— Капитан! — Крикнул один из его людей со двора. — Вам нужно взглянуть на это!
Несколько минут спустя, Пелевин оказался в тускло освещенном погребе прямо под домом. Стены были выложены шлакоблоками, но пол был земляным. Сделан он был явно для хранения овощей, подумал он. Но теперь это было нечто совершенно иное.
Это был склад оружия.
У дальней стены стояли несколько автоматов. Он взял один и осмотрел. Это был американский карабин М4А1. Другие тоже. В открытом ящике находились магазины к ним и патроны калибром 5,56. Другие ящики были полны гранат различных типов, в том числе польских RGZ-89. В углу под камуфляжной сеткой он обнаружил полевую рацию SINCGARS американского производства.
Снова сильно нахмурившись, Пелевин повернулся к лестнице. Это было выше его уровня знаний. Нужно было вызывать следственную группу ГРУ. Возможно, они смогут определить, откуда террористы добыли всю эту передовую военную технику.
Но что-то блеснуло на земляном полу и привлекло его внимание. Он опустился на колени. Кто-то уронил пластиковую карточку, наполовину втоптав ее в землю грязным ботинком.
Офицер спецназа осторожно поднял карту с земли и внимательно рассмотрел ее под светом фонарика. Это было некое удостоверение. И лицо на фотографии было ему знакомым. Он резко выдохнул от удивления, вспомнив, где видел этого человека.
Покрывшись потом, Пелевин взглянул на имя и звание, указанные на карточке.
JANIK, KAZIMIERZ
KAPITAN, JEDNOSTKA WOJSKOWA GROM
Матерь божья, подумал он, бледнея. Террорист, убитый при нападении на занятый российскими силами конотопский аэродром, был капитаном самого элитного подразделения специального назначения Польши?
Все еще в шоке, Пелевин вскарабкался по лестнице и схватил своего радиста.
— Соедини меня с генералом Зарубиным! Сейчас же! Скажи, что это срочно!
ДЕВЯТЬ
"Прогресс начинается с веры в то, что необходимое стало возможным"
— Норман Казинс, американский журналист
* * *
Кремль, Москва
Ранним утром следующего дня
Сергей Тарзаров вошел в кабинет президента Геннадия Грызлова все той же неторопливой походкой, хорошо служившей ему в течение десятилетий, проведенных на верхних эшелонах российской власти. Долгий опыт научил его важности невозмутимого внешнего вида перед лицом любого кризиса. Его почти противоестественное спокойствие было испытанным средством ободрения подчиненных, успокоения начальства, и нервирования врагов.
Однако внутри, в своем усталом разуме, куда никто не мог проникнуть, Тарзаров ощущал себя толстым упитанным кроликом, внезапно приглашенным на обед с голодным тигром. Новости о теракте на авиабазе в Конотопе, судя по всему, грозили спровоцировать Геннадия Грызлова на еще одну разрушительную волну ярости, которые Тарзаров находил одновременно ужасными и утомительными. Всех знавших этого молодого человека за фасадом внешнего блеска и харизмы, эти истерики, достойные избалованного двухлетнего испорченного ребенка, сводили с ума. И, конечно же, выбирали у начальника его штаба все запасы терпения.
Он остановился у дверей. Иван Уланов, личный секретарь президента, имел осунувшийся вид и мутный взгляд, но не более того. Это был добрый знак, подумал Тарзаров. В не столь отдаленном прошлом, Грызлов имел обыкновение физически изливать гнев на беззащитных подчиненных — иногда вынуждая их обращаться в закрытие частные медицинские клиники для неотложной помощи.
— Вас ожидают немедленно, сэр, — устало сказал Уланов. — Президента только что проинформировал за защищенной линии генерал Зарубин.
Тарзаров кивнул. Он уже видел сводку по доказательствам, обнаруженным подразделением спецназа, приданным мотострелковой бригаде Зарубина. Его все еще поражал, что поляки оказались настолько глупы, чтобы прямо напасть на Россию, не говоря уже о том, чтобы попасться с поличным. И все же обличительные факты не оставляли никакого другого реального объяснения. Возможно, Петр Вильк не был настолько умен, насколько казался. Или же, находился в большей панике от российской оккупации восточной Украины, чем кто-либо догадывался. Тарзаров поднял бровь.
— И что же с мебелью в кабинете президента?
— Пока что все в порядке, — сказал с кривой улыбкой Уланов.
Тарзаров подавил внезапное, шедшее в полный разрез с его характером желание присвистнуть от удивления. На мгновение он подумал, что не знает, что его беспокоило больше — нетипичная демонстрация Грызловым самоконтроля или возможность того, что тот просто ждал подходящей аудитории для нового концерта.
Все еще озадаченный, он вошел в кабинет.
Грызлов поднялся из-за стола и коротко кивнул.
— Доброе утро, Сергей. Садитесь.
Тарзаров сделал, как ему было сказано, осторожно опустившись в кресло напротив президента*.
— Да, господин президент?
