— Нет, нет, ты не понял, — от гнева Сидорцов в один миг перешел к чуть ли не испугу, во всяком случае, по его лицу видно было, что он очень жалеет о вырвавшихся словах. — Я не о том, просто вспомнил одного мерзавца...
— Карточный долг? — иронически сказал китаец, пружинисто подымаясь на ноги.
— Что-то вроде... — сказал Сидорцов, следуя его примеру и с интересом наблюдая за китайцем. Он улыбнулся так обаятельно и открыто, что весь его вид словно говорил, что никаких таких важных секретов у такого рубахи-парня нет и быть не может.
— Ты уж поделись , Евгений Владимирович, облегчи душу, тебе легче станет. В нашем положении не стоит утаивать такие вещи... — он сделал шаг и медленно, плавно двинулся по кругу, обходя капитана.
— Ты все не так понял, Леша, — сказал Сидорцов, начиная также двигаться по кругу в другую сторону, — я не об этом... не про то...
— Про то, Женя, про то... Я понимал , что в нашем отряде должен быть кто-то... от них... чтобы приглядывать... кто-то кто знает больше других... — руки китайца медленно всплыли на уровень груди, как две золотые рыбки, играющие у поверхности пруда, он кошачьим движением встряхнул их, словно в самом деле, стряхивая воду.
— Ты совершаешь ошибку! — ледяным голосом произнес капитан, и тоже выставил руки в боевую позицию. — С чего ты взял что это я?
Китаец хмыкнул, — но это же очевидно! Вы так были уверены, что невероятность нашей операции заслонит от нас, непосвященных, мелкие несообразности?
Глядя на них, я не на шутку задумался, если у них в самом деле дойдет до драки, за кого я буду? С капитаном, видимо, что-то было не так, но китаец?.. Мне быть за китайца? Против своего командира? Остальные наши ребята, похоже тоже затруднялись в выборе позиции, испытывая при этом отчаянное любопытство, замешанное на желании выжить... Мезозой вызвал смятенье в неокрепших умах...
— Кто это 'вы'? — презрительно спросил , между тем капитан, не сводя с китайца взгляда. Тот же был расслаблен, и даже смотрел куда-то в сторону, словно косился.
— Ясно кто, — ты и мой фан Тимофеич. Я говорю фан, потому мне одно время казалось, что он на мне помешался — с такой стратью он искал на меня компромат. Вы с ним с самого начала показались мне подозрительными. Вы были самыми спокойными. Вы не удивлялись и не боялись. Когда же в нас стали стрелять, вы, сударь мой, довольно неискусно сыграли удивление... Именно вы, потому, что Тимофеич просто помалкивал, ему было легче, а вам-то приходилось командовать... и комментировать события...
Окончательно все стало ясно в этом вашем разговоре — о том, провалили мы задание или выполнили. Я еще понимаю его, можно подумать, что он боится, а в тебе нашел виноватого. Но, кстати, о Тимофеиче, я еще на базе понял, что он — смотрящий. Он ведь был у Челкаша штатным экстрасенсом. А ты , ты — с чего ты мог полагать, что у нас все в порядке? Я только до конца не знал, кто из вас чей человек. Слишком просто было бы... Но раз он там, а ты здесь, с нами... Сомнений больше нет... Ты — человек военных, ну ясно, сын...
На этом месте разговора Сидорцов бросил эволюции в стиле боевых искусств и рванув из кобуры пистолет, наставил его на Лешу, крикнув морпехам, — спокойно , ребята, это китайский шпион! — Китаец остановился. На колени, руки за голову! — звенящим голосом сказал капитан Леше. Тот улыбнулся, но остался, стоять как был, с руками протянутыми вперед с повисшими, как листья клена, кистями.
— Ты не понял, Женя, я с тобой, вернее, ты с нами...
— Заткнись, дурак, — с бессильной злостью крикнул Сидорцов, — я же убью тебя. Я ведь не хочу...
— Все эти люди... — начал китаец и тут Сидорцов выстрелил в воздух. Никто, собственно и не понял, что после этого произошло. Словно черная молния промелькнула в воздухе, ветер от ее движения ударил мне в лицо, а в следующее мгновение, Тхом, страшно скалясь и рыча, сидела (ну как бы с ногами) на спине у капитана, лежащего лицом вниз, вцепившись ему в поясницу когтями и (это было просто невыразимо трогательно в исполнении мезозойского хищника), заломив ему руку с пистолетом. Убойные ее третьи когти были предупредительно подняты в положение 'для бега'.
