Где взять конницу, способную сдержать персов? Негде. Разве что, Монофтальм сумеет привлечь на свою сторону каппадокийцев. Птолемей слышал, что те славятся, как искусные наездники, не зря же их земля именуется "Страной прекрасных лошадей". Но даже если удастся, будут ли они верны на поле боя? Впрочем, это уж точно не забота Лагида. Ему нужно думать о другом.

Мемнон...

Родосец сидит под стенами Митилены, как заноза в заднице. Вроде столь мала, что и не видно, а болит, ноет. И попробуй, вытащи. Город он, похоже, не собирается штурмовать, ждёт, когда тот сам упадёт в его раскрытую ладонь, как спелое яблоко.

Сколько сил Птолемея ублюдок оттянет на себя? Если ударить, скорее всего уйдёт, лови его потом по островам... Высадится в другом месте, где его не ждут и предаст огню все, до чего сможет дотянуться. Посол Митилены каждый день напоминал Лагиду, что осаду с его города следует снять немедленно. Что же это за Союз такой? Мы-де, вступая в него, надеялись, что нас будут защищать, а хилиарх сидит себе на заднице и левую пятку правой чешет!

Птолемей не исключал, что у родосца повсюду глаза и уши и стоит кораблям союзников выйти на север, как противнику тотчас станет об этом известно. Даже ближние острова далеко не все присоединились к Антигону. Например, родина Мемнона извечно сама по себе, в выжидательной позе. А флот у Родоса ого-го какой... Может так и останется в стороне, а вдруг решит поучаствовать? Только в чём? В разгроме македонян, от которых взять-то нечего? Или в дележе сокровищ персидского царства?

Попробовать договориться с родосцами? В любом случае надо, но сейчас, скорее всего, они ещё не определились, против кого им выгоднее дружить.

Что делать?

Взгляд Птолемея раз за разом притягивала одна и та же область на карте. Восточная оконечность Тавра, Аманские горы, Киликия Равнинная, Киликия Суровая. Горные дороги, перевалы. Вот бы где встретить Дария! Здесь коннице персов не развернуться, а македоняне, закаленные в иллирийских войнах, на перевалах могли бы дать мощный отпор. Но даже без слов лазутчиков ясно, что великий царь этой дорогой не пойдёт. А что бы могло заставить его изменить решение?

Думай, Птолемей, думай.

И он придумал. Да такое, что сам испугался собственной наглости.

— Если часть гребцов заменить гоплитами, то мы сможем в один присест тысяч пять перевезти.

— С пятью тысячами ты хочешь захватить Тарс? — недоверчиво покачал головой Гарпал.

— Нас там никто не ждёт, — уверенно заявил Птолемей, — с налету возьмём.

— Тебе же потребуется весь наш флот, — неуверенно сказал Неарх.

— Именно.

— А как же Мемнон?

— Никак. Пусть делает, что хочет.

— Как это, что хочет? — недоуменно спросили все присутствующие на совете.

— А вот так. Он думает, я буду за ним гоняться. А я не буду. Пока он не получил подкрепления, а он их не получил, иначе давно уже взял бы Митилену, его сил хватит лишь на то, чтобы гадить нам на ближних островах. Да и пусть себе их забирает. Мы всё равно потом отнимем назад. Ополченцев брать не станем, пусть сторожат берег от родосца. Я предлагаю на время вообще забыть на нём, как будто его нет, и не было никогда. Сейчас нам нужно разбить Дария.

— Как ты его разобьёшь? — спросил Демарат.

— Вдребезги, — улыбнулся Птолемей.

— Я серьёзно.

— Я тоже. Дарий подойдёт к Анкире. Если Антигон примет сражение, Аршама, сатрап Киликии, может ударить ему в спину, пройдя перевалы. Как будто нам одного Дария мало. А если мы ворвёмся во владения сатрапа и наделаем там шороху, да такого, что на всю Азию будет слышно, глядишь, царь царей спустит на нас часть своих псов. А при большой удаче вообще сам придёт. Только надо пораньше успеть пошумет. Азия, как все говорят, огромна, вести долго будут идти.

