— Бандиты! Ко мне! Вон там, в яме, ящик со льдом... Тащите водку. Под уху разрешаю грамм по сто... И вам, и вам... Скидовайте свои колпаки. Садитесь за стол, рубайте уху, можете тяпнуть водочки... Эх, хороша водка! Двойной очистки, со льда... Ну, будем! За все хорошее!

Минут двадцать спустя... Под сытый, медленный стук ложек, звяк стаканов и удовлетворенное икание переевшей братвы...

— Хорошо-то как! Щас запою, братцы! Да заткните, кто-нибудь, этот граммофон! Вот я вам песню напою, голоса и слуха у меня нет, а вы люди творческие — сможете поймать мотивчик... Сможете и сами спеть, и хор здесь организовать...

— Песня американская, про пилотов... Называется — "Бомбардировщики"... — так, я подумал, припомнил, что в 43-м песня уж точно была, и начал:

Был озабочен очень воздушный наш народ —

К нам не вернулся ночью с бомбежки самолет.

Радисты скребли в эфире, волну ловя едва,

И вот без пяти четыре услышали слова:

"Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле,

Бак пробит, хвост горит, но машина летит

На честном слове и на одном крыле.

Ну, дела! Ночь была!

Их объекты разбомбили мы дотла!

Мы ушли, ковыляя во мгле,

Мы к родной подлетаем земле.

Вся команда цела, и машина пришла —

На честном слове и на одном крыле".

Тут я припомнил ещё один куплет, предпоследний, который исполнялся после войны, но почему-то потом потерялся... Отбивая ритм ложкой по столу, я продолжил —

"Ну, дела! Ночь была!

В нас зенитки били с каждого угла,

Вражьи стаи летали во мгле

— "мессершмитты", орел на орле.

"Мессершмитт" нами сбит —

а наш "птенчик" летит

На честном слове и на одном крыле"

— А теперь — все вместе! Хором! А ну, пилоты! Давай!

Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле,

Бак пробит, хвост горит, но машина летит

На честном слове и на одном крыле.

— А теперь припев —

Ну, дела! Ночь была!

Их объекты разбомбили мы дотла!

Мы ушли, ковыляя во мгле,

Мы к родной подлетаем земле.

Вся команда цела, и машина пришла —

На честном слове и на одном крыле!"

Последний куплет наш краснознаменный хор имени Александрова пропел бодро, грозно и уверенно! Жизнеутверждающе пропел, чего уж там!

Глава 13.

— ...Да... ага... что, серьезно? Ха-ха-ха! — Я, улыбаясь во весь рот и развалившись на стуле с телефонной трубкой в руке, сплетничал с Валентиной Серовой об итогах так понравившегося народу пикника.

— А что девчонки? Да ты что?! Ну — понравились, пусть письма пишут... да, пусть ждут. Вот, пролетят наши мальчишки над Берлином — и вернутся! Да... в шесть часов вечера после войны! Даёшь тесную смычку нашей авиаэскадрильи и "Мосфильма"! Ха-ха-ха! Спасибо, Валя, что позвонила! Конечно — буду молчать, как рыба! Ага — как осетр из ухи! Пока! И Косте привет!

Все еще улыбаясь, я повесил трубку и выглянул в окно. Кажется, проясняется... Надо бы сходить к комполка, узнать насчет полетов. Время летит, а тут так неудачно — низкая облачность, дождь...

Надев фуражку, я вышел из кабинета. Сказал дежурному, что я в штаб полка, буду нужен — пусть там и ищут. Спросил, как идут занятия. Судя по докладу дежурного, летчики успешно грызли тактику воздушной войны. Ну-ну...

На улице все еще моросило, но так... Остаточные явления. После обеда, наверное, можно будет летать. Вот и хорошо. Инженер кинофотопулеметы привез, специалисты их уже на два наших третьяка установили, нужно будет с кем-то из ребят слетать, опробовать. Интересно, а как нам с оружием быть? Ведь этот ПАУ-22 начинает работать от нажатия на спуск и кнопку стрельбы? БК не загружать? Посшибаем ведь друг друга! Надо у спецов проконсультироваться...

На асфальтовой площадке перед штабом полка, на которой обычно проводился развод и другие мелкие армейские шалости, колготился народ, пытаясь выстроить десятка полтора новобранцев в еще не обмятой форме. Бухали удары барабана, распевались трубы. Вот, обнажая алый бархат боевого Знамени, сползла зеленая брезентовая шкурка, знаменосцы замерли за столиком и стоящими около него офицерами.

Ага! Принятие присяги... Ну-ка, ну-ка... Чтобы не мешать людям, я сбавил шаг и стал красться по стеночке.

Раздались громкие команды, ударил оркестр, и к столу вышел первый новобранец. Ишь ты! Где они только автоматы взяли? У нас в полку технари все больше с винтовками бегали... До меня донеслись слова Присяги:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик... принимаю присягу и торжественно клянусь... до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине...

Над аэродромом радостно вздохнул порыв ветра и развернул тяжелые складки боевого Знамени. Оно колыхнулось, вспыхнуло багрянцем в солнечном луче, знаменосец напряг руку, стяг ударил тяжелым хлопком, как бы одобряя слова клятвы...

Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Да... когда-то и я произнес эти слова. Точнее — еще произнесу... Принимаю Присягу и торжественно клянусь... Не щадя своей крови и самой жизни...

Ни Виктор Туровцев не щадил, ни я... Так и надо. Война... Почему-то, вдруг, вспомнился другой текст. Искал что-то в Интернете, и случайно бросилось в глаза...

Текст присяги новой демократической России. "Демократический", скажем так, текст... Признаться, я тогда не то, чтобы ошалел, нет... Задумался я... Текст присяги звучал так:

Я.........., торжественно присягаю на верность своему Отечеству, Российской Федерации.

Верность своему Отечеству, все хорошо, все правильно....

Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников.

Тоже нужное дело...

Клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество.

А вот тут я споткнулся... Не пойму я что-то... Неправильность какая-то... царапнуло меня что-то. А ну-ка, еще раз. А-а... вот оно что... Народ и Отечество на последнем месте, значит... Первым делом надо защищать конституционный строй, значит! Ну, да... Этот самый конституционный строй ребята строили, строили, под себя, под свою власть ладили-мастырили, сколько народа угробили, страну поделили и разворовали, наделы себе барские нарезали... Действительно, что же еще защищать, как ни этот самый строй! Их строй... Кто покусится на святое — враз по башке! "Гремя огнем, сверкая блеском стали!"

А народ и Отечество — да куда они денутся, если этот самый конституционный строй будет крепок и нерушим! Перебьются как-нибудь эти самые народ и Отечество! Не до них сейчас. Все на защиту конституционного строя, господа!

Мне враз поплохело. Поднялась злость и жёлчь. Э-эх, врезать бы кому в морду! Да не найдешь сейчас тех, кто заложил эту страшную мину с замедленным взрывателем под мою страну, под мой народ. Сейчас они все в полувоенных френчах и галифе, с партбилетами... в Ашхабаде Родину защищают! Как говорится — мы же вам не мешали на танках всю войну кататься, что вы к моей "Победе" привязались? Что, на складе "Победу" не заработаешь? А где вы танк купили, я вас спрашиваю? Тьфу!

Хмурый и злой я зашел к командиру полка.

— Ты чего такой злой, майор? — удивился полкан. — Вроде все в порядке у тебя? Или я чего не знаю?

— Надоело Степан Федорович на твоих хлебах ошиваться. На фронт нам пора! На фронт!

— Ну, так тебя никто, кажется, и не держит! Поднимай своих драчливых птенцов — и фьюи-и-ить!

— Да... прав ты. Именно — и "фьюи-и-ить!" Пора, давно пора... Ничего, осталось дней десять, а то и меньше... Скоро все наши истребители закончат производством, облетаем, постреляем, и — вперед! Ты нам запланируй ероплан какой — мешок на стрельбах потаскать?

— Надо — сделаем! Ты не грусти, Виктор Михалыч, не грусти! Заездил ты сам себя. Сядь, успокойся... Коньячка хочешь?

— А давай! По последней...

— Ты так, Виктор, не шути! Нельзя так говорить! Ишь, ты! У нас, в авиации — и такие слова! Даже думать так не моги! Понял?

— Да я имел в виду, что пора и мне на тренировочные полеты, пить надо прекращать, в воздух мне надо...

— Вот и лети себе... в воздух! А слово "последний" — забудь! Последний у нас путь будет... До холмика и троекратного залпа... А пока живи и говори — "крайний", понял?

— Да понял я, понял! Наливай, давай, Степан Федорович! Сам меня сагитировал, а сам конячишку-то и жмет! Ну, будем жить!

— Будем, обязательно будем!

* * *

Наконец, после обеда, дали "добро" на полеты. Аэродром басовито загудел в привычном ритме работы. Комполка выделил нам двух своих летчиков, которые будут изображать самолеты противника. Два истребителя пошли на взлет. Вокруг наших третьяков, оборудованных кинофотопулеметами, "звеньевые" размахивали руками, как-будто дирижировали большим симфоническим оркестром. "Чекисты" и "бандиты", молча кивая головами, слушали последние наставления Извольского и Кузьмичева.

Взлет! В воздух пошла и наша пара. Учебные стрельбы начались.

Конвейер стрельб был отлажен до мелочей. Как только наш третьяк садился, к нему тут же бежали специалисты из фотолаборатории полка, быстренько снимали отработанную фотопленку и с топотом неслись в лабораторию. Оттуда, размахивая еще влажными фотографиями, на старт неслись наши посыльные. Летчики окружали своих "звеньевых", и внимательно изучали свои промахи и победы. Особо удачные фотографии с шутливыми поясняющими надписями вывешивались на стенд для "Боевых листков". Дело пошло, и надо сказать — пошло неплохо!

Я тоже загорелся и, к вечеру, когда коньяк уже выдохся, решил слетать и стрельнуть и сам.

