Обещай мне вернуться

Вид у Мити был расстроенный и обиженный. Он обмахивался серым листком, на котором что-то было написано.

— Ну, что тебе сказали?

Митя раздосадовано махнул рукой.

— Ох, Майка! Или ты не знаешь, как болеют врачи? У нас же все через... кхм... одно место. Да знал я, еще до операции догадался, что анкилоз в хорошем, мать его, положении!

"Чего он там мог знать, если нога была в гипсе? Больным ведь не принято сообщать диагноз. Только и слышно — всё в порядке, заживление идет хорошо, не волнуйтесь. Хм, а если больной сам почти что врач? Да тем более! Мало ли чего он там себе напридумывает со своими врачебными знаниями! Наверное, до последнего надеялся — а вдруг не то? А вдруг ошибся?"

Митька помолчал.

— Конечно, это не ампутация. Ногу мне все-таки сохранили. Просто — никогда больше не... — он замялся, словно подбирая слово, — бегать. И еще год ходить с палочкой.

Вот, гляди. Официальный инвалид третьей группы. С печатью. Заключение военно-врачебной комиссии: ограниченно годен. Ограниченно! Черт! На "летучку" мне теперь ни за что не попасть. По вагонам носиться не смогу. Вот ведь штука неуправляемая — психика человеческая. Думал — всё, пережил, отвыл в подушку. Ан нет. Всё равно ноет, свербит, покою не дает.

Студент отвернулся.

— И что теперь? — осторожно спросила Майка. Впрочем, она уже догадалась: "У нас оставят, к гадалке не ходи! Товарищ майор не любит терять ценные кадры".

— Да что уж теперь! Отращу бородку, заведу себе очки и тросточку с монограммой и буду отзываться на "товарищ профессор". Как говаривал мой папа: "Митя, ну-ка бистренько одень веселое лицо, а то больные пугаются".

"Вот сила воли у человека! — восхитилась девушка. — Он еще и шутить умудряется!"

— Вызвал меня ваш начальник госпиталя: "Мол, так и так, товарищ Зорич, вы как врач сами понимаете, что на передний край вам уже не вернуться. Оставайтесь у нас, в первом отделении. Это вам и для дальнейшей учебы пригодится. Решайте".

— Ну, а ты что?

Майке ужасно хотелось, чтобы Митя согласился. Ей надоело всё время прощаться. Только с кем-то подружишься — бац, он уже уезжает на фронт...

— А шо ви таки прикажете мене делать? — развел руками Митя. — Остался, конечно. Так что ты, товарищ сержант, теперь находишься в моем подчинении. Обязана слушаться.

"Ур-ра!" — совершенно бессовестно обрадовалась про себя Майка.

— Слушаюсь, товарищ лейтенант!

Нехорошо, конечно, радоваться чужой беде. Но у нее в душе всё пело. "Он столько всего знает! И так понятно объясняет! И, может, мы вместе докопаемся, что у меня за колдовство такое! С его-то дотошностью и научным подходом! Ничего. Обживется у нас. Привыкнет. А я буду его отвлекать, чтоб поменьше задумывался".

— А знаешь, Май, я даже почти не огорчен.

"Угу. Расскажи это своей бабушке", — подумала девушка.

— Да, представь себе. Остаться работать здесь — почему нет? Люди у вас хорошие, пользы от меня будет не меньше, чем на "летучке". Да и специализироваться на чём-то надо. Пора уже. Хирургия грудной клетки вполне подойдет. Учиться у вашего Сергея Филиппыча — большая удача. Я еще до войны его работы читал. И еще одно, Май... Теперь ни одна сволочь не посмеет тявкнуть, что, мол, жиденок в тылу отсиживался, пока русские фрицев били. Мне стыдиться нечего. Я свое отвоевал.

— А что — кто-то... мог... такое?! — едва не задохнулась от возмущения Майка.

— Да было дело. Двадцать первого вечером мы пошли сессию отмечать. Вино, уха,

гитара... Всю ночь гуляли. Утром раненько встали, часиков в одиннадцать, и в город. Глядим — все смурные какие-то, на репродукторы поглядывают, будто ждут чего. Один парень брякнул: "Война, что ли?". Мы ему хором: "Типун тебе на язык!".