— Ыххых! — Сидорцову наверное тяжело было под целым динозавром, хотя бы и дромеозавридом с полыми птичьими костями, — Кос... ххххх... ма... ...ныть... Убери своего зверя!!!
— Евгений Владимирович! — почтительно отозвалась Косма, не подымаясь с места, — посудите сами, я-то причем? Она меня не слушается... Говорит, что ей до смерти любопытно послушать про Челкаша. А заодно она вам хочет массаж сделать, храйдский, с когтеукалыванием...
— У, зверье, да пустите же... б-больно... — Сидорцов рванулся , раз, другой, но Тхом бережно пощекотала его длинным боевым когтем (15 см — пуля-дура, штык-молодец) и голос разума возобладал. Сидорцов расслабил тело и бросил пистолет. Тхом подцепила его когтем и бросила Косме. Когда капитан сдался, она тоже ослабила давление на него, опершись одной задней лапой о землю, уверен , капитану сразу стало легче дышать. Да это было и видно.
— Ну, мать вашу, — сказал он,уже совсем не задыхаясь, — да скажу я , скажу, но если бы вы знали, чего вам это будет стоить...
— Женя, — мягко сказал китаец, — я же и говорю, ты не понял, наверное... Нам всем дома так и так песец... Рассказывай, за нас не бойся. Огласки не будет. Мертвые сраму не имут, и убытков не наносят.
Капитан помолчал какое-то время, переваривая услышанное.
— Я же говорил, — пусть эта... девушка меня отпустит... я все расскажу...
Косма перевела и Тхом немедленно слезла с него.
— Ох-хо-хо, — Сидорцов поднялся, с трудом распрямился, держась за поясницу, китаец тут же пристроился массировать ему спину. Тхом отступила на исходные позиции — к Косме.
Сидорцов оглядел всех нас:
— Тоже мне секрет Полишинеля...Какой-то косоглазый Холэмусы (по-китайски Холмс) раскрутил в четверть часа... Ну и расскажу... Да вы и так уже все знаете... — он засмеялся как-то возбужденно, может быть даже безумно. Глаза у него блестели, на лице расцвели нездоровые цветы лихорадочного румянца...
— Может Тхом его черезчур помяла? — подумал я.
Китаец, как заботливый отец больного сына, усадил капитана на подстилку, сам же остался стоять, озабоченно глядя на него.
— Ты много понял, Леонид Петрович, — сказал тот. — много... Но не все... — и снова засмеялся. От его диковатого смеха у меня мурашки поползли по спине.
— Послушай, — сказал капитан китайцу, а может ты тоже из наших? А? От китайской стороны?
— Меня проверяли. — снисходительно ответил китаец. -Я не из ваших.
— А, ну тогда конечно... — насмешливо сказал капитан, и снова разразился своим жутким смехом. Теперь я уже совершенно не был уверен, что хочу услышать то, что он собирается рассказать.
— У нас все знают... — начал он и замолчал, склонив голову, плечи его затряслись и можно было , ей-Богу, подумать, что он плачет. Но я подумал что он смеется. Краем глаза я видел, как морпехи переглядываются между собой. Он поднял глаза. Лицо его было... словом, он был несколько не в себе.
— В верхах всех крупных стран есть люди, которые в курсе всего этого...— он судорожно зевнул и снова начал жутковато посмеиваться. — Россия, Китай, Бразилия, Индия, Иран, короче, крупняк третьего мира... ШОС... Мы в союзе с черными...Штаты и Евросоюз — тусят с белыми...
— А есть еще белые? — спросил китаец и тоже хихикнул. Сидорцов не услышал его.
— Они были всегда... Давно...Рим, Египет, Китай — они присматривают за нами, они делают историю, они любят строить империи, они любят строить пирамиды... Пирамиды из людей...Знаете анекдот, как новый президент штатов принимает дела? Старый президент приводит его в подвал под Белым домом, и говорит — здесь основа нашей мощи — кибернетический супермозг. Входят: там огромный компьютер. Старый президент представляет нового: 'Новый президент США'. Компьютер говорит: 'Отлично. На колени, раб'!
