— У меня было время перелистать отложенные вами храмовые книги, капитан. Раз уж вы не изъяли их сразу, я счёл, что они доступны для ознакомления. Вынужден огорчить... — Брат Тук сцепил пальцы в замок. — К нашему обоюдному сожалению, как я думаю, сведений об интересующей нас особе нет. Записи начинаются с той поры, когда ей было уже лет шесть-семь, и не содержат ничего касающегося её лично. Разве что единожды её имя упоминается в числе детей, получивших первое причастие. Да ещё отмечены даты рождений племянников... Более ранних сведений я не нашёл. Но меня заинтриговало одно обстоятельство, которое выявилось, так сказать, попутно. Знаете ли вы, что у дяди известного нам лица, у этого деревенского кузнеца, у этого мастера Жана есть то, чего не должно быть у крестьянина?
Он сделал паузу.
Капитан побарабанил пальцами по столу.
— Я так и думал. Вы хотите сказать — у него есть фамилия?
Монах с досадой развёл руками.
— Вас не удивишь... Признайтесь, вы ведь тоже что-то раскопали?
Глаза Винсента заблестели.
— Кое-что, брат Тук. А давайте сверим наши находки. Мне тут попались несколько странных документов, явно не из семейного архива, и теперь я гадаю, то ли это то, что мне нужно, то ли всего лишь бумаги, отданные на хранение или оставшиеся от умерших родственников барона.
Монах задумался. Потянул к себе чистый лист, карандаш, и нацарапал несколько букв. Прикрыл ладонью и хитро взглянул на капитана. Улыбнувшись, тот, в свою очередь, вывел что-то на другом листе. Одновременно они свели свои записи вместе.
На обоих листах было выведено:
'Жан Поль Мари Дюмон'.
* * *
...На прошении о подтверждении дворянства была начертана подробная резолюция секретаря его светлости — мэтра Этьена Фуке. Капитану не нужно было видеть подпись: по точёному почерку, по сухому педантичному стилю, свойственному потомственному делопроизводителю ещё пятнадцать лет назад — а таков был возраст документа — безошибочно угадывалась нынешняя сухопарая тень, следующая по пятам за герцогом и идеально регулирующая полноту бумажного потока, адресуемого Жильберту д'Эстре лично. Впрочем, в данном случае упрекнуть секретаря было не в чем. Достаточно внятно он объяснял некоему Жану Полю Мари Дюмону, что петиция данного рода должна сопровождаться письменными свидетельствами как минимум двух лиц, знающих просителя или его почтенных родителей как носителей дворянского звания. Поскольку во время последнего конфликта с соседним государством (так дипломатично мэтр отозвался о трёхлетней войне с королевством Бриттанией) было значительное количество лиц, вынужденных сменить место жительства (читай — беженцев и пострадавших), просьб, подобных той, с которой обратился господин Дюмон, поступает в высочайшую канцелярию множество. Служители архивов перегружены. Дабы быть уверенным, что ходатайство имеет под собой законные основания и не отвлекать архивных работников на бесплодные поиски, к рассмотрению принимаются лишь просьбы, подкреплённые заверениями поручителей. Без предъявления последних — запрос в архив Его Величества короля Генриха, где хранятся копии всех грамот на пожалование дворянства, делаться не будет.
Более того, осторожно намекал секретарь, в случае повторной подачи прошения, опять-таки без сопроводительных документов, может возникнуть подозрение в злонамеренном стремлении просителя обходными путями выправить подтверждение звания, на которое оный, возможно, претендовать не вправе...
— Намёк на возможное самозванство, — пояснил капитан монаху. — Фамилия 'Дюмон' достаточно распространена, были случаи, что и в самом деле некие ловкачи умудрялись 'отыскать' подходящих предков. После ряда проверок и вынесения жёстких приговоров самозванцам мэтр Фуке счёл обоснованным делать на прошениях, подобных этому, соответствующую приписку. Я помню, у нас с ним как-то был разговор на эту тему... Тот, кому бояться нечего, соберёт нужные бумаги, говорил он, а жулик или аферист — остережётся соваться. Канцелярии же — меньше работы.