— Голуби долетят быстро, — возразил Неарх.

— Это безумие, — покачал головой Гарпал.

— Ага, — согласился Птолемей, — ты можешь предложить что-то другое?

Казначей поджал губы.

Демарат поскрёб подбородок, задумчиво разглядывая карту.

— Далековато. Пять тысяч стадий[58].

[58] Около 900 километров.

— На одних вёслах можно дойти за четыре дня, если грести круглые сутки безостановочно, работая только двумя рядами гребцов, сменяя их и не приставая к берегу.

— Люди выдохнутся, а впереди бой.

— Пять дней, — согласился Птолемей, — край, шесть.

— А если шторм? — спросил Неарх.

— Боги за нас, — уверенно заявил Лагид, словно всего полчаса назад с Посейдоном договорился.

— Ты сумасшедший, — заключил Гарпал.

Птолемей не стал это оспаривать. Он действительно, выглядел, как умалишённый: глаза блестят, кривая ухмылка с лица не сходит.

— Боги свидетели, не слышал прежде о подобной наглости, — покачал головой Демарат, но неожиданно заявил, — а ведь может получиться! Именно потому, что совершенно безумная идея! Если действовать быстро...

— Да! — подхватил Птолемей, — не откладывая ни на один день. Начать подготовку немедленно. На триеры посадить лучших воинов и вперёд. А Мемнон... да гори он синим пламенем!

— Что скажет Антигон? — не сдавался Гарпал, почуявший, что все трое стратегов сорвутся в этот дикий поход, а заправлять здесь всем оставят его. И с Мемноном разбираться тоже.

— Об этом не беспокойтесь, все беру на себя, — заверил товарищей Лагид.

— А ты ничего не упустил? — спросил Неарх.

— Что именно?

— Видишь, вон тут островок один под боком нарисован небольшой. Кипр. А на нём, по словам твоего подсыла, у персов флот почти равный нашему. Да и Адземилькару из Тира идти совсем недалеко.

— Их надо бить по частям, — уверенно заявил Птолемей, — главное, действовать быстро и нагло.

Быстро и нагло... Как Александр, когда он выводил фалангу невиданным маневром, вырываясь из иллирийского кольца, когда он шёл из-под Пелиона к Фивам, добравшись за десять дней.

— Я думал об угрозе с Кипра, — продолжил Лагид, — расспрашивал своего подсыла, купцов, что там и как. Там, на острове, у каждого камня свой царь, вернее, царёк, но кто сидит в Саламине, на восточном побережье, тот и владеет Кипром. Аристомен собирает свои триеры в гавани этого города. Он думает, что оттуда держит в кулаке весь остров. А правители Сол, как мне говорили, считают, что Саламин слишком сильно прогнулся перед царём царей. Им в такой позе стоять надоело. На этом мы и сыграем, так же, как здесь, в Ионии. Ведь получилось у нас? А сначала тоже все сомневались, кричали: "безумие". Ты, Неарх, возьмёшь один корабль и пойдёшь в Солы Кипрские. Делай там, что хочешь, ври, деньгами тряси, золотые горы обещай, хоть мужеложством занимайся, но добейся того, чтобы они выступили против Саламина. И вот тогда мы по частям их всех и умоем.

Стратеги молчали, обсасывая брошенную Лагидом кость. Поставить все на один рывок, победить или умереть. А может, ну его к воронам? Чудовищный риск. И что тогда? Отсрочить неминуемую развязку на несколько месяцев?

За окном солнышко светит, лёгкий бриз приятно холодит разгорячённую кожу, небо чистое-чистое, как глаза новорождённого ребёнка. А на душе чёрные тучи. Схватить кусок сумели, теперь бы его удержать, а потом ещё и переварить. Не каждая чайка, выхватившая из воды рыбину, сможет её съесть: слишком много подле неё конкуренток криком исходят и норовят добычу отнять.

— Надо бить сейчас, — сказал, наконец, Демарат, — промедлим, подарим победу врагу. Все успеют подготовиться. А когда помирать, сейчас или через полгода... Нить давно спрядена и жребии наши взвешены.