— Так мы — рабы динозавров? — развеселился китаец.
— Нет, — Сидорцов упрямо покачал головой, — мы не рабы, мы — партнеры. Видимо, мысль показалась ему смешной, потому, что он прямо зашелся от смеха. Я не смог удержаться и тоже стал хохотать и никак не мог остановиться. Смеялась Косма, по лицу ее текли слезы, смеялись морпехи, и зажмурившись, хихикал китаец. Только Тхом не смеялась , а настороженно разглядывала нас. И это было очень смешно.
— А... А что вы им даете? — с трудом, сквозь смех, проговорил китаец, — бусы и кока-колу? Или нефть?
— Ну я же винтик... — прорыдал Сидорцов, задыхаясь от смеха, — Я не так много знаю... — Я — винтик... А знаете анекдот — пока Чип и Дейл спешили на помощь, Винтик и Шпунтик раскрутили Гаечку...
Мы буквально взвыли от хохота, мышцы живота у меня свело до режущей боли, в голову давила кровь, перед глазами пошли синие круги...
— Но как они это делают? -спросил я , когда мы немного успокоились, — без культуры, без письменности, без техники... Как?..
— Каком кверху, Даня, — Сидорцов ухватился за живот, как бы пытаясь остановить смех, — Знаешь как? Они поют! Поют! Слова народные, музыка черножопой ящерицы...— Он повалился на землю от смеха, сдавливая брюшину. — Спели про Катюшу — вышла Катюша, от фрицев клочья полетели... Спели про Союз нерушимый — стоит Союз, не рушится... И так далее понял, и так далее... и наоборот...
Все это было так смешно. В какой-то момент я понял, что я тоже лежу на земле. Все вокруг было так красиво , а все такие хорошие. Особенно Косма была красивая и хорошая. Я хотел подойти к ней / но обнаружил , что сил встать у меня нету. Тоглда я пополз к ней на четвереньках. Косма лежала на боку мелко вздрагивая, ей , видимо, все еще было смешно. Тхом растерянно заглядывала ей в лицо, принюхивалась к ее дыханию.
Я сказал ей:
— Ты Тхом, хорошая и красивая, а совсем не черножопая ящерица. Если б не Косма я бы на тебе женился... Но я люблю ее...
И я прилег к Косме и целовал ее затылок и шею, и шептал: люблю ее, всегда буду...
Потом сон навалился на меня. Все мое тело стало тяжелым как камень . Я с трудом поднял чугунную голову, глаза поворачивались как ржавые железные шары. Казалось при движении они издают скрип. Я увидел , что все люди лежат на земле, слабо ворочаясь. Сил удивляться и думать не было. Тхом сунулась мордой к моему лицу, шумно втянула воздух.
— Данха, Данха! — проговорила она мое имя, теребя меня за одежду. Затем она исчезла.
Я счастливо улыбнулся, уткнулся лицом в Космин затылок и уснул. И мне снилась темнота. Глубочайшая вечная темнота. Холодная и влажная. Потом был свет, ослепительный и жаркий. Потом я увидел звездное небо. Я был в лесу, посреди широкой просеки, и между краями этой просеки, медленной рекой текло черное небо покачивая на волнах бриллиантовые звезды ... И голос Канта, а я точно знал, в своем сне , что это он, сказал:
— Звездное небо над головой, это и есть нравственный закон внутри человека. — И он посоветовал мне :
— Иди по течению...
Я пошел и оказался в Лондоне, на Бейкер-стрит, 221Б. На улице не было ни души. Я услышал ритмичный скрип какого-то небольшого механизма. Из-за угла, проворно вертя педали, показался маленький черный чеширраптор , едущий на велосипеде. Велосипед скрипел и пищал нещадно. Мне позарез занадобилось узнать который час. Он подъехал ко мне и становился, опершись одной лапой о мостовую.
— Сколько времени? — спросил я , зная, что так говорить неправильно, надо — который час.
— Время вышло. — сказал он.
Как ни странно, этот ответ меня устроил.
— А зачем тебе велосипед? — спросил я, — ты же, благодаря особому строению конечностей, можешь развивать скорость до сорока километров в час?
