Берег Стикса

— Ну что ты замер! — нетерпеливо прошептала Лариса, облизывая губы. — Тебе надо прокусить, чтобы крови выпить — так давай!

И подумала, что, кто бы не был "байкер" или "белобрысый шотландец", который целовал ей руку в этом самом месте, Ворон — круче. Укус был нежнее поцелуя. Прикосновение клыков показалось Ларисе электрическим разрядом, прошедшим ее насквозь по перетянутым проводам нервов. Грозовая стихийная сила наполнила ее и перелилась — Лариса вдруг поняла, что Ворон плачет. Она подняла голову, встретилась с ним взглядом. Его глаза были сухи, только на щеке осталась полоска запекшейся крови. Но внутри... душа... Лариса в благоговейном ужасе поняла, что сквозь ее разум текут его мысли.

"Я просто тварь мелкая... Ты детей хотела, Ларка... а теперь детей не будет".

"Что было — то было. Ворон, драгоценный, неужели ты не понимаешь, что сейчас прошлое уже не важно?"

"Я действительно продал тебя за героин. Я ни черта не стою. Ты теперь — Княжна Вечности, а я — тень..."

"Ты действительно меня не продавал. И ты меня спас. И я — Княгиня Вечности, а не Княжна. Потому что ты, наверное, будешь моим Князем. И не бей себя ушами по щекам — тебе не к лицу".

И их губы, руки, души соединились совсем, в потоке чистой энергии, искрящемся, холодном, свежем, как водопад, когда Лариса вдруг поняла, что вокруг уже мокрая весенняя улица, темное рваное небо с огромной луной, облизанной с краю, как мороженое, ветер, ветер, ветер...

И ветер благоухал жизнью, спящей жизнью вечного города.

Антон стоял на коленях около дивана.

Над диваном горело маленькое бра, освещавшее бледное Ларисино лицо. Лариса лежала совершенно неподвижно, и Антон делал страшные усилия, пытаясь уловить, поднимается ли ее грудь от дыхания. Ее руку, худую и холодную, он сжал между ладонями — но она никак не согревалась. Пульс Ларисы под пальцами Антона то терялся, то снова возникал, как иссякающий родничок в густых зарослях. В великолепной комнате Риммы было душно, пахло сандалом, пачулями, лотосом — а Антону мерещился запах ладана от Ларисиных волос.

Антон смотрел в ее осунувшееся лицо и думал, что сделал какую-то громадную непоправимую ошибку.

В кресле поодаль сидел Жорочка. Он разговаривал с Антоном. Он начал разговаривать сразу, как только его мать и Антон внесли Ларису в комнату и положили на этот диван, сделав только одну паузу — когда запирал дверь за Риммой. Римма пошла встречать "скорую помощь".

Жорочка, вероятно, имел в виду утешение Антона. Но его слова, в которых Антону, стоящему на коленях к нему спиной, слышалась обычная улыбочка, почему-то производили совершенно обратное впечатление. Врезать бы ему, думал Антон, мирное существо. Ну что он бубнит? Просветленная... мразь.

Отчего ж это он меня сегодня так бесит? Просто убил бы...

— ...нет ничего страшного, — говорил Жорочка, улыбаясь. — Знаешь, ведь, в сущности, тело все равно дается только на время, а потом высшие силы все равно должны забрать душу. Жалеть об этом нельзя. Ты думаешь, ей плохо, а ей хорошо. Она теперь уже на дороге в высшие сферы тонкого мира, понимаешь? Мамочка говорила, что ее должны встретить астральные проводники, не смотря на то, что она была очень грешной при жизни. Считается, что такие попадают в ад, но на самом деле ада и рая нет, есть только девять сфер, и на каждой из них...

— Заткнись, а? — попросил Антон, не поворачиваясь. — Она же не умерла еще, сейчас скорая приедет. Что ты каркаешь?

— Она, наверное, умрет, — сказал Жорочка, и улыбка в его голосе была еще явственнее. — И на самом деле это хорошо. Понимаешь, в астральных пространствах она сможет потихоньку достичь просветления, которого ей было не дано на земле...

Антон оглянулся. Жорочка смотрел на Ларису и улыбался. Глаза у него замаслились, а губы были мокрые. И капелька слюны блестела на подбородке.

