— Господин президент... — офицеры отдали честь Верховному главнокомандующему
— Что произошло?
— Господин президент, примерно двадцать минут назад в центре Вашингтона произошел ядерный взрыв!
* Новейшие автоматы ЦКИБ СОО для войск специального назначения. Калибр 12,7
Кавказский излом
Картинки из прошлого
Чеченская республика Ичкерия
н.п. Октябрьский, пригород Грозного
Март 1996 года.
Эти дни — март тысяча девятьсот девяносто шестого года — он хорошо помнил. Это было время предательства. Время — большой беды...
Старая, белая, раздрызганная вхлябь Нива — чихая плохо отрегулированным мотором остановилась у блок-поста, прикрывавшего Грозный с северо-запада. Блок-пост был уже капитальный, не те времянки, какие были в начале девяносто пятого. Все — от заботливо выкопанных капониров для техники до маскировочных сетей, прикрывающих личный состав при перемещениях — говорило о том, что на этом блок-посту нашелся грамотный и заботливый офицер, умеющий обустроить как надо даже пункт временной дислокации и душой болеющий за дело и за сохранность личного состава. Собственно говоря, сидящие в машине даже знали его фамилию — майор милиции Мороз Тимофей Степанович, сотрудник ОМОН, срочку отслужил в Афганистане. Но выдавать свое знание было чревато — шуток здесь не понимали.
— Что? — процедил сквозь зубы лысоватый, хмурый чеченец лет сорока в кожанке, сидящий за рулем.
— Сиди... — так же негромко, но внушительно ответил пассажир, сидящий на переднем сидении. Этот был моложе, одет в спортивное и тоже кожаную куртку, национальность не поймешь — то ли русский, то ли нет. Вроде русский, только лицом темноват.
Нахлебавшиеся ОМОновцы действовали грамотно. Направив автомат на лобовое стекло Нивы, один из ОМОНовцев показал, что надо заглушить двигатель, и только когда это было сделано — пошел к машине, держа короткоствольный автомат так, чтобы можно было стрелять, зажав ладонью приклад. Второй стоял со стороны пассажирской двери, страховал — вроде не целился — но автомат под рукой, чуть что и... Его самого прикрывала растянутая маскировочная сеть. А вон там, из бойницы — выглядывает воронкообразное рыльце пулемета — и к гадалке не ходи, на пулемете кто-то дежурит. Темнеет...
— Документы. Резких движений не делать — не представляясь, предупредил ОМОновец с мучнисто-белым, нездоровым лицом. Глаза его настороженно обшаривали машину, водителя, пассажира, ища малейшие признаки того, что что-то неладно. Хотя... наверное все в норме, обычно те кто несет с собой неприятности — едут в Город, а не из Города.
— Пожалуйста, товарищ... — нарисовав на своей откровенно бандитской физиономии улыбку, сидевший за рулем чеченец передал ОМОНовцу сразу три документа: удостоверение сотрудника милиции, водительские права и, как ни странно — комсомольский билет, в который была вложена стотысячная банкнота
— Пассажира тоже... — хмуро попросил ОМОНовец. Удостоверение сотрудника "завгаевского", республиканского МВД его ничуть не успокоило, половина там — откровенные бандиты или перекрасившиеся боевики. А почему бы и нет — корка, зарплата, патроны, автомат, машина — на халяву, пока твои кунаки по горам шастают. Зашибись!
А в городе — что ни день то ЧП.
Ништяк. Первый — Загаев Иса Исаевич, рожа — хоть сейчас на стенд "Их разыскивает милиция". Капитан милиции, УГРО. Второй — Теплов Михаил Юрьевич, русский, место рождения — г. Москва, и паспорт там же выдан. Прописки местной нет. Ксивы тоже нет — но комсомольский билет присутствует. Полная х...ня.
— Куда следуете?
— На Алхан-Калу, начальник. Ты бы пропустил, замерзли уже.
