Воды Мары

— Смѣёшься? Смѣйся! Ты побѣдил, пришелец. Можешь теперь радоваться! Племя отдано тѣбѣ на откуп... всё что хочѣшь теперь можешь дѣлать. Но ты тогда уж добей, глаза бы мої не видели, какъ ты приведёшь племя къ гибели.

— Почѣму ты считаешь, что я приведу племя къ гибели? — Углук вздыхает обрѣчённо и, отвернув лицо въ сторону, смотрит вниз.

— Шипастые Эрги тоже когда-то начали разкопки дрѣвнего подзѣмного города, желая обогатиться на продаже артефактов. Въ конечном счётѣ мой Предок съ малочисленными сопровождающими — вотъ всё, что осталось отъ некогда большого племени.И теперь племя, ставшее моему роду новым домом, возглавил ты! Въ твоїх глазах я вижу алчность вашего міра всѣдозволенности и безуміе торжества никѣм не контролируемых гумнаров. Да всё что способен создать орк меркнет перед разрушительной мощью аркенов или ологов. Откуда тѣбѣ знать сколько бѣд, войн и страданій пережил наш мір изъ-за артефактов Предтечь?!

Я замер будто поражённый громом. Возпоминанія накатили такой мощной волной, что чувствую сѣбя контуженным. И сквозь гул крови въ ушах раз за разом гремят послѣдніе слова Углука. Вижу будто через водную пелену, какъ мої дѣти сорвались со своїх мѣст и пинками и ударами разпластали шага-хая по зѣмлѣ6 купцуя его съ такой яростью, что Сардук даже невольно пятится. Да и остальные застыли соляными столбами. А Шагас и Лугдуф не отрывают отъ мѣня глаз въ ужасѣ. Чую мѣня сѣйчас и смерть изпугается.

На свою бѣду на помощь Углуку кидается его внучка и племянник. И ладно Килрог дѣлает попытку просто оттащить моїх дѣтей въ сторону, за что немедленно сам становится жертвой. Въ руках у Дары на миг блестит что-то тёмное въ правой рукѣ. А потом Рыка берёт её въ оборот. Захват кисти, переход, перелом запястья и довершающим штрихом: обсидіановый нож протыкает левое плечо Дары. А моя дочка повалив противницу устраивает ей прессхату ногами.

— Прекратить бардак, вашу мать! — Драка тут же затихает. Стража изъ снѣжных орков, опускает обнажённое въ готовности оружіе, а старосты усаживаются обратно, встрѣтившись со мной взглядом. Ну да я вам ещё устрою кузькину родню. — Ах же жёванный крот, хрѣна вы тут устроили?! Я вам щас покажу, гладь вашу душу!

Ударами кнута привожу въ чувство своїх офигевшись по безпридѣлу дѣтей. Вырастил на свою голову бравых вояк. Вѣчно въ драку лезут, ох намучаюсь я съ ними ещё... Попутно тут же достаётся и Килрогу.

— Какого рожна ты полез сюда. На, получи, чтобы башка не шаталась! Къ дядьке он решил подмазаться... — Хлёсткій удар валит фашмора на зѣмлю. Рука у мѣня тяжела, особо для таких мечущихся обормотов. Лжеинтеллигенція всѣгда бѣсит. Твою мать, опять торможу и допускаю такое безобразіе, габтову душу! Срочно иди вабанк и бей на психику.

— Ты ещё дышишь, тварь? — Со всѣй пролетарской ненавистью пробиваю Углуку съ ноги подъ дых. Отъ удара его переворачивает на спину, открывая мнѣ его полный ненависти и презрѣнія взгляд. Он пытается плюнуть кровью въ мою сторону, но напоровшись на пики моїх глаз, пышущих просто искрами чѣго-то большего чѣмъ ненависть, мгновенно спадает съ лица. Мало тѣбѣ его мої дѣти разбили. Слишком ты высоко сѣбя ставишь, гад.

Вздёрнув Углука за волосы тащу его въ центр площадки, чтобы дать ему показательно почувствовать всю глубину ошибочности его сужденшй.

— Смотри на мої возпоминанія, и не говори потом, что не видел их! — Обернувшись кричу остальным. — Это и вас тоже касается!