И тут же — Молотов. Война. Мы, естественно, бегом по домам, документы в руки и в военкомат. Добровольцами. А нас оттуда завернули. Пожилой такой капитан только глянул да как рявкнет: "А ну, марш доучиваться! Только нам хирургов с винтовками не хватает! Ваше оружие — скальпель!" Мы ему: "Так еще сколько доучиваться, война кончиться успеет!". — "С германцем? Даже не думайте. На всех хватит".

"Так у нас сейчас Красная Армия!"

"Значит, не проиграем. Но никогда германец слабаком не был. Воевать с ним и воевать. Давайте, парни, по домам. Пока ваш фронт — это учебники".

Вот так и завернул. Нас досрочно выпустили зауряд-врачами, мне предписание дали — в Ташкент, в эвакогоспиталь. Я на вокзал, к поезду. Хотел было спросить, на какой путь приедет, рот раскрыть не успел, а мне в спину: "Ишь, жидовская морда! Пейсы сбрил да в Ташкент намылился, от фронта подальше, баб тискать сподручнее". Оборачиваюсь, чтоб в харю дать — и не понимаю, кто это сказал. Бегом обратно, военкому с порога кричу: "Не поеду в эвакуацию! На фронт хочу, хоть санитаром!". — "А что такое приказ, знаешь?" — "Приказ будет, когда я присягу приму. Я пока что штатский. Куда мне, здоровому лбу, в Ташкент?"

Он посмотрел на меня удивленно так и говорит — ладно, мол, сейчас... И за телефон хватается: "Фрол Егорыч? Есть тут человечек. ... Не знаю, насколько толковый, но

шустрый и ершистый — за пятерых. Шустрые тоже нужны?.. Слать?" И мне:

"Отметки кажи, студент. Коль плохо учился — не возьмем, так и знай". Показываю — сплошные пятерки. "Да я в третьем колене врач!" А он — в трубку: "Отличник ... В третьем колене, говорит, врач. У него предписание было — в Ташкент, он с вокзала вернулся — аж фиолетовый, на фронт, говорит, хочу. Пойдет?.. Ну и

ладно, у вас не забалует, знаю". — "Давай, ершистый, есть место, как для тебя сделано".

Так меня на санлетучку и отдали.

Майке захотелось отвлечь друга от грустных мыслей. "Ладно уж, подарю ему эту книжку!" — решила она великодушно. — "Мне всё равно с нее толку мало, а он, может, развеется хоть немного. Он же любит про умное читать".

— Мить, гляди, чего у меня есть! Тебе точно понравится! На, держи!

Она откинула крышку школьной парты, служившей постом дежурной сестры, и выложила свою добычу.

— Ух ты! — у одессита загорелись глаза. — "Сборник научных работ Института усовершенствования врачей за второй год Отечественной войны"... Вот это да! Я взгляну на содержание, можно?

И уже устраивался на подоконнике, уже листал книгу, бормоча себе под нос:

— Так... пластика... кости-суставы... черепно-мозг... обезболивание... диагностика... так...

Митька зашелестел страницами.

— "Если хочешь быть консервативным по отношению к конечности, надо быть радикальным к тканям". Труэта. Умный мужик. Юдин, гипсы... вторичная обработка? Раневой барьер... нет никакой надобности в дополнительном иссечении... ну, контрапертуры — это понятно... плотная тампонада с йодоформом?... Хм. Юдин тампонаду ругал ругательски. А, кажется, понял... только при условии тщательной обработки... Юдин про это тоже писал, да, без тщательной обработки что ни делай, а кончится трупом... агрануляционный вал не трогать, это понятно... сквозное осколочное...

перелом... температура 38... легочные осложнения... на третий день больной умер. На секции ... крупноочаговая сливная пневмония... обострение легочного процесса... дистрофия миокарда... ну, да, при подозрении на пневмонию — ампутировать или ждать... а про обезболивание что пишут?..

"Высокий класс! — с некоторой завистью подумала Майка. — Я там почти ни слова не разобрала, а ему даже интересно! Всего четыре года в мединституте — и я тоже так смогу?! Тогда ладно. Тогда буду учиться! Надо же узнать, что он тут интересного находит!"

Майка уткнулась в свою латынь. "Lingva Latina non penis konina...Вот с выражений и начну. Фу-ты-ну-ты! Не санпост, а изба-читальня!"