— Теперь все будет правильно, — сказал Жорочка удовлетворенно. — Мамочка говорила, что Лариса очень сильно нарушала законы мироздания. Теперь ей все объяснят те самые сущности, которых она считала несуществующими, и ей придется поверить...

Антон смотрел на него и чувствовал тихий безотчетный ужас. "Заткнись, пожалуйста, заткнись", — хотел взмолиться он, но тут тело Ларисы содрогнулось, так что дернулась рука у Антона в ладонях.

И Антон увидел, как Лариса судорожно вздохнула и прошептала: "Бери же, бери..." Ее глаза широко раскрылись и остановились, уголки губ дрогнули и замерли в незавершенной улыбке. И все.

Антон смотрел на нее в каком-то столбняке, думая, что надо что-то делать, что-то делать — но не в силах сдвинуться с места. Что-то внутри него оборвалось и упало. Хотелось биться головой об стену, но не было сил и на это.

— Умерла, — радостно сказал Жорочка. — Я же говорил.

Антон обернулся, взглянул на него совершенно больными глазами — и его вывернуло на шикарный Риммин ковер в бордовых разводах. И еще раз. И рвотные спазмы еще не прекратились, когда в коридоре послышалось звяканье ключа в замке.

В комнату вошли, сопровождаемые Риммой врач и фельдшер со "скорой".

А лед на Неве уже начал таять.

У другого берега он еще поднимался белой грядой, а у этого уже плескалась узкая полоска воды, черной, таинственно, зеркально мерцающей — и в ней плыла луна в зеленоватом тумане, дробилась дорожкой, смешивалась с плавающим в этой блестящей черноте светом фонарей, переливалась и текла. И гранит зеленел от луны и золотился от фонарей, а черные деревья тянулись к ветреному небу, и вдыхали ночную сырость, и ждали рассвета.

Лариса и Ворон сидели на спуске к воде, на корточках, прижавшись друг к другу плечами, и пили кагор из горлышка одной бутылки, как когда-то в школе пили из одной бутылки пепси-колу. Зеленоватый светящийся туман окружал и их призрачные фигуры, путаясь в их волосах, зажигая глаза, оттеняя лунную бледность лиц — но они сами его не замечали, а по крайней мере, в километре вокруг, в спящем городе не нашлось глаз, чтобы это увидеть. Кроме...

Шел четвертый час, самый тихий и глубокий час ночи. Час Хозяев.

"Почему — Хозяев? — молча спросила Лариса, спрятав лицо на груди Ворона и вдыхая его ванильный запах. — Это мы-то — Хозяева? Скажешь..."

"Ты — Королева Ночей. Я — господин Никто, — усмехнулся Ворон. — Когда сойдутся две темноты..."

"А если ты будешь надо мной смеяться, я тебя за ухо укушу. Оно очень рядом, знаешь ли..."

"Как я посмею, Княгиня?! Ой, прекрати, щекотно... Ларк... черт, тебе интересно, или ты..."

"Мне все вместе. Мы — Хозяева, да?"

"Мы — Хозяева Ночи. Властители Смертей. Правда, фиговые..."

"А вот это еще почему? А мне вот Артур сказал, что я очень интересная Княгиня".

"А Артур вообще джентльмен... а если серьезно, мы молодые еще. Мелкие и глупые вампиры. Только что вылупились... на все это чудо, на Инобытие, я хочу сказать, вылупились, как новорожденные цыплята".

Лариса рассмеялась. Зеленоватое и голубое сияние, окружающее ее, вспыхнуло ярче, брызнуло искрами. Искры растаяли на губах и ладонях Ворона.

"А мы потом тем, тварям, наваляем? А, вещая птица?"

"Знаешь еще один закон джунглей? Благородные хищники не обращают внимания на бандар-логов".

"А если с кем-нибудь другим случится беда?"

"Ларка, понимаешь, это — не беда, а судьба. В данном конкретном случае — наказание для нас, грешных. Кто сможет — тот выплывет. Не сможет — не выплывет. Но путь себе все равно выберет сам. Мы же выбрали".

"Жестоко".

"Не жесточе жизни".

Выпили еще и поцеловались. Лунный свет стекал с их волос мерцающими ручейками, как вода.

"Служить Смерти?"