Благо каменные стѣны ложбины достаточно ровные для иллюзіи. и я съ помощью своего кольца унроша начинаю безплатный киносеанс своего прошлого. Во всѣх красках и безъ купюр; правда правка всё же есть. Виной тому моё сознаніе орка или есть иные причины, но память замѣнила образ людей на орков. Однако не въ том суть: я решил показать вершины техногенного sлого генія моего родного міра.

И этим возпоминаніем стала атомная бомбардировка моего родного города. Глубокой ночью въ него пришла радіоактивная смерть. Системы ПВО и ПРО не смогли удержать массірованный удар. Ростов-на-Дону вмѣстѣ съ Архангельском, Тулой, Краснодаром и Сочи прекратил своё существованіе. Екатеринбург чудом не попал въ этот список. Единственная прорвавшаяся ракета съ боеголовкой рухнула въ ашр верстах югозападнѣе. Ну а южную столицу, въ которой я родился, накрыли сразу тош боеголовок. Я сам въ тот момент въ городѣ давно не жил, но оказался рядом. Наш солдатскій поѣзд вёз мѣня на войну. И волей Рода мы задержались въ пути на несколько часов, что спасло нас отъ ядерной смерти. Вотъ всѣ видят, какъ я тогда курил въ тамбурѣ, а небо на югѣ вспыхнуло заревом ярче тысячи солнц. Свѣт, гул далёкого взрыва и взбѣсившееся чувство непоправимости — такой облик въ моём сознанії оставила смерть, пришедшая тогда въ мої родные пенаты. Дальше моя память показывает всѣм рывки изъ срочной остановки и размѣщенія нашего батальона въ Новочеркасскѣ. Туда начали прибывать немногочисленные выжившіе. Шокированные, обожжённые, ослѣпшіе, опухшіе отъ лучевой болезни. Я был там и видел всё. Какъ эти несчастные срывают со своїх голов волосы чуть ли не цѣликом. И какъ их рвёт собственным нутром, орошая всё вокруг кровавой блевотиной, отъ которой дозиметры начинали зашкаливать съ треском. И это только начало: дальше было ожиданіе спецсредств, медицинская проверка и буханіе кагора подъ йодо-содовый раствор.

Только спустя недѣлю нас выслали въ развѣдку ротой добровольцев. И теперь пусть память этого станет видна тѣм, кто собрался мѣня осуждать. Отъ оживлённого торгового города остались руїны. Я тогда шёл среди остовов уцѣлевших зданій по улицам, заваленным грудами мусора съ вкрапленіями трупов и их фрагментов. Сюреалистичный пейзаж вокруг шокировал, подавлял и ломал. Пара парней не вернулась изъ этой развѣдки: разсудок не выдержал, и они застрѣлились. Их можно понять: въ уцѣлевшем частном домѣ я нашёл пару дѣтей. Видимо они вышли ночью во двор для какой-нибудь дѣтсткой шкоды, когда их застал взрыв. Ударная волна приложила их такъ отъ стѣны родного дома, что всѣ кости им въ крошево превратила. У мѣня отъ вида такого холодца случилось помутненіе сознанія: я въ КРЗ стоял на коленях и выл какъ дикій sвѣрь. И мнѣ не стыдно за сѣбя, вѣдь на их мѣстѣ могли быть мої дѣти. Послѣ того во мнѣ появилась ненависть къ юсовцам, домумавшимся примѣнить такое страшное оружіе.

И для концовки начинаю показывать сцены падающих бомб и взрывы. Самое оно для вправки мозгов на мѣсто. Понятія не иммю, какіе битвы случались здѣсь въ прошлом, зато знаю исторію родного міра не по наслышкѣ. Уж я-то вам сломаю шаблоны. Хотя племя и такъ уже въ шокѣ: кто-то мотает головой, пытаясь выкинуть оттуда страшные кадры, нѣкоторые впали въ прострацію. По примѣру Сардука большая часть шепчет обережные заговоры и молитвы по невинно убіенным. Да, можно понять орков: взять какой-нибудь город на меч это для них привычно, но вотъ уничтожить походя цѣлый город, стерев его въ пыль и прах — совершенно другой разговор. Я прекращаю показ постапокалептического пейзажа, и народ начинает приходить въ сѣбя.

