Танцы на стеклах (общий файл)

— О, Всевидящий, ну за что мне все это! — сквозь кашель пробормотал странник, а Милада рискнула открыть глаза.

— Атан! — Радостно воскликнула она, но тут же осеклась, рассмотрев парня.

— Кто-то поджег дом. И пока ты находилась в блаженном состоянии неги, мне пришлось вытаскивать наши задницы из пекла, — сообщил он, тяжело приваливаясь к стене.

— Ой, да у тебя ноги обгорели! — воскликнула она, прикрывая рот рукой. Ноги странника ниже коленей походили на месиво красной кожи, пузырей и обгоревшей ткани.

— Надеюсь, ты сможешь что-нибудь придумать, иначе я прямо тут начну орать, как женщина при родах, и перебужу половину мертвяков своим шикарным голосом, — изрек он с трудом.

— Подожди, немного. Я сейчас вернусь, — Милада поднялась на ноги. Пытаясь сообразить, в какой стороне находиться площадь, на которой они оставили лошадей, — главное, постарайся не потерять сознание.

Огонь жадно тянул жаркие пальцы к телу, сжигал ресницы и брови, кожа под их прикосновениями плавилась, превращаясь в черные лохмотья, съеживаясь, обнажала обуглившиеся мышцы и кости. Боль заставляла метаться раненным зверем в поисках выхода, которым была разве что смерть... Блаженное забытье, вечный сон, покой, от ожидания которого раньше бежал мороз по коже, а теперь — это далекая и самая желанная цель...

Тело изогнулось в неестественной судороге. Ощущение от ломающегося позвоночника оказалось малой каплей в бушующем океане боли... Слух улавливает пронзительный леденящий душу крик. И немногим позже приходит осознание, что это твой собственный...

Картинка сменилась.

Сумерки. Желтеющий лес с багряными отсветами роняет листву. Теплый был денек. Один из таких, которые заставляют поверить, что осень — золотая пора. Тело пробирает озноб, несмотря на то, что вечер теплый, а едва касающийся верхушек ветерок, ласков и нежен. Внутри тяжелым молотом о наковальню бьется сердце. Чье? Странный вопрос. Твое, конечно.

Страх... Панический ужас, бьющийся внутри, как ребенок в утробе матери, растет с каждой секундой, разрушая идиллическую картину...

И осознание того, что ты здесь не один...

Что-то — первобытная тьма, чистая ненависть, не разбавленная людскими эмоциями, злость — мчалось через лес, не заботясь о маскировке.

Зачем прятаться? Пусть прячутся те, кто недостоин населять эти земли, те, которые будут визжать, как недорезанные свиньи, стоит существу подойти немного ближе. Самодовольство — единственное чувство подвластное этим существам по отношению к себе. Остальное — механическая работа, то, из чего они состоят, то, для чего они созданы...

Действительно, зачем прятаться? Люди не заметят их, а если и найдется слишком наблюдательный, успевший распознать неладное по почерневшей от лап тварей земле, то все равно будет поздно. Слишком поздно. Им никто не поможет, и никто не спасет.

Едва сдерживая дыхание, чтоб остаться незаметной тенью, падаешь на колени, сжимая тяжелую голову руками. В нутрии буря — чужие мысли, твои — все перемешалось... Легкие стягивает тугой обруч и дышать практически невозможно. Где ты, что ты, кто ты?

Одна последняя попытка сделать вдох...

И Леся проснулась. Тяжело дыша, с безумным взглядом, озираясь вокруг. Что это было? Сон. Это был всего лишь сон. За окном занимается рассвет. Комната, объятая полумраком, освещена слабым розоватым светом, струящимся из окна.

Девушка села на подушках.

— Тень, ты?

— Можно сказать и так, — ответили ей из полумрака. Владимир ступил в полоску света из темноты.

— Я скоро седой стану с такими шуточками. Самойлов, что ты тут делаешь?

— Караулю твой сон.

— А самому что никак не спится? — поинтересовалась она, убирая мокрые волосы со лба тыльной стороной ладони.

