились с санями, проверяя, закреплено ли снаряжение и правильно ли оно сбалансировано. Мериньяку ничего не объясняли. Впрочем, это не имело значения: ребенок и тот разобрался бы во многом. Там было режущее и подрывное оборудование, начиная от молотков и топоров и заканчивая мощными дрелями и пластиковой взрывчаткой. Там были емкости с горючим для дожигателей и сами дожигатели — длинные, прочные, похожие на винтовки приспособления, которые можно было носить на плече, но которые теперь укладывали на сани, пока они не понадобятся. С виду ими было легко пользоваться: всего лишь простой спусковой механизм и регулятор. В санях Мериньяка были инструменты, емкости и дожигатели, а также громоздкий штабель электрических приборов и кабелей, защищенных от дождя самодельным навесом.

Мериньяк осознал, что еще не успел подышать свежим воздухом Города Бездны. Пока Грир и Моллой изучали непромокаемую карту, прокладывая маршрут к первому зданию, он откинул капюшон и снял дыхательную маску.

Он осторожно вдохнул, но, как только воздух оказался в легких, ему захотелось его выплюнуть. Город был заражен, атмосфера в нем была зловонной. Дождь не приносил облегчения. Он щипал глаза и оставлял на перчатках шероховатый налет ржавого цвета.

Он подышал на защитные очки и снова надел дыхательную маску, позаботившись о том, чтобы она плотно прилегала к лицу.

— Следуй за мной, — сказала Моллой, уже наклоняясь к своим саням.

Первая остановка в их расписании была почти обычной.

Они добрались до нее примерно через сорок минут напряженной работы, поднимаясь и спускаясь по пандусам и мостам, приближаясь к осыпающимся краям зданий, но никогда не доходя до такой степени, чтобы Мериньяк почувствовал настоящее головокружение. Вокруг защитных очков выступил пот, мышцы и кости были напряжены до предела. Неудобно нагруженные сани оказались тяжелым грузом на неровной, размокшей поверхности. Его защитная одежда, пропитанная огнеупорными составами, казалось, упорно сопротивлялась его усилиям.

У основания здания Моллой и Грир остановили свои сани и оглянулись на него, когда он догнал их. Глаза Моллой затуманились за защитными очками. Это была единственная часть ее лица, которую мог видеть Мериньяк.

— Тебе уже тяжело, парень с неба?

Он поднял перчатку. — Я в порядке. Просто становлюсь на ноги.

— Я думала, что солдат будет в лучшей форме.

— Я всего несколько дней как перестал спать на травке. — Он постарался придать своему голосу твердости. — Справлюсь.

— Лучше бы тебе это сделать. Здесь нельзя допускать промахов. Скоро начнем разводить огонь.

Он оглянулся, оценивая расстояние, которое они преодолели.

— Почему они не посадили нас поближе?

— Единственным устойчивым местом был этот выступ, — ответил Грир. — Так близко к Пропасти все становится немного запутанным. Когда очистим эту зону, туда приедут геодезисты и посмотрят, что можно укрепить, что нужно снести и переделать. Единственное, что можно сказать наверняка, — это то, что кто-то заработает на этом деньги, что бы ни случилось.

Он посмотрел вверх, на фасад здания, насколько мог разглядеть, пока верхние этажи не скрылись в тумане. Оно было похоже на дерево, с отросшими, похожими на корни основаниями. В коре были темные окна, разбросанные вдоль причудливых линий. Мериньяк предположил, что когда-то они были аккуратно расставлены, но из-за мутации здания были искажены так же, как симметрия человеческого лица может быть нарушена болезнью.