Чужая земля

А пока — русские не ушли. Русские продолжали действовать.

Ждать пришлось недолго. Менее чем через час — они услышали натужный шум автомобильных дизелей...

— Готовность один. Опознание...

Колонна была небольшой, всего две машины. Первым — шел пикап Тойота с крупнокалиберным пулеметом, вторым — джип Мицубиши Паджеро, обе машины белого цвета. Шли ходко, намного более ходко, чем следовало бы идти по незнакомой дороге — значит, она была им знакома и засады, обстрела из зеленки они не опасались. Они даже не пытались прикинуться царандоевцами или кем еще, у кого такие трофейные машины тоже были. Бородатые, чалмастые, на Тойоте — стоял пулемет ДШК, воинственно смотря вперед.

— Есть. Это Шабиб! — сказал Тахир, который смотрел на дорогу через оптический прибор наблюдения

— Уверен, что это он? — спокойно спросил Махкаев, командир их патруля.

— Так точно.

Махаев поднял самодельную рогатку и запулил камешком точно в ногу Джуме. Ни про какую связь не могло быть и речи — с той стороны пакистанцы постоянно слушали все частоты...

Головная машина поравнялась с небольшой строчкой камней, выложенной на склоне — и Смирных нажал на спуск саперной подрывной машинки, которую до этого нервно сжимал в руках. Духи — шли совершенно иначе, чем ходят русские, они боялись мин — но почти не боялись засад, особенно на самой границе. Кто рискнет, зная, что потом не выйдет отсюда, что каждый, желающий спасти свою никчемную жизнь после того, как в Афганистане свергнут безбожное коммунистическое правительство и установят законы шариата — сдаст шурави первому же отряду моджахедов и шурави уже не смогут уйти. В этом была слабость шурави — они не готовы были идти на верную смерть. А вот правоверные, те, кто верил в воздаяние и шахадат — на верную смерть шли.

Как сейчас

Истошный визг стальных роликов, выброшенных несколькими минами МОН-50 смешался с громовым грохотом разрыва, обе машины моментально заволокло облаком дыма и взбитой взрывом пыли. Когда пыль немного осела — вместо двух белых, приличного вида машин предстало кровавое месиво, искореженная сталь и разорванные человеческие тела.

— Прикрываю — сказал Джума

Смирных переправился на тот берег оросительного канала по переходу, сунулся в Паджеро. Один за другим — хлопнули два пистолетных выстрела — гарантия...

Надо было уходить.

Первый отряд муджахеддинов они встретили, когда прошли чуть больше километра от места засады. Двадцать бойцов — это скорее не моджахеды, а лашкары или малиши, пуштунское племенное ополчение. Молодые парни, по двадцать — двадцать пять лет, среди них есть явно и те, кто отслужив в афганской армии — на другой стороне такие очень ценятся. Эмиром у них был мужик лет сорока с обезображенным осколком гранаты лицом — шрам прятался в смоляной поросли бороды.

Две группы — моментально, едва заметив друг друга — рассыпались и залегли. Потом — эмир племенного ополчения встал и медленно направился вперед, держа автомат на вытянутой вверх руке. Автомат был новенький, наверное, народная власть дала, было такое дело — племена вооружали, чтобы те могли "защищать земли племени от ашраров**". Пуштуны не говорили за это спасибо — если неверные так глупы, чтобы раздавать за красивые слова бесценное в этих местах оружие — какой смысл благодарить глупцов, лучше поблагодарить Аллаха за то, что он послал глупцов на их пути.

Навстречу — пошли Смирнов и Джума

— Ас Саламу Алейкум уа рахматуЛлахи уа баракатуху — первыми поздоровались они, потому что были гостями на этой земле, а перед ними был ее хозяин. Но и автоматы они не опустили.