— Это был город, въ котором я родился. Там жила моя родня. Они погибли мгновенно! Всѣ! Вопрос о моём знаніи проблемы, думаю, закрыт. А всѣх сомнѣвающихся я собственными руками пущу на фарш для пыргаков.

Показательная жестокость и показ своей памяти приводят элиту племени въ нужную кондицію. Они видели мої чувства по поводу технологій, и им они пришлись по вкусу. Теперь никто не пойдёт въ оппозицію, потому что до того какъ я потребую отъ гумнаров производства нового оружія, мнѣнія Диких Варгов претерпят существенные подвижки. Я объ этом позабочусь.

Смотря на то, какъ Киса нехотя лѣчит раны Дары, я нахожу взглядом Орма.

— Орм, иди сюда. — Снѣжный орк подходит ко мнѣ механически. Он ещё подъ впечатленіем отъ моей памяти. Это не дѣло...

— Рош Орм, отставить разтеряность. Ваша задача посадить заключённого на привязи, такъ чтобы он мог смотрѣть только на Смерч. — Передаю поводок отъ колодок Углука "младшему" родичу въ руки. — Выставить охрану, всѣ контакты съ заключённым запрещены. Никого къ нему не пускать. Самим не разговаривать.

Орм уводит битого Углука прочь въ сопровожденії ашр бойцов. А свой приговор теперь выслушают Шагас и Лугдуф. Правильно опасаетѣсь, любезные, вас я долго и со смаком буду взгревать ментально. Дабы доспѣхи не пачкались, и въ голову всякая срань чтоб не лезла.

— Лугдуф и Шагас Хош пригавариваются... къ труду на благо племени! — Выхватываю клинок и стрѣмительно сверху вниз бью наотмашь по запору колодки Лугдуфа. Продолжая движеніе клинка, крушу колодки Шагаса. Меч отправляется въ ножны, а я продолжаю удивлять. Лугдуф даже толком понять не успѣвает, какъ я надѣляю его титулом роша. И пока этот турникмен валяется отъ боли, сжавшись въ позу зародыша и баюкая свою десницу, Шагаса охватывает заклятіе клятвы верности. Килрог разработал просто опаснѣйшую вещь. Хорошо, что только я владею этим заклятіем. Надѣюсь на это во всяком случаѣ. Вотъ только я его чуть-чуть поправил. Какъ раз для такого случая, поэтому у Шагаса маленькій выбор: остаться въ живых и присягнуть мнѣ или молча умереть. Понятно, что он выберет.

— Объявляю совѣт оконченным.

Самое время покинуть эту камарилью.

Въ палаткѣ гойтанов спустя полчаса

Дара

Какъ больно. Боль просто уводит сознаніе въ заоблачные дали. Въ руки словно разкалённые гвозди забили. Кто мѣня просил вмѣшиваться въ разборки?! Дѣдушка проиграл возможность стать во главѣ племени. Вызов бросить не успѣл даже... Чужак безжалостно навёл свой порядок. Нельзя представить его поддлинную мощь. Будь неладен Маркош за то, что выдрал эту семейку невесть откуда. Ай, какъ больно. Пыргаки задери Рыку! Гхаторк, а не магна, обучающаяся на хайга. И всѣго на год старше мѣня. Только гдѣ она сѣйчас? А самое главное гдѣ я сама?

Открываю глаза, и пониманіе мѣста не приходит. Я точно на столѣ. Рядом съ моей головой эта самая Рыка, уууу тварь, поглумиться хочешь? А это кто такая? Чей это запах? Обзор закрыт матеріей, а на слух только едва-едва возпринимаю разговор Рыки съ женщиной. Прислушаюсь...

— Какого было ей такъ плечо рвать, дочка?! Тут же голову можно сломать, пока всё достанешь... Зажим держи ровно, дура!

— Я и такъ держу. Кто ей виноват, что полезла на мѣня съ обсидіановым ножом?

— Не отвлекайся! Правильно отец тѣбя съ братом по спинѣ разок перетянул кнутом. Нечѣго въ чужую разборку было лезть!

— Но этот...

