Восторженные крики, смех и свист пронеслись по стене, и отозвались в городе. Рокот снял шлем, и отер пот со лба. Он видел, как стена выдержала этот первый удар, но уже не знал, радоваться ему, или гадать — какое новое ухищрение предпримет враг.
Обстрел продолжался. Ыканцы приноровились бросать колоды так, что теперь почти все выстрелы ложились в стену, правда толку от этого больше не стало — раз за разом их неказистые стеноломы отлетали от складки как горох и катились вниз по холму, либо раскалывались на поленья. Двойная дубовая складка, укрепленная внутри поперечными стенками, набитая илом, глиной и землей, содрогалась, но выдерживала. И люди, только что замиравшие при виде летящих на холм болванок, теперь хоть и продолжали с интересом за ними следить, но уже по-спокойному, словно за делом обычным.
— Недолетит! — говорил кто-нибудь, едва праща подбрасывала снаряд в воздух. И действительно, колода через несколько мгновений плюхалась на вал.
— А этот перелетит. А вот этот — в самую точку!
Все так и случалось — снаряд то влетал в город, и превращал там в груду обломков еще чей-нибудь сарай, либо отскакивал от стены.
На самом закате ыкуны перестали стрелять. Пороки замерли, воздев к небу свои длиннющие "руки" но движение вокруг них не утихало. Подвозили новые колоды. Воловьи упряжки не распрягали. Людей прибывало...
Солнце краем коснулось холмов на западной стороне.
— Что дальше? — спросил Рокот.
— Ночь приближается, вот что. — сказал Молний — Ночь это их время.
— Ну и что? — спросил воевода. — Не больно-то они и ночью страшны, кажется... Или как...
— Да вот так. — сказал Молний — Теперь будет ночь — не то, что раньше. Сегодня и я здесь остаюсь.
— Не пойдешь к себе на стражу?
— Нет, тут буду. Чувствую, все тут будет решаться.
С последним лучом солнца город снова погрузился во тьму — такую же, как в первую страшную ночь осады. Мигом почернели и небо, и окоем вокруг. Город промолчал. Как и в последние ночи, разом наступившая мгла не вызвала теперь ужаса, но тревожнее все же стало всем. Люди почти не говорили меж собой, стояли на стене как вкопанные, уставя глаза сквозь бойницы в черноту. Кто сидел внизу — те глядели себе в ноги или на играющие языки костров. Рокот приказал бросать за стену побольше огня, чтобы не прозевать приступ, и вал худо-бедно освещался. Но это тоже не очень-то ободряло. Страх снова начинал просачиваться в город...
Было и другое: Поля и холмы вокруг Каили так же потемнели, но из ыканских стойбищ через черную колдовскую стену пробивался свет огней, и в самих лагерях угадывалось непрерывное движение. У камнеметов, тускло освещенных множеством костров и факелов, не утихала работа. Метались без конца конные и пешие. Ревели волы, кричали погонщики.
Приходила время, в которое раньше меняли первую очередь сторожей... Молний стоял на забрале, уставив взгляд в темноту.
— Воевода! — сказал он негромко. — Слышь, воевода!
Костры у ыкунов в мгновение померкли, превратившись в едва заметные красные точки.
— А... — отозвался Рокот.
— Держись, сейчас дадут жару...
— Да, опять стрелять будут. Вижу.
— Нет. — сказал Молний — Вечером только примерялись. Теперь вижу, что они...
Последние слова Рокот не услышал.
В наступившей кромешной тьме раздался и понесся по округе крик — не человеческий, и не звериный, а такой сиплый хрипучий вопль, как скрежет пилы по шершавому камню, только при том еще втрое надсаднее, гнуснее — и громче всякого мыслимого голоса. Будто всякому слышащему через уши врезали по два сверла, в самые мозги! И те бояре, кто бежал в город из метельной бойни, узнали этот крик...
— Злыдень! — понеслось по стенам — Злыдень опять колдует, быть беде!