"А что тебя стопит? Смерть — штука страшная, загадочная, мучительная иногда... но роды, в сущности, не слишком-то принципиально от нее отличаются. Переход между мирами. И, между прочим, весьма себе страшный, загадочный и болезненный. Так что просто смотря куда рождаться... А мы... мы будем меняться с живыми... этим..."

Ворон беспомощно взмахнул рукой, не в силах подобрать подходящий образ, но Лариса поняла рисунок его эмоций.

"Меняться? Мы им — силу уйти в другой мир, они нам — силу остаться, так? Круто! А говорят — кровососущие трупы..."

Ворон грустно ухмыльнулся, прижимая Ларису к себе.

"А вот кровососущие трупы ты видела. Это те, кто не меняется".

"Красиво ты это сказал. В смысле — и сам не меняется, и с другими ничем не меняется? И поэтому они — наказание, да? В смысле — человек сам себя награждает и наказывает, так?"

"Умная — страшное дело. Может, Артур даже и прав... где-то в глубине души... где-то очень глубоко..."

Затеяли возню. Струи света разлетались в стороны, ломаясь о воду, скользя по парапету, взлетая к луне... Фонарь над спуском вдруг ослепительно вспыхнул и погас — и Лариса с Вороном, каким-то образом одновременно догадавшиеся, что это их вина, переглянулись с виновато-лукавыми улыбками, как напроказившие дети.

"Пошли побродим, — предложила Лариса и боднула Ворона лбом в плечо, как кошка. — А то всю набережную обесточим".

"Конечно, Княгиня. Сию минутку-с. Позвольте ручку-с"

"Не позволю! Пусти... ну Ворон! Правда, пойдем, а?"

Ворон подхватил Ларису за талию, крутанул вокруг себя и поставил на землю. Спящий мир вокруг звучал тихим и нежным гитарным тоном, мрачноватой, темной, прекрасной мелодией. Луну прикрыло полупрозрачное облако, превратив ее в матовый круг, еле видный среди набежавших туч, поднялся ветер, качнув мокрые ветви, подернув воду холодной рябью — набережная потемнела и показалась бы зловещей, если бы ее не освещали два сияющих силуэта: парень и девушка, уходящие в ожидающую темноту Города...

Артур еще раз взглянул им вслед. Он стоял на мосту, в густой тени, и его высоченная фигура почти не светилась; только лицо и скрещенные кисти рук казались нарисованными мелом на сыром ветреном мраке. Несколько мгновений он следил за уходящими со странным выражением умиротворенной насмешливой грусти. Потом тряхнул головой, перекинул ногу через сиденье мотоцикла и дал газ.

Мотоцикл, такой же призрачный, как и растаявшая в темноте пара, сорвался с места, мелькнул бесшумной серебристой кометой — и пропал, то ли в проходных дворах, то ли в мокром весеннем небе...

Света стояла у Ларисиной могилы и никак не могла уместить в голове, как это могло случиться.

Обыденность превратилась в какой-то абсурд во вторник. Света просто позвонила Ларисе насчет договориться пойти на работу вместе — а трубку сняла ее заплаканная мама.

Сказала, что...

Нет, но почему?

Света выслушала, почему. Какие-то там сосуды около сердца. Какая-то медицинская ахинея. Ну сосуды. Я понимаю. Так значит, Ларка в среду не танцует? И в пятницу?

И никогда?

Да этого просто не может быть!

Тогда Света повесила трубку и долго-долго думала. Ей то хотелось плакать, то становилось холодно от дикого ужаса. Ларка была старше ее на два года. И умерла. Лопнул какой-то там кровеносный сосуд. Пустяк. Бред. Ерунда. Но так что же это выходит? Света, получается, тоже может умереть в любой момент?

И вообще — кто угодно? Вот так, взять и умереть, ни с того, ни с сего?

Света попыталась отвлечься, потому что мысли были чудовищно страшны. Она позвонила в "Берег", чтобы сказать, что дуэт "Сафо" больше работать не может... потому что больше не существует. Она слушала длинные гудки, и думала, как она сможет это произнести, но произносить не пришлось. Длинные гудки сменились короткими. К телефону никто не подошел.

Света ходила по квартире, как в тумане. Она думала о Ларисе и о Витьке Воронове. Витька был наркоман, а Лариса — нет. И она пережила его почти на год. В чем тут смысл?

