Фэнтези 2016 Кинопольский Волк

Волченя рыкнул.

— Что такое?

— Убивать надо.

— Кого? Еретиков?

— Святителей ваших.

— За что?

— За такую биологию.

Лакс отбежал на обочину дороги и, немного побродив, остановился перед разросшимся кустарником с сизыми, словно воском натёртыми листьями.

— Вот полынь горькая. Или емшан. ArtemМsia absМnthium, если по науке, — в его голосе звучали слёзы, но он продолжал говорить, — Одно из древнейших лекарственных растений. Ещё в те времена, когда писался Апокалипсис, из него делали желудочные средства и глистогонное. А чуть позже стали водку делать. По-французски эта полынь называется absinthe, поэтому водку назвали абсент. А по-немецки "полынь" будет Vermut, что из неё делали, пояснять не надо. Это и есть та самая Полынь, которая "делает воды горькими".

А вот, — он перешёл к дороге и указал на всем знакомый сорняк с длинным чёрным стволом и бахромой веточек, которые так удобно сбивать палкой, — полынь обыкновенная. ArtemМsia vulgАris, или чернобыльник. "Чёрная былинка" потому что. Тоже лекарственное растение, и тоже желудочное. Но совсем не такое горькое. Видите — они хотя и родственные, но совсем не похожи! А родственные растения стали различать только в восемнадцатом веке. Поэтому чтобы чернобыльник стал Звездой Полынь, Иоанн Богослов должен был как минимум открыть классификацию растений по родам и видам — за тысячу семьсот лет до Карла Линнея!

— Ну, не знаю, — старушка развела руками, — сегодня большое собрание будет, можешь у него сам спросить. Он иногда отвечает. И про полынь спросишь, и про Линею.

— А что это за большое собрание? — поинтересовался Лакс.

— Это нам вчера отец Валтаким сам сказал. Дескать, ему было важное богоявление и потому надо сегодня в шестнадцать часов всем собраться на стадионе. Причём это касается всего города, поэтому лучше друзей звать, знакомых. Откроется, говорит, нечто важное и оно касается всех в Кинополе. Даже собак!

— Собак мне уже жалко. Спасибо вам большое.

— Да вот только, чую, ничего не будет.

— Это почему, бабушка?

— Да вот, внучик, событие в городе. Тут азербайджанцы следователя убили. Этого, Коробочкина. Он их дело вёл и почти довёл, но они узнали об этом, подошли к нему и прямо средь бела дня посреди улицы зарезали, и кричали, что русские люди — свиньи и их надо резать, как скот. Но одна наша девочка всё это видела и успела про всё это где-то в интернетах написать. Так эти звери и её убили. А, она, говорят, тысячницей была или как это у них называется. И не просто убили, а ещё стене её кровью дописали, что, дескать, "конец котёнку, хрен вы нас достанете". Ну, тут русские люди и встали. Всё им сразу припомнили, даже тех двоих милиционеров, которые пропали на днях. Русский человек он ведь такой, выжидательный, — терпит-терпит, а потом возьмёт дубину, и идёт куда надо, потому что у него уже всё записано — где в посёлке они живут, куда ездят, сколько их. Собрались русские люди все вместе и пошли в посёлочек, где эти грабители в доме жили. Окружили и стали ворота ломать. Народная инициатива, серьёзно. Те орали сначала, а потом достали автомат и как дадут очередь! Ой, что тут началось. Я там у дочки в гостях была, всё видела. Забор с трёх сторон сломали, залезли внутрь, этих выволокли, бить стали, а потом и голову поотрубали. То есть сперва отвести в милицию хотели, но тут такие лысые ребята подходят и говорят, что сами разберёмся, потому что в милиции — жидовская власть и каббалист на каббалисте. И повесили всех четверых. А самый главный их, Гамидов, тот вообще весь в бинтах лежал, убежать не мог. Но всё равно голову отрубили, для порядка. На рогатины насадили и понесли. Накипело у людей. А сейчас на площадь Калинина пошли, к университету. Перекроют трассу и будут чего-то хотеть.

— А что, бабушка, у вас в городе сильно инородцев не любят?

