Тряхнул волосами, словно отгоняя злые мысли. По стене запрыгала тень от факела, распласталась в углу. Потом шагнул к Ласточке, сунул ей ворох разрозненных листов.

— На, погляди. Обхохочешься. Мою...мать, оказывается, священник благословил.

— Теперь мне никто не указ, — выдохнул Кай. — Ни чертов старик, ни привидение из могилы! Я сам справлюсь. Один.

Он рассмеялся, торжествующе и зло. У Ласточки зазвенело в ушах от этого смеха, заледенели пальцы. Беременная девица в углу тихо охнула.

— Может все-таки... обсудим наше будущее? — осторожно предложил лорд Гертран.

Кай замер посреди комнаты, склонив голову набок и прислушиваясь настороженно, как дикий зверь. Хрипло задышала Ланка, потом с улицы донеслись невнятные выкрики, гомон, деревянный стук чего-то тяжелого, потом тяжкий глухой удар.

— Поздно.

Он шагнул к окну, так быстро, что очертания фигуры расплылись в полумраке. Сдернул рогожу, со скрежетом раскрыл перекошенные ставни, выглянул. Холодный ветер, ворвавшийся в комнату, растрепал спутанную гриву, пронзительно взвыл в каминной трубе, ударился в дверь, сотрясая ее на петлях, распахивая настежь.

— Надо же, — сказал Кай, улыбнувшись мечтательно, словно девушка, к которой впервые посватались. — Мой драгоценный братец не держит слово. Тем хуже для него. Разве можно быть таким нетерпеливым...

Повернулся к лежащему. Пальцы стиснули рукоять меча.

Ласточка, превозмогая накатившую тоску, смертную, стылую, как вода в полынье, схватила первое, что попалось под руку — деревянный ковш.

— Я наверное должен бы тебя прикончить, — сказал Кай сипло. — Может, скинуть со стены... под ноги Соледаго.

Лорд Гертран приподнялся на локтях, лицо его исказилось от непомерного усилия. В темных глазах полыхнула ярость, словно угли раздули.

Кай отнял руку от оружия, кивнул.

— Потом...поговорим.

Через мгновение его уже не было в комнате. Ласточка не успела заметить, как он вышел — только тень мелькнула.

Она так и осталась стоять, с тяжелым черпаком в одной руке и пачкой смятого пергамента — в другой.

Ланка, тяжело поворачивавшаяся на своей подстилке с боку на бок, снова охнула и вдруг взвыла в голос.

— Ой, теть Ласточка, кажись началооось! — всхлипнула она, хватаясь за поясницу. — Тянет то как! Ой, боженьки мои, помру теперь, чертово отродье у меня в животе, как есть чертово...

— Началось, ...! Лучше времени не нашла.

Ласточка со всей силы саданула черпаком о стену.

Раздался треск и в стороны полетели щепки.

* * *

— Не прогневайтесь, добрый господин, но в Чарусь я больше не ходок. Зарекся уж два года как. И не упрашивайте, и не грозите, сам не пойду, и девку с вами не пущу.

— А ты мне не батька, дядь Зарен, чтобы указывать, куда ходить. — Котя упрямо зыркнула исподлобья. — Я, небось, не хуже тебя болота знаю, господа рыцари меня в проводники себе взяли. Я через Дальний брод войско королевское провела!

— Носом крышу не проткни, — окоротил ее мужик. — Ишь, задрала до небес. Дальний брод это тебе не Чарусь. Ты бы им еще до овина путь указала.

Котя ощутила, как сапог рыцаря легонько постукивает ее по щиколотке под столом. Глянула на Тальена недовольно — "Помолчи" выразительно сказали черные глаза.

Она вздохнула, сложила руки и принялась рассматривать миску с квашеными яблоками. Пусть господин рыцарь сам дядьку уговаривает.

— Зарен, — мягко сказал рыцарь. — Знаешь, сколько платит проводникам Соледаго? Две кольдеры в день. Я плачу две архенты.