— Ва алейкум ас салам... — ответил эмир. Обычно он просто отвечал "салам", но тут, судя по знанию полного приветствия, перед ним были муджахеддины с Востока. Их здесь не слишком то привечали — в конце концов, какая разница, откуда пришли на твою землю без спроса, с Запада или с Востока. Но старались не ссориться, потому что гости — не знали пощады. И потому — эмир ответил так, как знал, хотя полное приветствие было еще длиннее. Но его знал только мулла.

— Да поможет вам Аллах в вашем пути, да приведет он в порядок дела ваши... — продолжил Джума. Смирнов молчал

— Кто вы такие, странники, и куда идете по нашей земле...

— Мы люди Моулави Хаккани, да пребудет с ним милость Аллаха, воина, беспощадного к харбиям

* * *

шурави и милостивого к правоверным. Мы идем по этой Земле, потому что ее создал Аллах, равно как и все, вокруг нас, и нет границ, кроме тех, которые устанавливают кяффиры, в своем ширке и отрицании Аллаха. Что же касается того, куда мы идем, об этом знает только Моулави, да пребудет с ним милость Аллаха и те люди, с которыми мы должны встретиться. И больше никто...

Амир напряженно размышлял. Пусть эти явно были правоверными — все же они перешли границы. Кроме того — они не были гостями амира, не были в его доме — и значит, он мог поступить с ними, как считал нужным, как обычно поступали с чужаками на племенных землях — потребовать дань, а если чужаки ведут себя нагло — то и убить. Так... да не совсем так. Сейчас, несмотря на то, что движение сопротивления шурави считалось афганским — в нем все больше и больше было вот таких вот... бинанга

* * *

. Людей, не имеющих ни родства, ни своей земли и пришедших на чужую, чтобы воевать. Если сопротивление начиналось как война за землю Афганистана — то теперь такие как эти...просто воевали и им было наплевать, на Афганистан. Моулави Хаккани — известный лидер, пуштун, племени джадран, из которого давно выходили все военачальники королевской армии, род мизи — однако, всем известно, что он забыл про Афганистан, про свой род и продался арабам, постоянно ездит туда и отчитывается. У него — поддержка арабов, пакистанцев, американцев. А у амира — сын в медресе Хаккания, и одному Аллаху известно, что с ним могут сделать, если он убьет посланников Хаккани на своей земле. Да и другие племена не одобрят...

— Ваши лагеря находятся южнее. Далеко забрались...

— Мы идем в Кабул...

И какого хрена им там надо?

— Аллах, да направит ваши стопы по верному пути, и да сохранит он вам жизни в дороге... — решил наконец амир

— И тебе, да будет милость Аллаха, смелый воин и военачальник...

Когда неизвестные — их было четверо и все с оружием — скрылись из виду, амир щелкнул пальцами, подозвал двоих людей из ополчения, самых молодых.

— Вы хорошо рассмотрели людей, с которыми я только что разговаривал?

— Да, эфенди... — сказали они, склонив головы в полупоклоне

— Идите по их следам. Они не должны вас видеть...

— А потом? Вы хотите, чтобы мы их убили, когда они остановятся на ночлег?

— Ни в коем случае! Просто посмотрите, куда они пошли. Идите за ними до границ наших племенных земель. После чего возвращайтесь. Замечайте все — с кем они будут встречаться, где ночевать, что оставлять в тайниках. Вернетесь и расскажете все.

— Да, эфенди...

Опасения амира были понятны. Хаккани и его люди были сконцентрированы в Пактии и Пактике, вместе с пуштунами его родного племени были подонки и бандиты со всего Востока, а так же люди из ЦРУ. Хаккани всегда был показательно набожным, он даже открыл собственное медресе в своей родной провинции — но амир и другие пуштуны — знали цену его словам. Под словами "для правоверных нет границ" подразумевалось то, что весь Афганистан принадлежит правоверным, а те, кто против — тех убьют. Амир был предусмотрительным человеком и не хотел получить нож в спину от кого-то из своих — поэтому, он и отправил двоих проследить. И еще он решил, что надо переговорить обо всем с соседями. То, что по племенным землям шляется непонятно кто, люди даже не из соседнего уезда, а из соседней провинции и непонятно, с какими делами — до добра не доведет...