— Ну как сказать, внучик. Они к нам на стройки-то понаезжали года с девяносто девятого, было время. А потом, когда Церковь пришла, всё не так стало. Стали приезжать люди верующие, праведные, чтобы работать для Царствия Небесного. Ну Церковь и постановило, что кто много жертвует, тот может для украшения Града Избавления послушников нанимать. А эти пришельцы нерусские сразу стали никому не нужны. А Бог-то видит и за отступничество карает проклятых нехристей! Теперь и живут они чем попало, а многие в бандиты пошли. Потому что в Кинополе им жить негде, а дома — страшно.

— Жуткие истории вы, бабушка, рассказываете.

— Это всегда пожалуйста. Тут ведь надо крутиться хорошо, а чтобы крутиться, надо знать, что происходит. Потому что иначе запутает тебя этот Кинополь только так! Город-то он такой, мрачный, старый, собачий. Вот ты, внучик, совсем повреждённый ходишь, — заметила бабка, приглядываясь, — В поезде нормальней был. И одежды почти не осталось. Да и подружка у тебя какая-то не в себе.

— Всё нормально, бабушка. Это научная работа влияет. Мы, биологи, как звери живём.

— Ох, внучик, опасная у вас наука! Почти как физика ядра! Вы поосторожней с ней, а то тоже бахнет! Нам лишние знамения не надо!

— Хорошо, бабушка. Не бахнет. Обещаю.

Копи почти плакала. Лакс подождал, пока старушка отойдёт подальше, а потом подошёл к ней и осторожно обнял.

— Копи, ты чего?

— Знаешь, эти лекции по биологии...

— Копи, мне нужна любая информация. Вотсейчас, например, я узнал, что сегодня в девять сектанты что-то готовят. Как по мне, это очень важно и к чему-то относится. Я пока не знаю к чему.

— Как ты можешь о биологии рассуждать! Сейчас! Когда такое творится!

— Ну не выть же мне! Обычное дело у животных. Отступаю на свою территорию. Чтобы оттуда высматривать. И поймать.

— И что же ты рассмотрел?

— Пока только наблюдения. Теории нет. Но мне очень надо поговорить с твоим отцом. Я не думаю, что он спит, но про Лесную Сказку ему наверняка ещё не докладывали. А теперь давай отойдём подальше от дороги, потому что эти с дубинками могут показаться когда угодно.

Копи кивнула и последовала за ним. Она выглядела спокойной, но было заметно, как всхлипывает она внутри. Лакс вспомнил, как спокойно они болтали пару часов назад, громко и весело, чтобы заглушить и страшный лес, и страшные мысли. Теперь в голове было пусто и воспоминания жгли его, словно застрявшие пули. На Лакс не мог сдаться — слишком много всего было впереди. Нельзя умирать просто так, без гипотезы, на груде собранных фактов

— Если тебя это утешит, — заговорила Копи, — позвонить мы не сможем. Я его номер я не помню.

— Это плохо, но терпимо. Может, ты знаешь, где твой отец сейчас? Его теперешний адрес или хотя бы адрес его работы?

Копи сжала губы, но потом всё-таки заговорила.

— Он сейчас в квартире. В генеральских домах. Переехал, когда получил назначение. А Зелёный Домик оставил мне. Мы неплохо ладили, ты не подумай, но только на расстоянии.

— Так, хорошо. Где эти генеральские дома? Туда можно добраться, не привлекая внимания? Только не забывай, что в карманах у нас пусто и билеты мы купить не сможем.

— Подожди, мне надо сориентироваться.

— Заповедник у нас за спиной, вон там идёт железная дорога. Значит, мы заходим сейчас в город с восточной стороны. Там, дальше, лес кончается и я вижу гаражи и дешёвые коттеджики из силикатного кирпича.

— Всё, знаю. Кошмарино. Дальше будет Глухарёвка. А генеральские дома перед парком. Значит, нам надо сейчас идти вправо до тех пор, пока один лес не закончится, а другой не начнётся и так два раза. Сначала будет Драженский лес, потом Глухаревские заросли, а за ним и Челюсти. С тыла заберёмся.