Теперь нет их обоих. И жизнь можно задуть, как свечу. Раз — и все. Как можно исчезнуть, совсем исчезнуть, необратимо, навсегда — оттого, что порвался дурацкий сосудик толщиной со стержень шариковой ручки?!

Оставаться наедине с собой было невозможно. Ехать к старым знакомым не хотелось. Они будут расспрашивать. Света расплачется. Возвращаться придется поздно. Идти будет страшно. Господи, да все, все вокруг — это смертельная опасность! Все — дорога, машины, электричество, дома, люди — все годится для убийства! Как же жить?!

Света поехала в "Берег". Просто скажу, коротко, заберу остаток денег — и все, думала она. Скажу, заберу — и домой. В маршрутке было как-то... Света сидела рядом с водителем, и у нее в мозгу горели четкие яркие картины — как из-за угла вылетает грузовик, как маршрутка не успевает затормозить — и водителя протыкает насквозь рулевая колонка, а в Светино лицо летят осколки стекла, острые, как стилеты...

Это был бред, но его было не выкинуть из головы.

Она попросила остановить на обычном месте и вышла. Побрела вдоль улицы, медленно, раздумывая, потому что тут тоже что-то изменилось. Очень сильно изменилось. На удивление.

Света не видела синей эмблемы клуба на стене стильного стеклянно-бетонного здания, где "Берег" располагался. Здание — вот оно. Над шикарным подъездом — мигающая вывеска "Интернет-кафе". На автомобильной стоянке — пара-тройка разномастных автомобилей. И ни малейшего следа того синего силуэта с веслом, который Лариса называла "Паромщиком". Что это со мной, а?

Света подошла к входу. У дверей стояли и курили двое мужчин — молодой лохматый парень и бородатый дядька в камуфляже. Обернулись. Разулыбались. Света отстраненно отметила, что выглядит неплохо.

— Скажите пожалуйста, — начала она, еще не зная, как будет заканчивать фразу, — скажите, а вы не знаете, как пройти к ночному клубу "Берег"?

Мужчины переглянулись.

— Ну-ка, Димка, — сказал дядька, — ты у нас специалист по таким местам, помогай девушке.

Димка яростно почесал в затылке.

— Ну, подруга, — сказал он с дурашливой улыбкой, — в нашем квартале подобных заведений четыре штуки. Но названия "Берег" в досье не числится. Вы не перепутали?

Света в каком-то оцепенении смотрела на знакомый подъезд и молчала.

— Тут через улицу — салон красоты "Берегиня", — сказал Димка. — А?

— А Интернет-кафе тут давно? — спросила Света, чувствуя себя героиней нелепого фильма.

— Года три, — сказал Димка. — А хотите, сходим в другой ночной клуб, а? Ну его, этот "Берег", к черту?

Света молча пошла прочь. У нее было безумное чувство, будто две ближайших недели ей приснились. Или их украли из ее жизни, эти две недели.

Лариса была права. Этот клуб, появляющийся и исчезающий, был действительно странным местом. И страшным. Он появился, чтобы забрать Ларисину жизнь, и исчез, как только...

— Какое счастье, — сказала Света шепотом. Она подумала: "Какое счастье, что я жива!"

Деньги уже не шли ей на ум.

И на похороны Ларисы идти совершенно не хотелось. Именно потому, что Лариса похожа на Свету, и что Лариса старше Светы только на два года, и все это напоминает...

Света отчаянно не хотела видеть Ларису в гробу. Но пошла. Ей было жаль тетю Аду, которая пила и плакала, и осунулась, и ее круглое лицо стало неуловимо похоже на скуластое удлиненное лицо Ларисы, а глаза опухли и покраснели. Свете было наплевать на присутствие бесчисленной толпы безутешных Ларисиных родственников, с которыми Лариса ее не знакомила, потому что сама с ними не общалась. У Светы вызвало тоску мокрое кладбище, покрытое остатками серого снега, и земля, превратившаяся в грязь. Ее слегка утешило Ларисино лицо — вовсе не страшное, отрешенно спокойное, не искаженное муками смерти. И она удивилась, увидев у гроба молодого человека в светлом пальто и с бородкой, с выражением такой искренней и мучительной скорби, что на него вчуже смотреть было больно.