* А там кнопка! Чего еще ждать от такой обезьяны?
— Вы должны организовать встречу совета безопасности в полном составе, — сказал Грызлов. — Сегодня в полдень.
— С целью обсудить обнаруженное нашими силами в Конотопе? — Уточнил Тарзаров.
— Вам когда-нибудь надоест пользоваться такими сухими бюрократическими эвфемизмами, Сергей? — Спросил президент с тонкой улыбкой без всякого ощущения юмора. — Давайте говорить прямо и по существу. Наш совет национальной безопасности должен собраться, чтобы определить ответ на четкое, прямое и неопровержимое доказательство предательской агрессии Польши простив нашей Родины и ее граждан. Обсуждать что-либо еще не будет никакой нужды. И желания.
Тарзаров кивнул, признавая его точку зрения.
— Да, господин президент, — он посмотрел на электронные часы на столе Грызлова. — Мне нужно время, чтобы захваченное орудие и документы польского спецназа доставили сюда для более тщательного изучения.
Грызлов покачал головой.
— В этом также нет необходимости, — поджал он плечами. — Или, если на то пошло, нет возможности. Я уже избавился от этих доказательств.
Тарзаров выпрямился, будучи застигнут врасплох.
— Что?
Грызлов улыбнулся.
— Неужели все-таки лед тронулся? — Усмехнулся он. — Не волнуйтесь, Сергей. Я не спустил эти винтовки и документы в унитаз и не сжег все это. Я просто отправил доказательства туда, где они смогут нанести нашим врагам наибольший ущерб.
Тарзаров медленно выдохнул. Возможно, президент России обнаружил, что мог приводить своих подчиненных в ступор юмором с той же эффективностью, что и своими граничащими с умственной неполноценностью приступами ярости? Возможно, устало подумал он. Откинувшись на спинку кресла, он попытался придать себе более расслабленный вид.
— Могу я спросить, куда именно, господин президент?
— В Женеву, — просто ответил Грызлов.
* * *
Зал совета, штаб-квартира ООН, Дворец наций, Женева, Швейцария
Этим же днем, позднее
Резиденция ООН в Женеве, Дворец Наций, была известна открывавшимися видами на Женевское озеро и заснеженные пики французских Альп, язвительно подумала министр иностранных дел Дарья Титенева. К сожалению, эти захватывающие виды предназначались только для туристов. Работа дипломатов была привязана к набору душных кабинетов и конференц-залов.
В переговорах этим утром с миниатюрной американской госсекретарем Карен Грейсон ничего особенного не было. Вместе с соответствующими помощниками, а также наблюдателями от Польши и других стран НАТО, они собрались в зале совета дворца. Расшитые золотом шторы занавешивали окна во всю стену, оставляя ее в зале, который зеленый ковер, зеленые кожаные кресла и белые мраморные стены давили на нее, делая это место похожим на кабинет директора перегруженного похоронного бюро, чем на место проведения серьезных переговоров. Золотые и светло-коричные фрески, демонстрировавший якобы прогресс человечества через технологии, здоровье, свободу и мир не могли разрядить обстановку. Еще одна замечательная ирония заключалась в том, что эти фрески, выполненные каталонским художником Хосе Марией Сертом, были переданы предшественнице ООН, Лице Наций, жестоко ею нелюбимым испанским правительством в мае 1936, всего за несколько недель до того, как испанская гражданская война разорвала Испанию на части.
Возможно, холодно подумала она, была правда в старой поговорке, что дипломатические встречи начинались тогда, когда подлинные мир и справедливость намеревались умереть.
По крайней мере, на данный момент Титенева и ее американская коллега были заняты процессом убийства в относительно приватной обстановке. Галерея на втором этаже с видом на зал была закрыта. Ни одна из сторон, участвовавших в переговорах, ни была готова делать детали достоянием общественности.
То есть, до этого момента, подумала она, прочитав короткий шифрованный текст на своем планшете. Повернувшись к своему ближайшему помощнику, она прошептала:
— Пора, Миша.
Тот кивнул, незаметно поднялся и тихо вышел.
Титенева откинулась, делая вид, что внимательно слушает американского госсекретаря. Миниатюрная женщина пустилась в очередную серию жалких заявлений на тему непричастности ее страны или НАТО к террористическим атакам, направленным против России и ее интересов. Судя по болезненному выражению старшего представителя Польши, министра иностранных дел Анджея Ванека, он находил речь Грейсон столь же наивной и от этого чувствовал себя столь же неловко.
Как и должно, холодно подумала Титенева.
— Как вы все знаете, президент Барбо дала мне указание передать ее глубокие соболезнования по поводу гибели русских людей, — сказал американский госсекретарь. — Такие акты терроризма искренне осуждаются и всегда должны искренне осуждаться любой цивилизованной нацией.
Господи, подумала Титенева. Эта так называемая дипломат действительно пыталась выразить свою искренность, проговаривая каждое слово медленно и четко, словно ее слушатели были глухими или умственно-отсталыми детьми? Была ли она на самом деле настолько глупа? Или настолько неопытна?