— И ведь не докажешь этим канцеляристам, что за каждым документом — человеческая судьба, — пробормотал монах. — Что за трагическое стечение обстоятельств... Каким образом этот, тогда ещё совсем молодой человек, оказался перед необходимостью доказывать своё происхождение? А свидетелей, судя по всему, найти не мог. Или ответ так и не дошёл до отправителя, раз уж это прошение хранилось здесь, в бумагах барона?
— Да видите ли, какая странность, — задумчиво отозвался Модильяни, — бумаги-то — барона, это верно, однако все знают, сколь долго блуждают документы по инстанциям. Мне неизвестна точная дата смерти старого де Бирса, но прошение было отправлено ещё при нём — смотрите, в самом низу приписка от его имени: писалось в его замке, с его ведома. Подпись — Антуан де Бирс, не нынешний Филипп. В данном случае — барон выступает в роли косвенного свидетеля, подтверждая, что знает просителя и может, в случае необходимости, выступить поручителем. Говорят, старый де Бирс был не в пример нынешнему, добродушный хлебосольный хозяин, людишек не обижал, привечал соседей ... Такой мог и в самом деле похлопотать за юного Жана, просто по доброте душевной. Вот только не знал, что поручителей нужно двое и что дни его самого уже сочтены. Думаю, ответ на письмо был получен уже наследником.
Монах свёл брови.
— Но почему именно им?
— Субординация и следование букве закона, брат Тук. Письмо отбыло из замка — туда же послали и ответ. Вдобавок, звание писавшего ещё не доказано, стало быть, пусть с этим инцидентом разбирается старший по титулу дворянин в округе. Зная характер Филиппа де Бирса, нетрудно понять: вряд ли он загорелся желанием посодействовать молодому человеку. Скорее всего...
— Злорадствовал, — мрачно отозвался брат. — Да ещё наверняка ознакомил его с отпиской, особенно с последней частью, и приказал впредь не соваться, куда не надо, иначе с парня снимут голову... Нетрудно догадаться. Эта чёрная душа наверняка находила изощрённое удовольствие, осознавая, в каком унижении держит себе подобного. И, по-видимому, условия были созданы такие, что бедняге было некуда деваться. Живого человека, да к тому же не одинокого, всегда найдётся, чем шантажировать...
Мужчины помолчали.
— Вы спрашивали об обстоятельствах, могущих довести дворянина до такого состояния, — нарушил тишину капитан. — Помните, я говорил вам о н е с к о л ь к и х документах? Ознакомьтесь ещё с тремя. Они лежали в общей связке с прошением.
Первые две бумаги Винсент выложил перед монахом в ряд, по-видимому — для сравнения. Бросалось в глаза, что писаны они одной и той же рукой, на бумаге одного производства, на той и другой были печати мэрии...
— Лисс, — не веря своим глазам, пробормотал монах. — Так эта семья — оттуда!
— Совершенно верно. Дети родились соответственно за три и четыре года до того страшного пожара.
Выписки из храмовой книги города Лисса, выгоревшего во время войны настолько, что его даже не пытались отстроить заново, а возвели новый град в нескольких лье от пепелища... Какие там архивы, бумаги... Должно быть, родители этих детей были весьма предусмотрительными людьми, выправив для чего-то копии из храмовой книги.
Одна — сообщала о рождении и крещении Жана Поля Мари Дюмона, другая — о Мартине Селесте Дюмон, родителями которых были добропорядочные прихожане храма святого Серафима Лисского — Шарль Анри Мари Дюмон и Жанна Вивьен Дюмон.
Поль и Мартина, брат и сестра, каким-то чудом попавшие сюда... Да не чудом. В то время уже начались стычки на границах, предвестники очередной войны были налицо, да к тому же — в окрестностях Лисса началась чума. Поговаривали, что и пожары случились из-за попыток неких подвижников 'выжечь' заразу. Не удивительно, что молодая семья решила покинуть город. Должно быть, искали безопасное место и вот каким-то образом очутились в Саре... Но если родители заблаговременно позаботились о документах на детей — что-то должно было остаться и о них самих?