— Это еще не предел, — ответил он, и позвонил в звонок велосипеда, — но я же велоцираптор!..
— Нет , я знаю, ты — чеширраптор! — возразил я.
— Какая теперь разница? — он грустно улыбнулся и исчез, только его зубастая улыбка колыхалась передо мной в воздухе, источая странный острый растительный запах... Я плыл в синей холодной жидкости. Это был жидкий кислород, но почему-то он не заморозил меня до смерти мгновенно, хотя и прожигал холодом до костей. Я выбрался на большой пластиковый коробок-контейнер от аудио-диска. Из него доносилась заунывная электрическая музыка, показавшаяся мне знакомой. На коробке был рисунок — земной шар, имеющий в то же время очертания черепа, и надпись — Жан-Мишель Жарр 'Оксиген'. Послышался тихий шепот, идущий словно бы отовсюду.
— Кислород... Это кислород убивает тебя.
И я вспомнил:
-Точно! Кислород! Как же мы забыли! А теперь мы все умрем...
Все провалилось в мазутно-густую, обволакивающую тьму.
* * *
...я очнулся от того, что кто-то навязчиво (причем, уже не впервый раз) заталкивал мне в рот, какую-то донельзя противную, вонючую и скользкую, теплую кашицу, издающую тот самый, странный запах от улыбки чеширраптора из моего сна. Меня скрутил рвотный спазм и я , перекатившись на четвереньки стремительно опростал желудок. Все мое тело горело изнутри, словно я лежал в микроволновке, в крови волнами прокатывалось необыкновенное электрическое гудение.
— Тхарги-странги, мохыт ганх, — проскрипел у меня над головой, голос раптора, в котором отчетливо слышались интонации досады. Не отдавая в этом себе отчета, я в ужасе подскочил, но тут же свалился, как от удара молота , обернутого в вату. Голова, как мне показалось, треснула, как древняя амфора. К тому же, сил не было вовсе, все тело было выжато до последней капли. Оснований для страха не было. Это была Тхом. Она нависла надо мной и, склонив голову, покосилась на меня одним глазом, ну точно, как скворец.
— Данха! — сказала она, — Намха-намха, мергха ахру-ху!
Я примерно понял что она пытается сказать:
— Даня, ням-ням, быстрая смерть! — эти слова входили в небольшой словарный набор, которым мы обменялись , еще сидя в берлоге. По всей видимости, это должно было значить: 'Кушай, Даня, а то скоро умрешь'.
Я слабо кивнул , не представляя что за этим последует.
Тхом придавила меня лапой, разжала мне губы своими жесткими длинными челюстями, почавкала, рыгнула, и принялась вдувать мне в рот свою отрыжку с запахом улыбки, вперемежку со слюной... М-м-м, данон! Я, конечно, люблю чеширрапторов, да я, практически, их отец-первооткрыватель, но не до такой же степени... Я замычал, забился, пытаясь разорвать этот нежелательный контакт, но Тхом, видимо , уже наученная горьким опытом, осторожно прижала длинными пальцами мои челюстные мышцы, так чтобы я не мог закрыть рот или укусить ее. Чтобы не захлебнуться, мне пришлось проворно глотать мерзкую жижу... Первый же глоток обжег мне пищевод, и как пылающий метеорит устремился к желудку... Достигнув же его , он взорвался как атомная бомба. Кайенский перец? Куда там к черту!.. Эта штука была посильнее чем... что там было у Гете? Фауст? Вот-вот! Потоки легкого, жидкого пламени, устремились от желудка во все стороны, внутри моего тела, скользя по кровяному руслу. Тело мое еще сгорало в этом огне, а ненвидимые , призрачные пальцы, принялись тщательно, скрупулезно педантично массировать, перебирать, разминать каждую мою жилку, мышцу, косточку. Огненный шар в моем животе между тем набирал силу и ширился, мне стало казаться что я проглотил солнце, как достопамятный крокодил.Когда этот шар лопнул я закричал, и мне казалось, что изо рта вместе с криком, вырывается струя пламени. И я растворился в этом жидком огне. Я был весь окутан пламенем, я бился, кувыркался и барахтался в нем, до тех пор, пока не испарился в последней белой яростной вспышке...