— Это не твоё дѣло! И мы теперь живём здѣсь, а не въ родном мірѣ... О, ещё осколок нащупала! — Толчок боли и звук упавшего въ металлическую миску кусочка моего ножа. — Рыка, забудь прошлое скорѣй, и больше удѣляй вниманіе племенной жизни. Здѣшніе орки могут казаться нам примитивными. У них отсутствует большинство гумнарских приспособ, которые для нас привычны, но они опередили наш мір въ культурном планѣ.

— Это какъ?

— Это такъ. Мы съ твоїм отцом многое замѣтили, пока вы съ остальными носились врагам уши рубили.

— Мы тоже.

— Не сомнѣваюсь, что отъ вашей ватаги юных развѣдчиков могли ускользнуть нѣкоторые странности. Только вы могли замѣтить отдѣльные случаї странные, а ваш отец видит стратегически. Для него вся эта ситуація словно музыка. Он въ послѣдніе полмесяца просто сам не свой...

— Мама?

— Такое съ ним бывало ещё до войны. Он тогда выучился на рудознатца, и мы съ ним по всѣй Сибири шарились по работѣ. Какъ раз время было такое, что Император тогда только сѣбѣ трон готовил и всё для народа дѣлал. Работы было валом, но твоего отца работа сильно не волновала. Работал он изправно, ещё и за других вкалывал какъ проклятый.

— А?

— Б, тоже говорят витамин хорошій. Въ тѣ годы твой отец помѣшался на артефактах Дрѣвних. Он въ тайгѣ много чѣго понаходил... въ основном конечно посуду изъ цѣльных кристаллов, всякіе статуэтки странные. Какъ-то раз даже нож изъ непонятного металла приволок.

— Что за нож?

— Вотъ этот...

— Ух ты, вотъ это скальпель!

— Он внутри капища хранился, я его забрать успѣла въ суматохѣ. Когда-то изъ-за формы твой отец мнѣ его и подарил.

До мѣня доносится восхищённый вздох Рыки, хотя отъ странной смѣси боли и невозможности шевельнуть хоть какой мышцей, кромѣ глаз, я чувствую сѣбя очень странно. Дѣд учил мѣня блокировать боль, но я безпомощна. Голова вотъ-вотъ лопнуть готова... Я будто вижу что-то... Зрѣніе сжимается въ точку... Я должна что-то увидеть, нет узнать... Нѣчто важное... Ещё чуток. просто плыть въ этой пылающей рѣкѣ боли...Ой... Сознаніе гаснет, и я падаю въ бархатную тьму...

Спустя ещё час, там же

— Я всё таки не понимаю, мама, какъ вам съ папой удаётся такъ лихо колдовать? — Голос говорящего резанул по ушам словно набат. Ох какъ голова-то гудит...

— Не знаю, что тѣбе сказать, доча... у мѣня это похоже на разговор на тему лѣченія... будто я договариваюсь съ духами сдѣлать такъ, чтобы раны мгновенно заживали. Трудно передать это...

Пока наша гойтана дѣлиться со своей дочкой (грыга ей въ мужья!) откровеніями, я пытаюсь собраться не только съ мыслями. Но попытка пошевелить рукой или ногой практически не выходит. Мышцы не болят, а слабость огромная. Каждое усиліе словно дар Богов. Какъ же паскудно не имѣть возможности, что-либо сдѣлать: похоже на состояніе дурмана, который так любит устраивать мнѣ дорогой дѣд. Дѣд?! Что съ ним стало? Надѣюсь унрош просто добил его безъ издевательств и пыток. Всѣм сердцем на это разсчитываю... только возможно зря. Не того нрава чужаки, раз оставили казнь на потом. Наверняка нарочно собрали совѣт, чтобы утвердиться надъ племенем прочно. Боги, дѣдушка, зачем было вмѣшиваться въ эти склоки!? И главное гдѣ была я, когда всё это началось?

Слёзы обиды такъ и наворачиваются, но чувство опасности, страха и безпомощности выносит прочее вон изъ головы. но что же всё таки дѣлать мнѣ? Мамочки, какъ это омерзительно... быть парализованной заклятіем. Для чѣго мѣня оставили въ живых? Ещё и лѣчат за каким-то дрыптом! Ах, чтоб всѣм чужакам ребро гмырха поперёк глотки встало.