— Шайтан, я чуть...

— Заткнись! Они идут за нами... Не смотри назад.

— Сколько?

Джума провел по щекам ладонями, в одной руке — было зеркальце...

— Двое... Их двое.

— Снимем?

— Зачем? Аллах с ними...

* Форма управления в Афганистане, коллегиальная. В пятерку входили: губернатор или начальник уезда, первый секретарь комитета НДПА, командир армейского соединения, начальник управления МГБ, командующий царандоя.

** Сами афганцы называли душманов ашрарами. Это переводится как "сеятель зла"

* * *

Харбии — завоеватели, захватчики.

* * *

Бинанга — человек без рода, не имеющий род либо не поддерживающий его. На пушту — синоним слова "подонок"

Иттихад — е — Ислам

Мекка

День второй

Бородатый понял все мгновенно. Жизнь — что здесь, что там — научила принимать решения быстро и жестко...

Он откатился в сторону, одним движением, без рук — вскочил на ноги.

— Валим! — крикнул он в микрофон

Аслан что-то крикнул по-арабски, выхватывая пистолет, заступил дорогу. Бородатый отбил пистолет в сторону, с винтовкой ломанулся в коридор — именно ломанулся, как лось. Один из присутствовавших в комнате — уже поднимал автомат, чтобы расстрелять кяффира в спину.

В следующее мгновение — что-то вроде шаровой молнии влетело в стекло, лопнуло ослепительно яркой вспышкой. Полыхнуло все одновременно, пламя плеснуло из всех окон, сжигая тех, кто не успел убраться из комнаты. Бородача — ударило в спину волной раскаленного воздуха, швырнуло вперед. Он упал со всего размаха вперед, в глазах потемнело. Не хватало воздуха, он хватал его всем ртом — и его все равно не хватало...

Шмелем врезали, с..и.

Все равно — надо валить. Даже если Шмелем — все равно надо двигаться. Ты не имеешь права проиграть.

Ты из воздушного десанта...

На лестнице послышались шаги — и бородатый из последних сил перехватил винтовку, которую упорно тащил за собой. Пусть один выстрел — но он будет его.

За спиной — занимался пожар, волны горячего воздуха ощутимо накатывали из угловой комнаты...

— Александр Палыч! Александр Палыч!

Закинув за спину автомат, парень из прикрытия по имени Владислав забросил руку снайпера себе на плечо, поднял его. Внизу — разгоралась стрельба...

— Валить надо. Нас окружают.

— Карман... Аптечка...

Владислав понял — прислонил снайпера к стене, достал аптечку из кармана разгрузки. Достал нужный шприц — тюбик красного цвета, ширнул прямо в шею. Эта дрянь была разработана под занавес войны в Афганистане, она позволяла даже тяжело раненому вести какое-то время бой. Правда, потом последствия были хреновые... но это потом.

Снайпер тяжело задышал, приходя в себя. Сердце колотилось как сумасшедшее, дыхалки не хватало, перед глазами — постепенно рассеивающаяся пелена. Слышимость — как через подушку... контузия и тяжелая. Был бы в комнате — сгорел бы нах...

Снайпер сделал шаг. Потом еще один. Ноги были как чужие — но усилием воли он мог заставить себя переставлять их, одну за другой. И держать винтовку

А если держать — то и стрелять...

— Внизу... что?

— На улице... ПК молотит...

Препарат действовал — в конечностях какое-то онемение, пальцы холодные как лед — но голова все яснее и яснее. И работать — все же можно...

— Давай вниз.

Они спустились вниз — там уже пробили взрывчаткой стену в соседний дом, хоть какой-то маневр. Русские и арабы — отложили разборки на более поздний срок, неважно было кто и каким образом сдал, главное — свалить. Все разборки потом...