— Никак, — пожал плечами Владимир, — от Игоря нет никаких вестей. Наум отправился за ним в Хайт пару часов назад.

— Надо было самим туда ехать, — протянула девушка.

— Ты болела. Почти четыре дня провалялась в постели, не в состоянии даже встать. Что мне нужно было сделать? Бросить тебя тут и ехать вместе с Наумом? Он мальчик не маленький, должен сам во всем разобраться.

— Но ведь жара у меня не было, — возразила Леся.

— Но мог вернуться. Первые сутки были критическими. Ты их пережила. Но лекарство, которое я тебе давал, мобилизует все силы организма для того, чтоб заставить бороться за жизнь. Откат в три дня — еще достаточно хороший результат. Ты лекарь, тебе ли не знать, что жар могу вернуться в любую минуту.

Лесандрин молчала, разглядывая лоскутное одеяло.

— Что тебе снилось, Ангел? Я хотел тебя разбудить, но... не успел подойти, ты справилась сама.

— Кошмары, обычные ночные кошмары, Владимир. И давно ты сидишь в моей комнате? — вернулась она к теме, от которой Владимир мастерски ушел.

— Нет. Зашел проверить — все ли с тобой в порядке.

— Похвальная бдительность! — не удержалась девушка от шпильки.

Мужчина сделал пару шагов от окна до кровати и сел на краешек, отогнув край одеяла.

— Может, хватит? — Владимир уставился в окно на рассветное небо.

— В смысле?

— Кусаться, царапаться, избегать, искать в моих действиях второй смысл?

— Не могу. Заставить себя не могу. Понимаешь, — Леся заерзала на постели, выбирая удобное положение, — если уже говорить начистоту, то я, наверное, никогда не смогу тебя простить. Знаешь, я столько лет тебя любила, ждала, что ты одумаешься, поймешь, что тебе нужна именно я, или хотя бы, объяснишь свое поведение... И теперь, когда ты здесь, когда, как говорит Милада, до тебя все-таки дошло, я не могу тебе ничем ответить. Не пускает гордость, обида. Ты пойми одно, Владимир, я думала, что, если ты придешь и объяснишь мне все — я буду счастлива, прощу тебя, и мы будем вместе. Но... я не могу, — Девушка потерла горящие щеки ладонями.

— Я люблю тебя... Вернее, долгое время думала, что люблю, но теперь понимаю, что вместе мы не будем никогда. Я просто не могу тебе верить. Если мы будем вместе, я каждый день буду ждать от тебя ножа в спину... А без доверия — какие могут быть отношения и чувства...

Самойлов молчал, продолжая задумчиво смотреть в окно.

— Почему ты так категорична?

— Потому что время лечит. И если я не могу быть с тобой сейчас, неужели ты думаешь, что годы изменят это положение в лучшую для тебя сторону?

Владимир сорвался с места и в считанные секунды оказался рядом с девушкой.

— Но ты ведь чувствуешь, правда? — спросил он, лаская дыханием кожу шеи.

— В Академии нас учили, что это всего лишь физическая реакция тела, — проговорила она, с трудом контролируя дыхание.

Он мягко коснулся шеи губами, прокладывая еле ощутимую дорожку из поцелуев прямо к мочке уха. Лесандрин невольно повернула голову, подставляя шею под поцелуи. Он слегка прикусил мочку ее уха, обжигая дыханием, одной рукой стараясь бережно, словно драгоценность, прижать любимую к себе. Девушка подчинилась с легким стоном, придвигаясь к желанному, но не близкому человеку.

— Ведь ты же любишь меня, — его губы легкими прикосновениями скользили по ее щекам к виску, от виска — к шее, — Не лги себе, пожалуйста. Не делай мне больно.

— А я и не лгу, — она запустила пальцы обеих рук в его волосы и, чуть оттягивая их назад, заставила посмотреть на себя, — Ты можешь получить мое тело хоть сейчас, Влад. Но это ничего не изменит в наших отношениях.

Владимир сжал челюсть и выпустил ее из рук. Мужчине хватило половины минуты для того, чтоб покинуть ее комнату стремительным вихрем.