— Ага. — Зарен выглотал кружку ягодной бормотухи (рыцарь поостерегся это пить), крякнул и сунул в рот кусок серого хлеба. — Видали мы ваши архенты. Вон, мужикам из Котлов за битую скотину золотой рыцарь выдал по монете серебряной. Так они по сю пору гундят. А нам так вообще бумажки выдали, мол, когда-нибудь воздастся. — Он почавкал, шмыгнул носом. — Вы того, кушайте, кушайте, добрый господин. Яблочки да капусту, сметаны-то у нас нет, масла тоже. А яблочки удачные получились, крепкие. — Подцепил моченое яблоко и с хрустом отъел половину. — Так нам что монеты, что бумажки, ни сыт, ни согрет с них не будешь.

Что-то мелькнуло у Коти перед глазами, брызнуло, грохнуло, раскатилось. Дядя Зарен шмякнулся лицом в осколки, присыпанные мокрой ржаной соломой. Затылок дяди стиснула крепкая рыцарская рука. Яблоки разбежались со стола как живые.

— Значит, ты покажешь дорогу даром, — не повышая голоса, проговорил Тальен, сжал пальцы и повозил строптивого мужика мордой в расплывшейся луже. — Или я сейчас запихну твои яблочки тебе же в задницу.

На полатях кто-то из мальцов тихонько ойкнул. Стало слышно, как журчит рассол, протекая в трещину стола.

— Да охота вам руки марать, господин, — пробурчал Зарен невнятно. — Вон вентисковы бандиты тоже, чуть что — в рыло сунуть норовят.

— Поговори у меня!

Лоб Зарена глухо стукнулся о столешницу.

— Да я молчу, молчу.

Котя вздохнула. Дядька Зарен был далеко не трус, трусы в Чарусь не ходили. И упрямец он был знатный, и вредности хоть отбавляй. Красивый черноглазый рыцарь мог бы его отлупить, но принудить — вряд ли. А если б рыцарю вступило мальцов с полатей стащить, да пригрозить, упрямец-Зарен мог бы и в топь завести, с него станется. Котя надеялась, что рыцарь таки не разбойник, и на крайности не пойдет.

Но вытрясти дорогу из дядьки надо. Кроме него — некому.

— Поведешь или нет, зараза?

Тальен вздернул дядьку за волосы, развернул лицом к себе, приподняв так, что бедняге пришлось привстать на цыпочки.

— Вот я вам кое-что покажу, господин, — прохрипел мужик. — Мож, раздумаете в Чарусь идти.

Из ноздри у него текло, прям на рыжую бороду, в которой потерялась квашеная солома.

— Ну, покажи. — Тальен отшвырнул строптивца, обтер руку о подол.

Зарен шмыгнул носом, утер рукавом юшку и отошел к лавке. Поставил на нее правую ногу и принялся закатывать широкую штанину из серого кудлатого сукна.

Котя заранее стиснула зубы. Этой раны она не видала уже года два.

С тех пор рана ненамного изменилась. Да трудно назвать раной сплошь изъеденные черными дырами голень и икру. Ниже колена нога дядьки походила на вскопанную грядку. Тогда, два года назад, в ней еще и черви кишели.

Зареново упрямство было сильнее увечья, и дядька почти не хромал. Все и позабыли, как он едва не лишился ноги.

Рыцарь присвистнул.

— Чем это тебя так?

— Змеюка ядовитая тяпнула. — Мужик опустил штанину и сел на лавку. — Свезло, я домой уже шел, марево нес. Им и полечился, а так сдох бы нахрен, и чудики меня б стрескали.

— Что, змей там много, в Чаруси вашей?

— Кишмя кишат. Князь-змея там живет, а то детеныши его. Вот один меня и ужалил.

— Князь-змея? — заинтересовался Тальен. — Это что же за тварь такая?

— Змеючина здоровенная! — Мужик широко раскинул руки. — Толстенная! С тебя, добрый господин, в обхвате будет, а уж длины немеряной! Башка у нее — во! Глазищи — во! Зубищи — во-о!

Котя хмыкнула и заработала от дядьки уничижительный взгляд. За два года "большая черная гадина" превратилась в "князь-змею длины немеряной".

— Интере-есно, — протянул рыцарь, и в глазах у него появилось мечтательное выражение. — Там еще и огромная змея... знаешь что... э-э, как бишь тебя?

— Зарен, — подсказал Зарен.

— Зарен, ага. Давай, Зарен, мириться. Человек ты десятка не робкого, как я погляжу. Идти не хочешь не из трусости.

— Да уж поверьте, господин.