— Отлично. И ещё, знаешь что странно?

— Ну?

— Сектантов чего-то не слышно. Заблудились, наверное.

Копи усмехнулась.

— Ну, спасибо, хоть Леший за нас играет.

— А Леший существует?

— Вроде бы нет. Но пусть будет.

XXVII. В Челюстях

Парк был поблизости. Но, чтобы в нём укрыться, нужно было пройти шагов сто мимо стен заводов и заборов частного сектора. А разделял их смутно знакомый Лаксу ручей с двумя пешеходными дорожками по бокам.

К счастью, сейчас, раннем утром, здесь было так же пустынно, как и в лесу. Тишина стояла невероятная и мир казался нереальным — словно рисунок на стекле, который треснет, стоит на него надавить.

Дальше, как раз напротив парка, стояли два дома, похожих на две сторожевые башни, соединённые застеклённым магазином. От него начиналась другая дорожка, прямая, как стрела, и уходившая в парк. На площадке перед магазином стояли два мрачного вида джипа, немного похожие на гробы. Мимо них хотелось пройти побыстрее.

Она уже сворачивали к лесу, когда за спиной послушалось:

— О, и вы сюда пришли!

Из джипа махал Мардагалян. Он был жив и здоров, если не считать перебинтованной головы. Подойдя поближе, Лакс заметил, что двух стёкол у джипа нет, а дверь водителя помята внизу так, словно её жевали зубами.

— Как вы? Из лесу вышли?

— Вышли, как видите. Как ваша дуэль прошла?

— У... тяжело. Но мы их вынесли! Так они и побежали, помётом брызгая. И правильно, таким варварам вообще в цивилизованный мир нельзя. Нечего им в лесу делать, пусть в городе прячутся!

— Дача цела?

— Стёкла кое-где выбили, но можно новые поставить. Я попрошу, Ашот вам со скидкой сделает. Вы же понимаете, они звери настоящие! Первыми стрелять начали. Звери с автоматами, ужас. Таким ни в каком лесу не место!

— Понятно. Среди ваших жертв нет?

— Почти нет. Плохо, кстати, что твоего дядю выкосили. Оборотни раненые есть, а лечить некому. Ты как до клиники доберёшься, позвонишь ассистентам, договоришься. Я вперёд заплачу, без вопросов.

— Посмотрим. Что-нибудь слышно про город?

— Тут слух прошёл, — Мардагалян опустился в салон и заговорил тихо, — что у Гамидова были связи с местными бандитами. А люди их раскрыли и громить хотят. Будут класть конец беспределу. А я только за. Мы такой конец этим выродкам положим, что они из-под него и не выберутся.

Лакс хотел заметить, что после Гамидовых обычно берутся за Маргадалянов, но сдержался и вместо этого получше вгляделся в полумрак салона.

— Простите, а это случайно не Лучевский?

На заднем сидении лежал большой рыжеватый волк с иголками и ветками в шерсти. Похоже, он спал или был без сознания.

— Вроде он. Как лес объезжали, почти под колёса выскочил. Пожевал мяса и отрубился. Ну, мы взяли с собой. Не бросать же. Вдруг гамидовские найдут.

— Знаете, вы его лучше к себе домой отвезите. Вы ведь в Глухарёвке живёте?

— Конечно нет. Мы в Южном, у нас свой лес.

— Тем лучше. Отвезите его в дом и пускай отлежится. Как очнётся, дайте мяса и того солёного соуса, который у вас для гемоглобина.

— А если ему что-нибудь специальное надо?

— Он скинется и попросит. Только микстуру не предлагайте, она ему может плохо пойти.

— Мы ему коньячку, для дезинфекции

— Лучше ничем крепким не поите, а поставьте Neutral Milk Hotel играть. Он мигом оживёт.

— Эх, культурный человек, то есть волк. С такими всегда жить приятно. А если не проснётся, мы ему System of a Down врубим. У них музыка настоящая, от неё даже мёртвые встанут.

— Будет лучше, если вы отвезёте его прямо сейчас.

— Нет. Я думаю на митинг малость посмотреть. Тайком, конечно. Им мой опыт понадобится, я уверен!