Кто будет командовать — такой вопрос мог возникнуть. Это был родной город Хасана, он знал наизусть все его улицы, проулки, здания — а русский был в таком состоянии, что ему лишь бы самому ноги унести...

— Всем не уйти — сказал Хасан, меняя магазин — Абдалла, Хаким, отвлечете их.

И добавил что-то на арабском. Русские разобрали только слово "шахадат" — обещание рая. Двое молодых людей — ни слова не говоря, пошли назад.

Каждый живет для того, чтобы умереть. Вопрос лишь в том, как ты умрешь...

— Надо прорываться к порту — сказал Хасан, то ли только для своих, то ли для всех — кто дойдет до того берега, тот спасется. Кто не дойдет — станет шахидом на пути Аллаха...

Для того, чтобы стать шахидом на пути Аллаха, надо было пасть в бою против неверных или по крайней мере — во время войны против неверных по любой причине, даже непосредственно не связанной с боевыми действиями. Здесь — они собирались воевать в основном против правоверных — но подобная проблема сейчас мало кого затрагивала. Шахидом — значит, шахидом.

— На минарете... снайпер.

— Что?

— На минарете снайпер — увереннее сказал русский — полтинник у него. Пойдем по улице — положит всех.

Хасан в бешенстве рванул себя за бороду.

— Тогда тебе надо будет разобраться с ним, русский. Ни один из нас не сможет стрелять по минарету...

Снайпер на минарете находился в уязвимой позиции, хотя при подготовке ее наверняка сочли наилучшей. Господствующая высота — но в то же время, ему приходилось сильно подставляться при стрельбе по тому, что находилось на улице. Слишком высок минарет, слишком острый угол, ему приходилось стрелять не лежа, а чуть ли не с колена. Возможно, те кто поставил туда снайпера, сочли что правоверные не станут стрелять по минарету мечети, обрекая себя на попадание в джаханнам и вечные муки от ревущего огня, срывающего кожу с лица.* Но бывшему капитану воздушно-десантных войск, уволенному за дискредитацию — и до джаханнама и до огня — было по...

Ну, вы поняли...

Заняв позицию внутри здания — единственную, с которой он мог стрелять по минарету, снайпер залег на пол, чтобы стрелять в окно под очень острым углом. Он понимал, что выстрел единственный, больше у него не будет.

— Ну? — спросил он у Владислава, угнездившегося рядом с термооптическим прибором наблюдения**.

— Он там. Левее от центра — пробормотал Владислав — стреляет с колена.

Мать твою...

У него был обычный оптический прицел. Ни ночного, ни тем более термооптического не было. Минарет был в тени, снайпер не двигался. Один выстрел — если промах, то ответный, пятидесятым калибром — будет в них.

На улице — стреляли уже по-взрослому...

Снайпер сделал ошибку. Он наверняка знал о том, что ему будет противостоять другой снайпер. Наверняка ему ставили задачу — подстраховать, прикрыть ракетчика со Шмелем. А может и нет — ракетчик наверняка Джафара, снайпер — Ордена, далеко не факт, что Джафар сказал Ордену о том, что их здесь ждет. Как бы то ни было, он выстрелил, несмотря на глушитель бородатый это заметил — и послал ответную пулю. Только одну — но этого хватило.

Их осыпало разбитым стеклом — они не рискнули разбивать стекло до выстрела. Стекло могло изменить траекторию пули триста восьмого — но не триста тридцать восьмого калибра, да еще у самого дульного среза.

— Есть. Он упал, не двигается. Выпустил винтовку...

Сделано...

Через разбитое стекло, они выбрались на улицу и тут же вынуждены были залечь. Стреляли все и во всех, пули летели по улице как обезумевшие светлячки. Оружие здесь было у всех, сколько угодно, и какое позволит карман, здесь не было ни полиции, ни зачисток — чистый ислам, вара ника

* * *

. И сейчас — проснувшиеся правоверные палили изо всех окон, выскакивали из домов с автоматами, готовые стрелять в кого угодно и сводить старые счеты...