Лесандрин посмотрела на закрывшуюся за Владимиром дверь и смахнула навернувшиеся на глаза слезы. И что она делает?

Лесандрин достала из сумки снадобье Миладкиного приготовления. Что бы кто ни говорил, а талант у любимой подружки непревзойденный. Леся пожурила себя за то, что не выпила ее отвар раньше, еще перед тем, как болезнь окончательно свалила ее. Все руки никак не доходили. Вот и пришлось валяться в постели столько дней. Хорошо, что откат действовал всего три дня, а то, насколько девушка помнила из учебников, по лекарственным травам — могла и две недели проваляться, борясь за жизнь.

За то теперь, отвар для пополнения сил — самое то! Лесандрин залпом выпила не особо вкусную жидкость и почувствовала, как тело наливается знакомой твердостью и силой. Жить можно! Аккуратно сложив травки обратно в сумку, девушка посмотрела в окно. Улицу заволокло серым густым туманом. И что-то ей совсем не нравилось происходящее. Э-э-эх! Сюда бы Миладку, да Атана, и скучно бы не было и предлог подходящий не оставаться с Владимиром наедине.

Странная все-таки штука жизнь. Лесандрин ни капельки не покривила душой перед Владимиром. Она столько времени страдала из-за него, из-за того, что все так вышло, она столько слез пролила. И теперь, когда Владимир перед ней, все равно, что на блюдечке с голубой каемочкой, она придумывает себе причины, чтоб не быть с ним...

Лесандрин махнула рукой и решила, что сейчас не самое лучшее время для того, чтобы копаться в себе. Еще успеется. Девушка оделась, заплела волосы в короткую косу, отметив, что волосы нужно уже красить — белые корни смотрятся как седина. Под глазами залегли тени, от недосыпа, а фигура вообще превратилась неизвестно во что.

— Да уж, — протянула она, — я-то думала, что худее некуда, а оказывается, что я ошибалась. Еще немного и стану похожа на жертву лабораторных экспериментов.

Поправив ру3башку в сотый раз, девушка наконец-то убедилась в том, что сделать с висящей как на вешалке одеждой ничего не получиться, разве что узлом завязать. Она в очередной раз махнула рукой и со словами: А, третий сорт — не брак, — вышла из комнаты.

Самойлов уже сидел за столиком и ел. Вернее, пил. Отнюдь не травяной чай. Медовуху.

— Льер капитан, в чем причина столь раннего застолья? — Девушка и бровью не повела, не выказывая реакции на хмурый взгляд Самойлова.

— Пытаюсь расслабиться, — нехотя ответил Владимир.

— Странные у тебя способы расслабляться, — девушка заказала на завтрак копченого мяса с ржаным хлебом и травяной чай.

— Уж какие есть, — Владимир уткнулся носом в тарелку с завтраком, служившим ему, по всей видимости, закуской. — Я не Атан. Крушить все подряд не пойду.

— Ну, так Атан тоже не по трезвому делу драться со стенками шел, — возразила Лесандрин, припомнив дорогу от Верховцев до столицы, — только после принятия хорошей порции на грудь. Кстати, я о нем тоже сегодня вспоминала, к чему бы это?

— Что, соскучилась? — ядовито заметил Владимир.

— Да, — Лесандрин была сама безмятежность, чем еще больше задевала попранное самолюбие Самойлова. Ему, видите ли, плохо, а она... — И не только о нем. О Миладе тоже. Соскучилась я по ним.

— С каких пор вы с Атаном стали такими друзьями, что ты скучать по нему начала?

— Не знаю. Просто он совсем другой, не такой, каким хочет казаться, — ляпнула крашеная блондинка Лесандрин и тут же поняла, что только что сморозила.

— Ну-ну, — Владимир налил себе очередную стопку медовухи, а Лесандрин поморщилась. Ну и какой прок в том, что он пьет — все равно не пьянеет.

Дверь в помещение отворилась, и до Лесандрин долетел звук до боли знакомого голоса.

— Атан, прекрати ныть, ты же мужчина! — вещала черноволосая скандалистка, заходя в питейное заведение.