— Сейчас, я думаю, вы нужнее Лучевскому. Ему ещё пять платиновых альбомов выпускать. Нельзя, чтобы он умер у вас прямо на заднем сидении.

— Ну так послушаем и поедем. Хотя бы начало. Ты ведь пойми — мы хоть и оборотни, но нас же тоже эти дела волнуют. В городе посмотри какой беспредел творится! Последние пару дней — убийство на убийстве. Нет, так жить нельзя. И Коалиция уже не справляется. Нужен общий фронт.

— Слишком опасно. Мы только что получили весьма важные сведенья, — Лакс сделал очень умное лицо, — о том, что на митинге возможны провакации. Вам лучше уехать. Это не те люди, с которыми вам стоит заключать союз.

— Это ещё почему не те?

— Не могу вам сказать.

— А почему не можешь?

Лаксу вспомнился запах палёной шерсти в "Лесной сказке". Воспоминание настолько яркое, что к горлу подступили слёзы. Но Волченя сдержался и сказал так:

— Если я вам скажу, то вы сейчас возьмёте вон тот автомат и начнёте палить во все стороны. Но это слишком шумно. А если слишком шуметь — они догадаются и убегут.

Мардагалян хмыкнул и повернулся вглубь салона.

— Эрна, сворачиваемся. Едем домой.

Кто-то внутри дал по газам и джип с рёвом покатился прочь.

В Челюстях было по-утреннему тихо. Кругом — не души, только серые полоски аллей, разросшиеся кустарники и тёмные глыбы неподвижных аттракционов. Лакс и Копи шли в прохладной тени деревьев, избегая дорожек и иногда продираясь сквозь заросли.

— Твоя знакомая старушка... интересно, что она там делала?

— Не знаю. Какая-нибудь миссия.

— В гаражах?

— Или в коттеджах. Но это не так важно. Куда важнее — она не побежала нас выдавать. Значит, простые прихожане пока не затронуты.

— Знаешь, меня это совсем не утешает! Чтобы разбить мне голову, не обязательно звать всех прихожан Кинополя.

— Это значит, что люди пока не озверели. И мы можем среди них прятаться. А ещё это значит, что на сегодня будет шумно и мы, если выживем, сможем сделать парочку полезных наблюдений.

— А ничего, если они ещё кого-нибудь убьют?

— Это проблема. Но и преимущество. Когда люди толпой и звереют, они начинают вести себя очень просто и по инстинктам, прямо как животные. А значит, можно не заморачиваться тем, что они люди. И применять... ой.

Лакс споткнулся и полетел на землю. Копи подняла брови, отступила на шаг — а потом, немного пошарив, вытащила из кустов рюкзак, покрытый целой дюжиной значков. Пощупала его снизу, а потом приоткрыла с таким видом, словно ожидала найти там ядовитую змею.

— Ну, что? — осведомился Лакс, — Есть бомба?

— Бомбы не вижу. Есть мобильный, ещё какие-то проводки, а сверху новая чёрная книжка.

— Всё ясно, — Лакс поднялся, — это Хокинг.

— Что за хокинг? Приманка какая-то.

— Астрофизик Хокинг.

Копи посмотрела на него подозрительно.

— Ты думаешь, это рюкзак астрофизика Хокинга?

— Нет. Это книжка астофизика Хокинга. А рюкзак — Лучевского. Там ещё плеер должен быть.

Копи пошарила в рюкзаке.

— Надо же, есть.

— Вот видишь, — Лакс взял свой трофей и закрыл его, даже не заглянув, — всё становится ясно. Хотя я бы и без книжки догадался. Вот скажи, кто в Кинополе будет носить значок с надписью Neutral Milk Hotel? Никто другой даже...

— Эй, юный биолог! Что с тобой?

— Копи...

— Чего?

— Я всё понял.

— Что ты понял?

— Я понял, кто на нас охотится.

— Ещё одна теория?

— Тут не теория. Тут полный кошмар!

Лакс закинул рюкзак на плечи и двинулся таким быстрым шагом, что Копи догнала его только бегом.

— Я правильно поняла, что это мой отец?