Перед отцом Туком легла ещё одна бумага.
Свидетельство о браке Шарля Анри Мари Дюмона и Жанны Вивьен Дюмон, в девичестве — Лорентье. Венчание происходило в том же храме города Лисса.
Подлинность документов не вызывала сомнений — ни у капитана, ни у брата Тука. Оба привыкли, несмотря на далеко не осёдлый образ жизни, иметь дело с бумагами различного рода и возраста.
Винсент внимательно следил за реакцией собеседника. Надо сказать, она ему понравилась.
— Я распоряжусь поднять архивы, — сообщил капитан, — и найти, в конце концов, указ о возведении в дворянство — самого Шарля Анри или его предков. Такие документы на особом контроле. У меня есть все основания полагать, что они найдутся.
Монах шумно выдохнул. Потёр лоб.
— Д-да... Это всё меняет, брат мой. Вы даже не подозреваете, как это всё меняет... Придётся поднимать не только светские архивы. Я ведь слышал когда-то эту фамилию — Лорентье, причём в разговоре, касающемся дел именно нашего, как вы соизволили выразиться, ведомства. Что ж, вы берёте на себя линию деда, я отслежу бабку.
— Минуту, — незамедлительно отозвался капитан. — Хотите сказать, что Жанной Лорентье интересовалась Инквизиция?
Брат Тук успокаивающе выставил ладонь.
— Ни в коем случае, брат мой, разговор касался совсем иной области. — Поколебавшись, продолжил. — Видите ли, мои догадки могут оказаться неверны, да и память человеческая несовершенна. Могло быть созвучье имени или фамилии, однажды мною услышанных, а я уже решил бог знает что... Хотелось бы сперва кое что проверить. С вашего позволения, я сниму копии...
* * *
— А ведь ты не кузнец, мастер Жан, — с удовольствием отметил лейтенант, поглядывая на то, как ловко крепкие жилистые руки, вроде бы мужицкие, вертят пистоль, в которой только что подправили замок. Было дело, пришлось Лурье, расстреляв оба заряда, перехватить доппельфаустер за ствол и шарахнуть насевшего орка прямо в лоб рукояткой, благо на той специально ради утяжеления приварено было свинцовое навершие. Приём безотказный, только оружие после него приходилось править, дабы потом в руках не рвануло.
Трёхфутовая пистоль и сама по себе тяжела, а уж с довеском-то... Тем не менее простой мужик из неизвестного ранее Сара легко с ней управлялся, и пальцы его, на вид мощные, как шкворни, при работе становились необычайно ловкими и гибкими, словно у первоклассного докторуса, зашивающего рану от сабельного удара на лице какого-нибудь стонущего аристократишки. Умные пальцы, не делающие ни одного лишнего движения, и явно не только тяжёлый молот держать привыкшие.
А когда мастер без малейшего усилия прикинул налаженную пистоль на вытянутой руке, проверяя прицел, и оглянулся, что-то разыскивая глазами. Лурье готов был поклясться, что у мужика руки чесались опробовать, проверить собственную работу, вот он и искал пороховницу и мешочек с пулями, на его месте у лейтенанта первый порыв был бы тот же самый... Вот тогда лейтенанта и осенило:
— Не кузнец, видно по всему. Ты, брат, похоже, оружейник, и не абы какой. Пистоль держишь в точности, как ученики мастера Тибо, я его выучку знаю. Признайся, был в гильдии?
И кинул Жану кисет с порохом. А что, пусть пальнёт, потешится. Заработал. Хоть простолюдинам оружие держать не положено — но то ж мастеровой человек. Да никто и не видит такой вольности, десятник Гвидо всех — и местных, и пришлых давно к делу пристроил, и на широком замковом дворе, в углу которого притулилась местная кузня, порядком запущенная, никого не было. Разве что часовые со стен поглядывают — но это свои, болтать не приучены.