Что-то было не так. Надо было обшмонать... машина стремная, и пассажиры стремные — но удостоверение сотрудника останавливали от таких мер.
— На дороге неспокойно. Тем более ночью.
— Знаем, начальник. Ты бы нас пропустил, до Алхан-Калы доедем, там у меня дядя с семьей живет. У него заночуем.
Лейтенант милиции Сидорский устал от проверок, от заискивающе — злобных глаз, от постоянного ощущения опасности. Его дежурство кончалось через несколько минут, и он очень хотел пить. И есть. И еще он хотел жить.
И потому — он протянул все документы чохом — обратно водителю.
— Можете следовать.
— Спасибо, дорогой... — водитель еще раз оскалился — и тебе удачи.
Когда Нива растворилась в сгущающихся сумерках — к Сидорскому подошел его кореш, Саня Песков. В одном дворе хулиганили, в соседних классах учились. Вместе сейчас и службу ломали.
— Закурить есть? — простецки спросил он. Своих у него — никогда не было, сколько его помнили.
— Свои надо иметь.
— Дорого... — пожал плечами Песков, ловко выхватывая сигарету из подставленной пачки — а это тут был кто?
— Кто, кто... Конь в пальто! — неожиданно для себя самого огрызнулся Сидорский
— Вот так в Город стволы и текут... — задумчиво сказал человек, у которого были документы на фамилию Теплов, выданные в каком-то паспортном столе ОВД гэ Москвы — посты как решето, даже не щмонают толком. Он и в самом деле был Михаилом Юрьевичем, правда, родился он не в Москве. Родился он в Грозном.
— Рано или поздно спалимся — сказал чеченец — ни за грош.
— С этими? Да брось...
Начиная с середины девяносто пятого года — власть в республике стала постепенно возвращаться к боевикам. Американцы во время войны во Вьетнаме вывели одно универсальное правило противопартизанской войны: врагу нельзя оставлять ничего. Ни времени, ни места для отдыха, ни припасов, ни возможности их пополнения. Оставь врагу хотя бы час из двадцати четырех — он закрепит его за собой, а потом будет расширять и расширять его, делать это настойчиво и методично, и постепенно час станет двумя часами, тремя, четырьмя Современная война не предполагает жалости. Если враг загнан в угол — уничтожай его, не давай ни коридоров ни возможности уйти. Если враг закрепился на местности и его поддерживает население— уничтожай источники жизни на местности, трави колодцы, сжигай гербицидами поля, чтобы люди ушли из этой местности. Либо воюй — либо нет.
Русская армия не воевала. Лихой зимой девяносто пятого — оставшиеся в живых срочники, которых бросили в адское пекло новогоднего Грозного — кто остался в живых озверели и добили душье, которое не успело смотаться. Весной — в результате серии операций у врага не осталось почти никакой территории. Надо было добивать — но вместо этого последовала непонятная слабость, какие-то переговоры, пользуясь которыми враг просачивался через позиции федеральных сил, бил в спину, оседал в населенных пунктах, готовясь к новой войне — войне террористической.
Кстати — а что это за термин вообще такой — федерал? Есть регионалы или еще кто? Откуда это вообще взялось федерал? Есть русская армия, так? Или нет?
Душманы — изначально вели войну без правил. Резали, грабили мирняк, измывались как могли. В плен попасть — лучше гранатой подорваться. Так что же удивительного в том, что на лом — нашелся такой же лом, и нашлись люди, которые тоже снялись с тормозов? И что удивительного, что среди них чеченцев — было не меньше русских. Ведь далеко не все — хотели превращения своей малой родины в кроваво-криминальный эмират.
Битая Нива — остановилась далеко от окраины населенного пункта Октябрьский — конечно же они ехали не в Алхан-Юрт. Чеченец за рулем — согнал машину с дороги, они несколько сотен метров проехали по грязи — знаменитой чеченской весенней грязи, которая налипает пластами, и просто так ее не отстираешь. Наконец — они загнали машину за плотный кустарник, заглушили мотор.