Как бы оправдывая эти слова, стена вдруг пошатнулась, да так, что люди на забралах чуть не повалились с ног. А через мгновение до башни Рокота докатился волной могучий громовой удар. Воины в страхе попрятались под бойницами. Стенания и крики донеслись от пролета, в который днем целились табунщики.
— Небо... — прошептал Рокот — Небо, что еще...
— Туда, бегом! — проорал Молний, и сам рванул с башни вниз по лестнице, минуя скачком четыре ступени за раз. Рокот поспешил следом.
Прибежав к месту, Молний с воеводой увидели толпу мужиков, подростков и баб, уже собравшихся у башен по обе стороны пролета. Протолкавшись сквозь них, и взглянув, воевода ахнул:
Рокот не мог себе представить удара такой силы, какой обрушился на стену, — она прогнулась вовнутрь больше чем на обхват. Укладка была наполовину разворочена. Бревна — одни сломанные в местах стыков, другие слетевшие с пазов, торчали из стены, как кости из огромной раны. Земля виднелась между них и сыпалась наружу...
Никто и слова толком не успел сказать, как снова взвыл в поле колдун-мара, и его вопль еще сильнее отозвался в городе, как будто нацеленный прямо в уши каильцам. Второй удар потряс стену, потряс землю! Воеводе показалось — весь холм подпрыгнул на месте. Снаряд угодил теперь левее и ниже предыдущего, и ослабленная первым ударом стена поддалась и накренилась еще больше.
Откуда-то из глубины своей утробы, должно быть — из печенок, Рокот выгреб остатки отваги, выбежал вперед, и подняв обнаженный меч, прокричал что было силы:
— Всем стоять где стоите! Всем стоять на местах! Сейчас третий ударят, тогда начнется! По местам всем стоять! Приготовится! Лишние прочь!
— Прощай, храбрый воевода! — негромко сказал Рокоту Молний — Небо даст, встретим утро!
— Прощай, добрый человек! Пусть...
Теперь уже Молний не услышал, что сказал ему на прощание боярин. Злыдень заголосил в третий раз, и третий удар, аккурат между двумя прежними — обрушился на стену! Колода пролетела прямо сквозь нее, разметав разбитую преграду, оставляя за собой черный дымный шлейф без огня. Разломанные бревна и комья глины размером с бочонок разлетелись во все стороны мелким мусором. На два пролета кругом все потонуло в облаке пыли, факела мерцали сквозь ее клубы, как светлячки в густом тумане. Голосили и визжали ослепленные, насмерть перепуганные люди.
— К пролому! — закричал Рокот, хватая воинов за шиворот и толкая к стене, в самую гущу пыльной завесы — К пролому, бегом! В бой! Где Большак!? Большак где!?
— Я, воевода! — раздался голос почти под ухом.
— Что делать? — спросил Рокот.
— Надо к дыре дорогу стелить, чтобы было удобней сражаться, а саму дыру перегораживать как-нибудь!
— Давай, давай! Людей бери, и бегом делайте!
Каильцы пробирались по груде бревен и земли к пролому. Дыра в стене была проходимой на два обхвата в ширину, и выше вала на обхват с небольшим. Плотники на бегу сооружали к ней некий помост из дощатых щитов. С башен между тем взвыли рожки и трубы, сначала с восходной стороны, а затем отозвались им и другие, зазвенели била — ыканцы подошли под покровом тьмы к городу и лезли на холм! В проломе зажужжали стрелы, сначала по одной, а потом целый стальной рой налетел на защитников. Сотни ыканских лучников с вала жалили по бойницам и пролому, навесом посылали ливень стрел через стену, другие прикрывали стрелков длинными щитами, третьи, набросав под стеной вязанок хвороста, лезли по ним в город.
Здесь, в проломе, несколько десятков каильцев встали против бессчетной вражеской толпы — конец их рядов терялся во тьме. Черным потоком они прорывались через стену, но в узком проходе, где пятерым было не развернуться, их число теряло значение. Посреди пролома стоял Молний, свой меч он сменил на тяжелый топор, и обухом крушил ыкунов, как палицей, щитом сталкивал их со стены и прикрывался от летящих стрел. Рев его одного перекрывал весь шум битвы:
— А-А-А-А-А-А-А!!! Быр-мыр, герои кизячные! Тут вам не вымя сосать! Прыгайте, сюда! А ну-ка еще прыгайте!