Не сомневался Лагид в предводителе наёмников. Эти люди не выбирают своими вождями нерешительных и авантюризма им, кормящимся с кончика копья, не занимать.

— Надо бить, — подался вперёд Неарх.

И этот храбрость свою, повязанную с толикой сумасшествия, давно доказал.

— Твоему родителю, Лагид, следовало назвать тебя Автоликом[59], — пробормотал Гарпал, глядевший куда-то в пустоту, сквозь своих товарищей.

[59] Автолик — "Одинокий волк" (греч.), сын бога Гермеса, выдающийся вор и кулачный боец, "хитрейший из эллинов", дед Одиссея.

— Да ну, вся Македония бы над ним потешалась, — хохотнул Неарх.

— О чём вы? — спросил Демарат.

— Лаг — заяц, на их языке, — пояснил критянин.

— А-а... — протянул эвбеец, — Волк, сын Зайца, это сильно.

— Ну, хватит скалиться, — осадил веселье Птолемей, — Гарпал, большинство голосов... Подготовку начать немедленно, отбирать лучших воинов. Займешься, Демарат. Неарх — корабли, Гарпал — припасы. Через пять дней выступаем.

Казначей только покачал головой.

— Ох, не любят боги дураков...

— Боги любят дерзких...

— ...обрекать на мучительные страдания, — закончил казначей.

Когда советники расходились, Птолемей вышел из комнаты первым. Неарх придержал Демарата за локоть в дверях и шепнул:

— Про отца Птолемея разное говорят.

— Что именно?

— Будто бы не Лаг вовсе его отец, а сам Филипп. Царь свою любовницу, гетеру Арсиною, за князя Лага выдал непраздной. Наградил, как говорят, князя за верность. Тот рода захудалого, рад был такой чести.

— Даже так? — удивился эвбеец, — Птолемей, выходит, единокровный брат...

— Всякое болтают, — буркнул за их спинами Гарпал.

Демарат многозначительно посмотрел вслед уходящему хилиарху, но ничего не сказал.

...Были сборы недолги, от Хиоса до Халки корабли выступали в поход...

А спустя два дня после отбытия флота Птолемея, в Театральной гавани появилось судно, с которого на берег сошёл эпирский посол. Кратер.

Эпир

Полиперхонт нашел Александра в палестре. Как удачно.

— Доброе утро, царь.

Александр, голый, разгорячённый борьбой, уже собирался уходить, намереваясь смыть пот и прилипший к телу песок, когда столкнулся в дверях с князем Тимфеи.

— Радуйся, Полиперхонт.

— Ты уходишь, государь? Позволь, я отниму ещё немного твоего времени.

— Стоит ли говорить о делах в палестре?

— Это дело как раз уместно обсуждать именно здесь. Я хочу показать тебе кое-кого.

— Вот как? — приподнял бровь Александр, — и кого же?

— За этого человека просил похлопотать Кратер перед своим отъездом, сам не успел. Ты, государь, верно слышал о том, как Кратер отступал с поля боя у Врат? Он оставил заслон, сдержавший афинян и позволивший ему уйти.

— Разумеется, слышал, как и то, что те герои пали все до единого, но не сделали ни шагу назад.

— Не все. Около месяца назад один отряд из наших македонян, которых ты послал стеречь южные рубежи Эпира, повстречал идущего из Этолии человека. Каково же было их изумление, когда в сём путнике они узнали своего товарища, что одним из первых вызвался прикрывать их отход в том несчастливом сражении. Они давно уже оплакали его и даже соорудили кенотаф[60].

[60] Кенотаф — символическая могила, которая возводилась, если останки покойного не были найдены (пропал без вести, утонул и т.п.).

— Как же он выжил?

— Какой-то старик нашел его, тяжелораненного на кровавом поле и выходил. Весной воин узнал, что Кратер в Эпире и направился сюда.

— Что же, я рад, раз ещё один из македонян не достался Аиду. Действительно, стоит взглянуть на сего доблестного мужа. Его следует наградить. Полагаю, он хотел бы вновь присоединиться к своим товарищам в строю фаланги, но, верно, утратил своё вооружение? Я не спартанец, не вижу в том бесчестья. В такой-то сече...