Через несколько минут Митя с явной неохотой протянул книгу Майке.

— Извини, зачитался. Ужасно неудобно получилось. Одолжишь на денек? Очень уж интересно.

Она подняла голову от учебника.

— Мить, ты чего? Я разве не сказала?! — она хлопнула себя по лбу. — Это тебе. Насовсем. Я всё равно там ничего не понимаю.

— Мне?! Насовсем?! Ма-а-а-айка-а!

Он посмотрел на девушку настолько нежным взглядом, что той даже стало неловко. Только через секунду она поняла, что взгляд этот предназначался не ей, а книге, в которую Зорич прямо-таки вцепился.

— Ты... — Митька смутился, едва ли не покраснел. — Ты даже не представляешь, какой подарок сделала! Это ж просто сокровище! Шоб мне всю жизнь в ординатуре проторчать, ежели сбрехал. Где откопала?

— На толкучке. Вместе вот с этим, — кивнула она на учебник. — Буду теперь латынь учить!

— Ну-ка, ну-ка, покажи, — оживился Митя.

Он глянул на страницу и сдержанно фыркнул от смеха.

— Знаешь, Май, мой тебе совет — ты на эти пометки особо внимания не обращай.

— Почему-у-у? — разочарованно протянула Майка. — Я как раз с них начать хотела!

— Да потому, что писал какой-то балбес! Ошибка на ошибке! Дай-ка сюда карандаш. In vino veritas, а не In vina. Lingva Latina non penis konina... Кхм. Горе-грамотей! Не Lingva, а Linguа, — он аккуратно исправил тонким грифелем неправильную букву. — Дальше C, а не K! От слова "canis" — собака. Соответственно, не konina, а canina. Лошади, люба моя, тут совершенно ни при чем. И в конце обязательно должно стоять слово est . Вот так-то, Май. Латынь, конечно, не хрен собачий, но и у нас не урология. Учи лучше кости стопы. Спрошу.

Митя погрозил ей пальцем и похромал куда-то дальше по коридору, в отдел кадров, наверное.

Спустя несколько дней Клава в сестринской рисовала график дежурств на следующий месяц.

— Дежурный хирург — доктор Зорич...— Она подняла голову от листа. — Слышь, Майка, а это кто такой?

— Студент, — пояснила Майка. — Помнишь, в шестой палате лежал, чернявый такой?

— А, да, — вспомнила Клавдия. — Цыган, что ль?

— Еврей он.

— Евре-е-ей? Хм, интересненько! Слышь, Майк, а он настоящий еврей?

— Настоящий...

— Ух ты, тихоня, уже и проверить успела!

— Чего проверить? Он мне сам сказал!

— Ой, да мало ли чего он сказал! А ты сама-то видала?

— Чего видала? — окончательно растерялась Майка.

— Ну, у него всё на месте аль не хватает чего?

Откуда ни возьмись в дверях возник Митя собственной персоной.

— Клавдия Ивановна, спешу удовлетворить ваше любопытство: таки да, самый настоящий еврей. Потомственный, можно сказать. Я, конечно, понимаю ваш сугубо практический женский интерес, но мне придется вас огорчить. Мой папа всегда был противником всяческих вредных суеверий. Так шо ежели ви себе думаете, чтобы да — таки нет. И я вас умоляю, не делайте всем смешно.

Клава покраснела, как кумач. Майка ничего не поняла, но ей ужасно понравилось, как лихо Митя срезал разбитную Клавку. Молодец, за словом в карман не лезет.

Первое дневное дежурство у Майки с новым доктором выдалось спокойным. Они вместе обошли палаты, Митя проверил выполнение всех назначений, сделал новые, объяснил, как писать требования на витамины и лекарства — в жизни пригодится — и под вечер, удобно устроившись на садовой скамейке, стоявшей в дежурке вместо дивана, начал лекцию.

— Про гангрену тебе рассказать? Обширная тема. И самая пугающая болезнь. И одна из самых сложных. Только основных возбудителей у нее четыре, их так и называют "группа четырех". Все четверо — анаэробы. Причем, некоторые исследователи считают, что сами по себе они безопасны. Вредить начинают только вместе с аэробами. Бронзовая рожа (это не памятник, это диагноз) считается одним из проявлений гангрены, а вот Оппель писал, что это — проявление гемолитического стрептококка.