Русский достал большой кусок камуфляжной сети и стал заботливо укрывать машину, вбивая колья чтобы сеть не снесло. Чеченец — достал снаряжение, разложил его на куске брезента. Два автомата Вал с ночными прицелами и два пистолета ПБ. И то и другое — большая ценность, просто так не получишь. Еще большая ценность — разгрузочные жилеты под Вал — а они у них были.
— Уверен, что он там?
— А как... У него там жена молодая... дело житейское. Куда лучше — под боком у жены, чем в спальнике в лесу.
Молодой подмигнул
— Это точно...
Далекое прошлое
Грозный, улица Пугачева
Школа N 11
Март 1988 года.
Это было давно... Здесь же, в этих же, Богом проклятых местах, обильно политых русской и чеченской кровью — но тогда об этом никто не думал. Это была не просто другая страна — другая цивилизация, жизнь там устраивалась и складывалась совершенно по-другому. Хотя первые, еще робкие ростки злобы, ненависти, вражды уже проглядывали из-под черной, жирной, пропитанной нефтью чеченской земли.
Он жил в Грозном, на самой окраине, на улице Пугачева, учился в школе номер одиннадцать на самой окраине. Они неплохо жили — его отец работал на нефтеперерабатывающем заводе старшим мастером, они жили не в квартире, а как многие чеченцы — в собственном доме. Тогда еще строить как тебе захочется было нельзя, были нормы, ограничивающие площадь дома, многие чеченцы изворачивались, строили двухэтажные, оборудовали подвалы, мансарды. В начале улицы жил дед Иса, у него сын был кооператором, построил дом втрое больше, чем у любого на этой улице — но отец так не делал. Зато у них был дом с уютной верандой, в которой он так любил спать летом, если не был на курорте, был роскошный, посаженный еще бабушкой сад и была летняя кухня. Не раз и не два он приглашал туда окрестных пацанов, которых считал своими друзьями — и никто тогда не разбирался кто русский, а кто — чеченец. Вон Мито — тот вообще грек был и что?
Началось это все — с совершенно обыденной истории. К ним в школу перевели Арзо. Он был на голову выше всех, чернявый, крепкий. Его семья переехала в Город — так все чеченцы звали Грозный — из горного села, из Шали что ли? А может и не из Шали. Как бы то ни было — обстановка в школе под влиянием Арзо изменилась и сильно.
В Чечне — всегда были сильны тейповые и родовые связи — они были разорваны выселением, но не до конца. К середине восьмидесятых — все кто хотел вернуться в республику вернулся, а тот кто хотел остаться в Казахстане и Средней Азии — остался. Получалось так, что люди возвращались и видели, что их дома заняты кем-то другим. Решали каждый раз этот вопрос по-разному, с чеченцами было проще решить, чем с русскими — но решали.
В начале восьмидесятых — Завгаев, секретарь обкома КПСС — пробил в Москве вопрос о крупных капиталовложениях в республику. Начали перестраивать Грозный, его перестраивали очень масштабно, почти полностью. Старых каменных зданий в республике и в столице почти не было, это была сельская, одноэтажная республика. Здесь же — девятиэтажки возводили целыми улицами. Чеченская нефть — легкая, с малым количество серы — была крайне необходима для создания "русской смеси" тяжелой сибирской и легкой чеченской нефти, продаваемой на мировом рынке. В республике сильно модернизировали нефтепереработку, в Городе не хватало рабочих мест. Людей переманивали в город из сел, горных сел, где было мало чем заняться, сельское хозяйство хромало. От родных очагов отрывались далеко не самые лучшие — в основном те, кто по каким-то причинам неуютно чувствовал себя в селе. Например — те, кто совершил преступление.