Небо... Только тут немного успокоилась ноющая душа. Истребитель, послушный моей воле, купался в бескрайней сини неба. Разворот, поиск... Вот он... резкий боевой разворот — высота захвачена. Переворот, сближение... Так, "пузом" вверх, с перевернутого положения я и начал стрелять. Еще заход... упреждение... пора — "Огонь!" Еще... еще... Достаточно.

— Я — Дед, работу закончил. Спасибо.

Пока я разоблачался, сдавал парашют и искал свою фуражку, с конским топотом прибежал посыльный.

— Ну-ка, ну-ка... посмотрим... — капитан Извольский начал перебирать фотографии. — Ничего, командир, на твердую "четверочку".

Я начал багроветь. Громкий, добродушный смех заставил меня выпустить набранный было воздух. Разыграли, черти...

— А ну, Кир, дай-ка сюда...

Ничего... На "четверочку" или "пятерочку" сейчас не важно... Главное — пять заходов на цель, и пять раз самолет противника условно поражен. Скорее всего, в реальном бою он был бы сбит.

— Вот так-то, пернатые! Учитесь, как стрелять нужно!

— Давайте, ребята, вешайте на стенд — наглядное пособие — "Смерть немецким оккупантам!" — это Кирилл. — Обратили внимание, как надо целиться из перевернутого положения? Вот-вот, запоминайте! Ну, пошли к себе. На сегодня все... Эй! "Темная сила"! Принимайте самолеты на обслуживание. Завтра с утра вылеты.

* * *

Завтра с утра не получилось. Нет, вылет-то был, но на Васином "Дугласе". Мы, всей группой, полетели на яковлевскую фирму — получать свои "эталоны"! Наконец-то наши истребители были готовы и облетаны испытателями Конторы. Необходимые сдаточные документы и самолетные формуляры заполнены и подписаны, баки залиты, истребители ждали своих хозяев...

Наши новенькие эталонные третьяки были выкачены на линейку перед цехом. Красивые машины! Не устаю на них любоваться.

Пришел Яковлев, Синельщиков. Еще какие-то знакомые лица. Мои летчики шушукались с девчатами в белых халатах.

— Кирилл, пора... Командуй!

— Эскадрилья... равняйсь! Смир-р-на! Товарищ майор...

Я принял рапорт. Теперь моя очередь...

— Эскадрилья... равняйсь! Смир-р-на! Товарищ генерал-майор...

Яковлев, улыбаясь, держал руку под козырек. Закончив доклад, я сделал положенные Уставом "антраша" и встал за ним.

— Здравствуйте, товарищи летчики!

— Раз-два... — прошептал я про себя.

— Здав... жел... тащ генерал-майор!

— Поздравляю вас с получением новой боевой техники! Поздравляю эскадрилью с началом своей боевой биографии!

— У-у-рра! Ура! Ура!

Хорошо, мощно! Достойно ведут себя птенцы.

Митинг был краток. А что тут особо размазывать. Только вот, еще одно...

— Эскадрилья, ко мне! Так, ребята! Сейчас пройдите в цех, к рабочим, и поблагодарите всех, кто сделал вам эти замечательные машины. Каждому пожмите руку... каждому — "Спасибо!" Ясно? Вперед!

Завертелся и растаял водоворот людей, мы с начальством остались на освещенной солнцем площадке.

— Спасибо вам большое, товарищи, за это оружие... Клятвы давать не буду, но знайте — мы вас не подведем!

Я заглянул в глаза Яковлеву и Синельщикову, крепко пожал им руки, и пошел искать своих стариков...

...Сквозь фон и шорох рации прозвучали долгожданные слова: "Дед! Вам взлет! Удачи вам и победы, друзья!"

— Есть взлет! — сектор газа вперед, самолет начал свой разбег. Я на миг оглянулся — позади, парами, разгонялись истребители моей эскадрильи...

— Здравствуй, небо! У меня снова крылья! У нас крылья!

* * *

Через несколько дней, вернувшись из ГУ ВВС, я был взволнован и нетерпелив. В душе все просто-таки бурлило, чесс слово!

— Петракова ко мне! Что значит "Нет на месте"? Срочно найти — и ко мне!

В кабинете я взял телефон.

— Ангар? Полковник Сталин на месте? В самолете возится? Пригласите его ко мне, срочно! Да, пусть захватит с собой моего ведомого.

— Разрешите? — в дверях появился наш контрразведчик. — Вызывали, товарищ майор?

— Проходи, Дима, садись. Сейчас один разговор будет... Подожди секундочку...

Я зарылся в документы, полученные в штабе. Через несколько минут вновь стукнула дверь.

— Разрешите, товарищ командир?

— Заходите, ребята, присаживайтесь! Нет-нет, Базиль! А тебе особое задание будет... Постой за дверью, посмотри, чтобы нам никто не мешал. Понял? Иди...

— Так, Василий Иосифович... Вы отчисляетесь из состава эскадрильи! Поздравляю вас, полковник!

— Как?! Почему, Виктор?! — чертом взвился Василий.

— Тихо-тихо! Слушай сюда... Есть приказ ГУ ВВС, по которому полковник Василий Сталин выводится из состава эскадрильи и переводится в распоряжение Управления кадров ВВС... Тихо, я сказал! Слушай!