— Ге-мо-ли-тического — это разрушающего кровь?

— Точно. И бронзовая рожа сопутствует гангрене, поэтому их часто смешивают. Интересно, что при этом гангрена развивается только в мышцах, а бронзовая рожа — только в клетчатке, Оппель объяснял это разной тропностью...

Дверь внезапно распахнулась, в нее просунулась чья-то голова в белой косынке и радостно прокричала:

— Танцы! Сегодня после ужина танцы, приходите все обязательно!

И исчезла.

Майка с изумлением увидела, как Митя стиснул зубы, сглотнул, вдохнул, выдохнул и с усилием заставил себя закончить фразу.

— ... разной тропностью тканей к различным видам микроорганизмов.

— Ой, Мить, ты чего?

— Не люблю, когда перебивают.

Весь вечер Митя просидел у патефона, меняя пластинки и глядя на танцующих. Мельком бросив на него взгляд, Майка поняла, что означает фраза "держать лицо" — ей было отлично видно, с каким трудом друг изображает равнодушие. "Танцевать, наверное, любил, — подумалось ей. — А теперь уже не сможет..."

А потом к патефону подошла Даша, села рядом. Она тоже не танцевала и вообще на таких вечерах бывала редко. Вероятно, кто-то из девчат ее уговорил, сама бы не пошла.

Следующий танец они просидели молча, а потом Майка не удержалась — "случайно" встала к ним боком так, чтобы видеть их краем глаза и слышать разговор.

Даша притоптывала в такт музыке здоровой ногой. Поймав Митин взгляд, ощетинилась.

— Ну что вы так смотрите? Да, я танцевать любила. А вы?

— А я иногда просто ненавидел. А у вас... сухожилие порвано?

— Кто вам рассказал?

— Никто. Просто вы одной ногой порываетесь в пляс пойти, а другую бережете. Но не хромаете. А ступаете характерно. Значит, была травма сухожилия

— Ах да, вы же врач... Ну, была. Мне его два раза шили, после второго — запретили перегружать. А как это — ненавидели танцевать? Не любить танцевать — понимаю, а как можно ненавидеть?

— Когда у тебя два часа подряд какое-нибудь па не получается, а учитель говорит — нет, Дмитрий, вы можете лучше.

— Учитель? — Даша, кажется, удивилась.

— Представьте себе. Он, знаете ли, был очень недоволен, когда я пошел в медицинский, а не в театральный.

— А вы не жалеете?

— Что не топчусь сейчас в тылу в каком-нибудь ансамбле песни и пляски? Меня, знаете ли, когда-нибудь сын спросит: "Папа, а ты чем в войну занимался?" И я не хочу ответить — "плясал".

Кажется, ему удалось слегка развеселить собеседницу.

Митя покрутил ручку патефона, сменил пластинку, а Майка, решив, что дальше подслушивать нехорошо, подхватила Настеныша и закружилась с ней в вальсе.

Бросив быстрый взгляд на сидящих у патефона, она с удивлением заметила, что всегда серьезная Даша чему-то улыбается. А к следующему танцу вместе с ней смеялся уже и Митька, весело щурящий большие глаза.

"А они вдвоем хорошо смотрятся", — подумалось вдруг Майке. Дашка — красавица, одна косища чего стоит. Митя вроде бы и нескладный, длинный, как складной метр, но как он на нее таращится! Глазищи огромные, детские совершенно. На человека с такими глазами обижаться просто никак нельзя. Клавка говорит: "смотрит, как коза недоеная". Да что она понимает, Клавка эта? А как он ее тогда срезал — сказка просто! И Даша рядом с ним прямо светится.

"Вот бы понравились друг другу! Такая пара красивая! Жалко, что оба танцевать не могут".

Однажды Наташка-полврача дала Майке необычное задание — отчистить прибывшие с хранения наборы инструментов. В помощь назначила Настеныша. "Не было печали — черти накачали!" — подумала девушка, разглядывая сложенные стопочкой брезентовые сумки с надписями: "Большой перевязочный набор", "Большой хирургический набор", "Малый перевязочный набор", "Малый хирургический набор".