— Был, да вышел, — коротко, словно огрызнувшись, ответил кузнец. И добавил, словно извиняясь: — Не мастер я, ваша милость, зря не называйте.
— А что так? — не удержался от вопроса Лурье.
— Не женат был к тому времени, да и молод показался. В мастера, сами знаете, только женатых берут. И дорогу перешёл одному сынку... Выгнали. Нашли повод.
— А-а, — понимающе протянул лейтенант. — Гляди-ка, интриги, совсем, как при дворе. Выжили, значит. Одиночно работать тоже не дали, это понятно... А почему сюда, в эту дыру вернулся, что, больших городов мало? Гильдии-то не только в Эстре — и в Нанте и в самой Лютеции, и...
— Тут сестра оставалась, ваша милость. Молоденькая совсем, одна, без присмотра. И с собой взять нельзя, сам у мастера в углу жил, куда я её потащу? Говорю же — молод был. Сейчас бы уж многое не так повернул бы... Да что теперь.
— Вот оно как... А что сестра-то, почему одна? Родители умерли?
Кузнец помолчал. Однако не отвечать, да ещё офицеру, было очень уж невежливо и нежелательно. Мало ли...
— Отец давно уже, — сказал неохотно. — Мать — когда мне четырнадцать было. Мы с сестрой одни остались. Тогда ещё старый барон жив был, вечная ему память, он мне сразу работу предложил, да не хотелось мне в прислугах всю оставшуюся жизнь бегать. Глупый был, гордый... — Он усмехнулся. — С железками сызмальства возился, да и отец... — Он осёкся. — В общем, господин барон походатайствовал, чтобы меня подмастерьем к мастеру Тибо взяли, тут вы правильно подметили, ваша милость. Потому как хотелось мне настоящим делом заниматься, чтоб кормильцем для семьи быть. А всю жизнь у барина на побегушках — какое же это дело?
— А землю пахать, как другие?
Кузнец глянул коротко, остро, и внезапно у лейтенанта пропала всякая охота задавать вопросы. В самом деле, чего это он разболтался, как баба? Нужен-то ему этот мужик ... Главное — чтобы дело своё знал. И припомнилось заодно, как рейтар Картье, что до прихода орков за Жаном приглядывал, успел шепнуть: видел, мол, в мастерской пару кинжалов работы удивительной, успеть бы заглянуть до отъезда, прикупить. Нет, господа хорошие, хоть звание и не присвоено, хоть лицензии нет, а мастерства не отнимешь, ежели они от Бога. И нечего его глушить, на земле без того есть кому работать.
Жан тем временем легко вскинул пистоль и, не целясь, как на первый взгляд показалось бы, выстрелил в очерченный мелом на снятой амбарной двери человеческий силуэт. Доппельфаустер этот был далеко не первым за сегодня, что пострадал в бою и побывал в руках умельца. Для пробных выстрелов специально была снята с амбара щелястая створка, которая и без того болталась на единственной полуоторванной петле. На сей момент импровизированная мишень была уже изрешечена пулями: 'ребятушки' Лурье постарались, пристреливая оружие по новой. Но и кузнец не сплоховал: его пуля вошла точно в центр нарисованной головы.
— Хорош, чертяка, — одобрил Лурье. — А что, мастер Жан, может, к нам подашься? Стрелок ты отличный, как я погляжу, в седле не мешком держишься; натаскаем, научим — ещё тот молодец из тебя получится. Жалованье, верный кусок хлеба... опять-таки — семью поддержишь, я слышал — у тебя полон дом ребятни. А что простолюдин — так в рейтарах и до дворянского звания дослужиться можно. Слыхал о последнем указе Его Величества? Дворянство теперь может простой человек заслужить, услугами перед Отечеством и Государем. Так что, брат, ты подумай. Перспективы у нас есть. Да ты знаешь ли, что такое 'перспективы', деревня?