Черные колпаки, пораженные его яростью и силой, оглушенные криком, цепенели — оружие выпадало из их рук, ноги оступались на шаткой насыпи из хвороста. Ратаи, бившиеся рядом, наоборот — сила в них словно удваивалась рядом с таким вожаком, и они так же яростно разили врагов, как Молний. Сверху, с уцелевших стен, на кочевников, в самую гущу их толпы, сыпались камни и огонь, и поражали степняков десятками. Толпа черных шапок рассеялась и откатилась от стены, поток стрел из темноты чуть ослаб...
Каильцы мигом оттащили убитых и тяжело раненных, сняв с них доспехи и оружие, передали другим. Легко раненных перевязали. Мальчишки поменьше сновали всюду, собирали стрелы и передавали лучникам. Подростки и бабы на воротах поднимали на стены корзины с камнями, поили водой бойцов.
Рокот поспешил на свою башню, и разослал по всем стенам гонцов за известиями. Отовсюду доносился гул сражения, звон, вопли и вой. Ыкуны лезли на стены со всех сторон, целыми сотнями ползли по валу — по таким крутым склонам, что едва могла на них расти трава, взбирались шаг за шагом, цепляясь за землю топорами, ножами, ковыляли по-старчески, подпершись копьем словно клюкой. Ратаи метали в них камни и головешки, горшки со смолой и известью, скатывали зажженные бревна, бочки, колоды. Сыпали стрелами и сулицами.
Каждая пядь подъема давалась ыкунам большой кровью. Одного бревна хватало чтобы смести с вала несколько человек, пересчитать им кости. Но отброшенные от стены толпы собирались во тьме, и наползали снова. Меткие ыканские стрелы доставали защитников у бойниц — все новых раненых женщины уносили со стен, и заменить их было некому, ыкунов же только прибывало с каждой следующей атакой.
Едва Молний успел выпить ковш воды, перевести дух, натянуть на себя чью-то дважды пробитую кольчугу, как снова заскрежетал в темноте у провала злыдень. Военачальник кагана перестроил свой побитый полк, и снова гнал его на приступ. Под его вопль вторая волна черных шапок нахлынула, на пробитую стену, и Молний с горсткой воинов снова встретил их. Топор в его руке обрушивался на врагов, как небесная сила, давшая богатырю свое имя! Ни щиты, ни доспехи не спасали кочевников — они слетали со стены, как куры с жердочки!
Бой кипел на всех сторонах. Ыкуны карабкались по склонам, оступаясь и слетая вниз. Стрелы впивались в их мясо, как острые жадные зубы. Катились вниз по валу бревна, сшибая всех на пути, дробя кости, ломая щиты и оружие, и упавшие табунщики съезжали кубарем с холма, тоже превращаясь в снаряды — сбивали вниз своих же товарищей, и вместе падали дальше! Кому удавалось добраться до стены, те приставляли лестницы, лезли вверх, но и эти тоже падали — ратаи рубили топорами всякую голову, показавшуюся над забралом, сквозь бойницы протыкали брюхо кольями, лили кипяток и смолу прямо степнякам на морды. Тела ыкунов усеяли все склоны, но другие лезли дальше — за стенами в глубине ночи снова и снова голосили злыдни, гнали в бой новые толпы своих слуг. Быръя были степнякам страшнее гибели от ратайских стрел, страшнее огня и острых топоров, и ыкуны лезли на бугор, попирая ногами трупы своих. Город поливал валы огненным дождем, перед которым колдовская тьма была бессильна: все склоны под стенами стали сплошным пожаром: горела смола, горело дерево, горела одежда на мертвых и умирающих, горела человеческая плоть, и запах паленого мяса встал вокруг стен...
Рокот со своей башне стрелял из лука по черным колпакам — мальчишки едва успевали приносить ему собранные ыканские стрелы. Мимоходом он принимал доклады от вестовых и раздавал приказы.