— По этой причине мое правительство вновь выражает абсолютную уверенность в том, что ни мы, ни какое-либо союзное нам правительство каким-либо образом поддерживали тех, кто совершил эти нападения, — продолжила Грейсон. — Мы выражаем твердую приверженность этому мнению, несмотря на столь же твердое и последовательное осуждение незаконной российской оккупации восточной Украины...
Внезапное взволнованное движение и шум из галереи посетителей над ними заставил Карен Грейсон резко со смущением остановиться на гребне риторической волны. Она в явном ошеломлении повернулась, увидев целую толпу журналистов и корреспондентов, вливающуюся на галерею.
— Что такое?... — Начала она, поспешно выключая микрофон и наклонилась, отчаянно шепча что-то одному из своих помощников.
Дарья Титенева с усилием заставила себя воздержаться от триумфальной улыбки. Она поднялась со своего места и поправила собственный микрофон.
— Прошу прощения, госпожа государственный секретарь, — мягко сказала она. — Я очень сожалею о том, что оказалось необходимо нарушить обычный протокол, но я только что получила из Москвы известия, которые не могут и не должны храниться в тайне от тех, кто действительно заинтересован в мире! — Она махнула рукой в сторону галереи. — Именно по этой и только по этой причине, Россия пригласила представителей международных средств массовой информации быть мне свидетелями.
Когда загорелись лампы операторов, заливая зал своим светом, Титенева махнула рукой в сторону больших бронзовых дверей, уже начавших открываться. Она повысила голос, привлекая внимание американки.
— Уже много дней наши американские друзья и их польские... марионетки... опровергали причастность к нападениями на наши страну и наших людей. Уже много дней они заявляли о своей невиновности и заверяли нас в доброй воле по отношению к России. — Ее лицо закалилось. — Уже много дней они лгали всем нам.
Потрясенная Карен Грейсон вскочила на ноги, уставившись с кроткой угодливостью, которая, как она, очевидно, думала, соответствовала ее новой роли дипломата. — Это не верно, госпожа министр иностранных дел, — отрезала она. — Мое правительство говорило правду. И ничего, кроме правды!
Титенева тонко улыбнулась. Она пожала плечами, словно готовая с барской щедростью пойти на компромисс.
— Возможно, — сказала она, пряча кинжал в ножны. — Но тогда вы, американцы, также были обмануты. Обмануты теми, кто провозгласил себя вашими друзьями и преданными союзниками. Глупым и агрессивным правительством Польши!
В зал вошли несколько сотрудников российского посольства, несущие открытые ящики, полные автоматов и другого оружия. Шум на галерее усилился экспоненциально, журналисты и операторы подались через перила, чтобы лучше все рассмотреть, непрерывно и искренне повествуя всему миру о том, что они видели.
— Вчера вечером, террористы атаковали российских солдат и летчиков на Украине, — продолжила Титенева. — Эти преступники намеревались сорвать обыденные полеты, которые доказали важное значение для обеспечения мира и безопасности в нашей Зоне Охраны. Но их подлая атака была успешно отбита! И, в результате этого, мужчины и женщины из наших храбрых вооруженных силы смогли впервые получить доказательства связей этих убийц и террористов с иностранным государством.
Американская госсекретарь опять попыталась что-то вставить, но Дарья Титенева снова оборвала ее.
— В этом не может быть никаких сомнений! Ничего, чему нельзя не поверить. В ящиках, которые вы видите, находится оружие и военное имущество американского производства. Оружие и имущество, проданное Польше — якобы для использования ее так называемыми Силами специального назначения. Вместо этого, это вооружение было передано террористам, использовавшим его, чтобы убивать невиновных, русских и русскоязычных украинцев.
Шум, исходивший от собравшихся на галерее репортеров, усилился еще больше, заглушая речь обычной громкости.
Титенева терпеливо подождала, пока шум немного спадет, прежде, чем продолжить. — То, что безумные лидеры в Варшаве сделали это, уже достаточно серьезно, — жестко сказала она. — Поставки вооружений террористам являются актом войны. — Она покачала головой. — Но это еще не все, что сделали против России эти безрассудные личности.
В зале снова начало становиться тихо, словно ее слова подавляли все другие звуки.
— Вчера вечером, наши героические солдаты смогли уничтожить человека, возглавлявшего этих подлых террористов, — холодно и спокойно сказала она. — Он не был украинцем. Он не был чеченцем, — сказала она медленно и четко, вполоборота к батарее наведенных на нее камер. Они ловили каждое ее слово. Идеально. — Убитым был Казимир Яник, офицер самого элитного спецподразделения Польши — подразделения, которое может похвастаться своей способностью наносить смертоносные удары далеко за пределами границ Польши. Этот факт может свидетельствовать только об одном. И это неоспоримо. Правительство Польши ведет тайную, секретную войну против моей страны — агрессивную войну, в нарушение всех норм международного права и всех международных норм.