Что же касается пацанов — то с детства они были разбиты на группировки по национальностям: были русские, были чеченцы, где то были другие. Тем не менее — в той пацанской компании, в которую входил он — было несколько получеченцев, и даже один чистокровный чеченец, которого почему-то свои отвергали. Между русскими и чеченцами не было постоянной вражды, они дрались, и не раз — но чаще всего была своего рода холодная война, прерываемая драками, поводом для которых обычно был тот факт, что кто-то прошел не там где нужно, его там поймали и избили.
Потом пришел Арзо. Он довольно быстро начал верховодить в чисто чеченской группировке, а ее бывшего лидера Салама избил и унизил так, что тот на какое-то время стал одиночкой, но потом — пришел к ним в дом и спросил — нельзя ли ему мотаться вместе с ними, с русскими. О том, что ему сделал Арзо и остальные — он ничего не сказал, только плюнул на землю.
Потом у Арзо нашли поджигу. Собственно говоря, не он первый и не он последний, поджиги были. Делается поджига так: в удобной деревяшке делается полукруглая выемка и туда вставляется трубка, сплющенная с одного конца. Привязывается проволокой. С той стороны, который сплющен — делается небольшое отверстие. Для выстрела нужно счистить в поджигу какую-то часть спичечной серы — благо коробка спичек стоит одну копейку, потом затолкать туда пулю — подходящий камешек, мелкую дробь или самодельную, отлитую из свинца пулю. Свинцом в виде сорванных пломб торговали (обменивали на то, что им нужно) пацаны, у которых родители работают на складах и на товарной станции, куда приходят опечатанные пломбами фуры и вагоны. Его плавили в самодельных ванночках (при этом иногда сильно обжигаясь), выплавляя все, что нужно простому советскому пацану — солдатиков, пулю для рогатки или поджиги или кастет.
Первым делом — Арзо привлек внимание остальных пацанов тем, что показал поджигу. Это было запрещено — и поэтому это вызывало любопытство, а пацан с поджигой автоматически поднимался на пару ступенек выше в незримой социальной иерархии уличной жизни. Пошли слухи, и в конце концов — они дошли до ушей завуча одиннадцатой школы, а потом — и до местного РОВД. В школу пришла инспектор по делам несовершеннолетних — усталая тетенька, которую пацаны просто презирали — и в кабинете директора начались допросы, с целью выяснить местоположение тайника, в котором хранится поджига. Сам Арзо конечно же не раскололся — но один из пацанов, чеченец кстати — все таки сболтнул. В тот же день поджигу нашли и торжественно изъяли. Поджига была совершенно не такая, какую делают пацаны — у нее был курок, и система поджига примерно такая, как в пистолете шестнадцатого — семнадцатого века, он был довольно мощным и из него можно было убить человека. Ствол — не из мягкой трубки от радиатора — а точеный на токарном станке и заваренный. Пацан — второгодник такую сделать не мог.
Последствия этого — были не такими, как было принято представлять. Арзо поставили по поведению двойку в четверти — но его это ничуть не смутило и не направило на праведный путь: двойками и тройками его дневник просто пестрел, это была не первая и не последняя. Единственно, по чему он успевал — это по физкультуре, да так, что представлял школу на республиканских соревнованиях. За это — многое прощалось.
Завуча — вызвали в ГорОНО и отчаянно отлаяли за то, что она, не посоветовавшись с куратором школы в РОНО, получив информацию о поджиге, вызвала милицию. Информация ушла выше — и теперь, получается, она бросила пятно на честь школы и на честь РОНО, теперь они у всех на слуху и могут быть проблемы. Завуч спросила, что ей делать с Арзо и получила ответ, какой давали на такие вопросы в девяносто девяти случаях из ста. Пацан представляет школу на республиканских спортивных соревнованиях, поэтому ни о какой спецшколе не может быть и речи. Право на получение среднего образования имеют все дети, это закреплено законом — поэтому тащите, как хотите. Благо восьмой класс, осталось ждать недолго. Потом выпихнем в ПТУ или ФЗУ.