Вслед за ней появились Атан и Наум, который поддерживал странника под руку, помогая передвигаться.

— Ой, а вот и они! — Милада в мгновение ока оказалась перед столиком, где сидели Владимир и Леся, и расцеловала подругу в обе щеки, — Ну как же я соскучилась. Ты не представляешь! Мы в Хайте были. Там та-акой кошмар, ты не поверишь! Мы в дом губернатора зашли, я только этого, ну, ты понимаешь, того самого и — в обморок, очнулась, все горит, кругом дым, а у Атана ноги обгорели, сильно-сильно. А потом... А тут... Я туда... А он... — остановить Миладу не представлялось возможным. Она говорила с такой скоростью, что никто не мог разобрать, что же случилось на самом деле и каким образом странник с лекарем-алхимиком оказались сначала в Хайте, а потом здесь.

— Кхе-кхе, — подал голос Самойлов, дабы обратить внимание стихийного бедствия по имени Милада на себя, — Здравствуй, а мы только что вас вспоминали...

— Ой, Самойлов, я такого страху натерпелась, что и тебя безумно рада видеть, — изрекла ведьмочка и села за стол.

— Присаживайтесь-присаживайтесь, — махала она руками Науму с Атаном, которые только доковыляли до столика, — А ты, Наум, поаккуратней, все-таки Атан хоть и противный сухарь, но живой и ему, между прочим, может быть больно.

Атан, морщась от боли, сел и выразительно посмотрел на Владимира.

— Слушай, дай ей выпить, а? А то она за всю дорогу рот ни на минуту не закрывала!

— Даже во сне? — притворно ужаснулись Наум и Владимир.

— А кто вам сказал, что она спала? Шок как-никак! Да за меня переживала, решила морально поддержать. Вот... и поддерживает.

— Атан, — шикнула Милада на странника, — Ну как тебе не стыдно. Чтоб я? Пила медовуху? На голодный-то желудок??? Сначала поем — после напьюсь! — произнесла девица и переключила свое внимание на Лесандрин.

— Хвала богам, она нашла другие уши! — обрадовался Атан.

Утро плавно и незаметно перетекло в вечер. Напились все. И если девочки держались молодцом, то мужчины надрались, что называется до поросячьего визгу. Что они только не вытворяли! Дошли до того, что в обнимочку, как лучшие друзья, вели разговоры на тему: "Все бабы сво... бодные личности", а потом еще и песни пели. Поистине шедевральное исполнение песни "Ой мороз, мороз" закончилось на фразе "напою жену, обниму коня". После этого Самойлов попытался заснуть лицом в тарелке, но Милада не позволила ему сделать это, заставив Наума отволочь капитана в комнату. Сама ведьмочка плавно покачиваясь и сшибая на своем пути соседние столики, поплелась за мужчинами показывать дорогу.

Атан и Лесандрин остались вдвоем допивать остатки спиртного, коего в литровом глиняном кувшине было чуть меньше половины.

— Ты жива, моя ст... ст.. струшка? — Атан обвел мутным взглядом стол, обнаружил на нем то, что можно выпить и разлил по кружкам.

— Я трезвая, як огурчик, — пробормотала Лесандрин, опираясь локтями на край стола, — не в пример тебе. — Она осмотрелась по сторонам. Комната ритмично покачивалась, лица расплывались. Так. Лучше не отвлекаться. А то тошнить начнет. Девушка посмотрела на собутыльника и постаралась сфокусировать взгляд. "Ага, лицо вижу. Остальное пока без надобности".

— Тк давай что ли выпем? — Атан, покачиваясь, поднял кружку.

— А за что? — поинтересовалась девушка.

— А за любов! — Атан криво улыбнулся, стараясь изобразить лучезарную улыбку.

Лесандрин скривилась и поставила свою кружку на стол.

— А не буду, — попыталась сказать она, отмечая, что язык заплетается — мама не горюй.

— А с чего это? Я, тут понимаешь шты, за любов хочу выпить. А ты не поддерживаешь. Не уважа-а-аешь?