— На полночной стороне отбили приступ, вот-вот снова ждем!
— Добро! Стойте твердо!
— На закатной отбились! — крикнул запыхавшийся паренек с западной стены.
— Добро! Передай старшине, чтобы стояли накрепко!
— Так нет старшины! Всех начальников убило, каждый бьется на своем месте.
— А тебя кто прислал? — спросил Рокот.
— Дед меня прислал.
— Вот беги к деду, и скажи, чтобы он теперь был за старшего! Бегом, пшел!
С южной стены вместо прежнего посыльного прибежала девчонка лет двенадцати.
— А где парень, что раньше был? — спросил ее воевода.
— Он на башне у самострела помогает, там от стрел некому стало...
— Ясно. Как там?
— Отбились, боярин! Но велели сказать — людей совсем нет!
— Знаю! Ты молодчина, девонька! Скачи назад, и там, если что — то сюда уже не скачи, а скачи сразу к боярину Свирепому. Знаешь, где его искать?
— Знаю, боярин!
— Умница! Ну, беги давай!
Час шел за часом. От пролома отразили и второй, и третий приступ. Готовились отбиваться в четвертый раз. Везде сражались, и отовсюду просили подмоги, которой Рокот не мог дать. Прибежали от ворот. Силач стоял там молодцом: сам дрался смело и ободрял других. Ыкуны дважды втаскивали на вал бревно, пытались выбить ворота, но Силач отгонял табунщиков. Приступали с лестницами к стене у ворот, но и оттуда бежали, теряя людей.
— Молодец, племянничек, и ты, вестник, молодец! — крикнул Рокот — Беги к Силачу, скажи пусть и дальше так стоит! Скажи, нам бы до рассвета продержаться, а там легче...
Сказав так, Рокот вдруг пошатнулся, и стал заваливаться вперед.
— Ва... ва... — бормотал он. Паренек-вестовой едва успел его подхватить и опустить на помост. Из шеи воеводы, под самым затылком, торчала ыканская стрела, прошившая бармицу.
Мальчишка глядел на лежащего Рокота, глядел, и вдруг разразился плачем — весь его страх и тоска, кое-как сдержанные до сих пор в себе, вырвались наружу, отняли остатки сил и раздавили волю человечка. Он бессвязно выл, склонившись на коленях над трясущимся в судорогах воеводой, глядя в его пустые выпученные глаза...
— Эй, эй! Парень! А ну давай-ка потише! — крикнул на него лучник, стоявший здесь же на башне. Он поднял паренька на ноги, отхлестал его по щекам, опрокинул ковш воды ему на голову, другой дал выпить.
— Ты вот что: — сказал он — Беги со всех ног к боярину Свирепому. Скажи, здесь воеводу ранили, пусть спешит сюда! Понял?!
— Пон... Понял... — сквозь всхлипы проговорил посыльный.
— Давай бегом! Да сопли подотри по дороге!
Рокота отнесли вниз. Мигом подоспел и Свирепый.
— Как здесь? — спросил он стрелка.
— Гляди сам!
Ыкуны снова лезли на приступ. Стена рассветной стороны почти опустела — все спустились к пролому, но и вместе с ними людей там было ничтожно мало. Как эта крошечная кучка могла всю ночь сдерживать натиск живой лавины из-под холма — Свирепый диву дался.
Через минуту прибежали с очередной вестью:
— Воевода! Ыканцы на закатной стене!
— К запасному отряду послали?
— Да!
— Беги тогда обратно на свое место! Как отобьетесь — пусть пришлют мне гонца!
Через четверть часа явился гонец.
— Воевода! Со стены кизячников сбросили! Но дед велел сказать — некому больше биться!
— Скажи боярину, тому что привел к вам запасных, пусть половину своих людей вам оставляет, а с остальными уходит обратно в запас.
Не прошло и полчаса, как с полуденной стороны прибежала девченка.
— Ты за воеводу, что ли? — крикнула она на башню с земли.
— Я! — ответил Свирепый — Что у вас?
— Ыкуны на полуденную стену залезли! Совсем плохо там!
— Что запасной отряд, там уже?