— Именно так, мой царь, но это ещё не все. Ни я, ни Кратер, не стали бы беспокоить тебя без нужды. Мы сами могли бы снарядить воина, но тут есть одна сложность. Его раны оказались слишком тяжёлыми и, несмотря на то, что он уверяет, будто совершенно поправился, мы видим, что это не так. Он хром. Подвижность ноги вряд ли восстановиться в прежнем виде и ему не осилить больше дальние переходы и бой в строю. Он не может стоять в фаланге.

Александр нахмурился.

— Жаль. Но в чём же состоит тогда твоя просьба?

— Это идея Кратера. Андроклид, так зовут воина, поистине отличный боец, он был декадархом. Жалко терять такого и Кратер подумал, что ты, мой царь, мог бы принять его в число телохранителей твоей супруги.

— Телохранителем? — удивился Александр, — калеку? Какой же от него будет прок? К тому же Клеопатре ничто не угрожает, и я не вижу нужды окружать её кольцом из щитов, запирая, как сладкоголосую птицу в золотой клетке. Тех воинов, что уже состоят при ней вполне достаточно, к чему добавлять в их число ещё и хромого?

— Твоему сыну год, государь. Ещё через четыре ты приставишь к нему дядьку-воспитателя. А пока Андроклид мог бы состоять при царице, она привыкла бы к нему и знала, что её сын в надёжных и верных руках.

Александр подумал немного и сказал:

— Ты что же, Полиперхонт, хочешь сказать, что в Эпире не найдется опытных воинов, которых я мог бы приставить к своему сыну? Эпир до такой степени оскудел бойцами, что нет кандидата лучше калеки-македонянина?

— А ты испытай этого калеку, царь, сам все увидишь.

Александр недоверчиво хмыкнул.

— Что же, приводи его.

— Он уже здесь, ждёт.

Полиперхонт выглянул из палестры и крикнул:

— Подойди, Андроклид.

Александр заинтересованно оглядел приблизившегося человека. Ровесник царю или немного моложе. Роста среднего, крепко скроен. Черты лица резкие, словно топором рубленные, не слишком привлекательные. Мужчине о том не следует задумываться, но не приставлять же к Клеопатре урода от вида которого она будет вздрагивать каждый день. Этот хотя бы у брадобрея недавно побывал.

Андроклид с не меньшим интересом смотрел на Александра.

— Ну и чего ты изучаешь? Царя ни разу не видел?

"Ага, к тому же голого".

— Нет, — покачал головой македонянин. Так близко не видел, только издали.

— Ну, и как мне тебя испытать?

— Как тебе будет угодно, царь.

Александр прищурился.

— В борьбе или на кулаках... Мы не к Играм готовимся. С копьём и щитом? Нет, не то, — царь повернулся к слугам, — эй, кто там? Подайте мечи и кликните Гиппия.

Названый человек был царским телохранителем — старшим из тех, кто состоял при царице.

Мечи подали деревянные. Александр презрительно поморщился.

— Что мы, дети?

— К чему рисковать, государь? — спокойно спросил Андроклид.

Александр ещё раз окинул его взглядом, усмехнулся, но все же взял учебный меч. Не дожидаясь, пока придёт Гиппий, изготовился к бою.

— Ну, давай!

Андроклид скинул хитон. На его левом бедре "красовался" жутковатого вида шрам.

Царь действительно не вчера взялся за меч и сразу же оценил стойку противника. Андроклид берег левую ногу, не нагружал, отчего его поза выглядела неустойчивой.

На лице македонянина нет даже намёка на волнение.

"Ишь ты... Нет, я тебя жалеть не стану".

Александр атаковал. Будь его противник более подвижен, он ушёл бы в сторону, избегая подставлять под удар меч, но Андроклид этого делать не стал. Деревяшки с треском столкнулись, полетели щепки. Царь стремительно сместился в сторону, Андроклид лишь чуть повернулся. Взмах, треск. Меч Александра едва не поцеловал шрам македонянина. Тот лишь улыбнулся, шагнул неловко, раскрываясь...