— Верю, верю. — Рыцарь пододвинул табурет и уселся за разгромленный стол. — Давай-ка, Зарен, выпьем. Зла я на тебя не держу, и ты на меня не держи.

— Вот, другой разговор, господин хороший! — оживился мужик. Засуетился, поднял опрокинувшийся жбанчик, зубами выдрал пробку. — Не побрезгуйте, господин, терновую я сам варил, такое дело бабам доверять нельзя.

Котя, не дожидаясь приказа, быстренько прибирала разгром. Занавески на полатях заколыхались, там происходило шевеление. Затаившиеся мальцы выдохнули.

Тальен накрыл свою кружку ладонью.

— Я, Зарен, вино не пью. Я лучше свое, арваранское. — Он отстегнул с пояса флягу. — Угощу тебя, хочешь? Из самой Катандераны приехало. На мне.

Дядька опомниться не успел, как в его кружку с бормотухой набулькали прозрачного, как вода, зелья. Тальен звякнул фляжкой о край.

— Твое здоровье! — и приложился к горлышку.

Зарен выпил, крякнул, отер усы и велел Коте:

— Полезай в подпол, девка, тащи нам сала. Там шмат под плитой захоронен.

Котя взяла с теткиной прялки лучину, запалила ее и полезла в подпол. Когда она, еле отыскав в темнотище "плиту", под которой дядька запрятал припасы, вернулась с завернутым в тряпицу бруском, рыцарь и мужик, сдвинув головы, раскладывали на столе огрызки и объедки замысловатыми узорами.

— Знач, от вдоль Вагина ручья до Жабьей Горки, оттеда держи на полночь, тропа там провешена. Пройдешь до островка малого, круглого, Кулачок называется. Там березу ищи о два ствола, оба наверху обломлены, она одна такая. От нее, значит, опять на полночь и чутка на закат возьми, пока в поперечную косу не упрешься. А с косы уже Чарусь видна, эт как облако на болото легло. По ночи оно зеленым светится. Девка, ты че ворон считаешь? Сало принесла? Режь давай!

Буль-буль-буль! — лилось в подставленную кружку рыцарское зелье.

— Значит, от березы на север?

— Слуш сюда...

— Может, все-таки сам покажешь?

— Неее! Там з-змеюка. И тебя она съест!

— Твое здоровье.

Дзень-брень. Буль-буль-буль.

— Чуди набегут, кричи: "В Чарусь, в Чарусь". Не тронут. А мож тронут, бес знает, что им втемяшится.

— А ты так и кричал?

— Я всяко кричал. Слегу из рук не выпускай, понял?

— Понял.

— И это. Того. Подарочков гадские старики затребуют. Есть подарочки у тебя?

— А что им дарить?

— Ножи железные, побрякушки. Есть у тебя побрякушки?

— Коть, поройся в сумке. Там в мешочке бархатном. Зарен, а по самой Чаруси как идти? Расскажи подробно.

Буль-буль-буль. Дзень-брень.

— Слуш сюда...

Котя втащила на лавку седельную сумку и развязала ее. Мешочек из бархата лежал неглубоко.

— Ой, добрый сэн, а зачем вам зеркальце? И гребни какие красивые! Ой, и ленты шелковые...

— А чтоб девушкам дарить, — рыцарь рассмеялся. — Хочешь, Котя, зеркальце? Дарю, твое будет.

— Ой, добрый сэн... спасибо...

Котя в жизни не видела зеркала. Это было серебряное, овальное, с решетчатой ручкой. От него тут же отскочил и побежал по бревенчатым стенам светлый как солнышко зайчик. Собственное котино лицо мельком отразилось в серебре, как растекшийся на сковороде блин. Котя перевернула зеркальце и хлопнула его на колени, словно увидела что-то запрещенное. Сердце колотилось.

Почему-то было ужасно неловко разглядывать себя. Вот если бы я была красивая, как дева Канела...

Котя вдруг тихо ахнула и закусила губу.

Пояс на ней был еще материн, узорами тканый.

Зеркальце только что подарил... Суженый?

Она испытующе посмотрела на черноглазого рыцаря.

— До двустволой березы, — бормотал он, черкая горелой лучиной по тряпице из-под сала, — От нее на север... Коть, ты чего так смотришь?

— Ничего, — сказала девушка хрипло. — Дядь Зарен, одолжи мне топор, а?

* * *

Началось!

Кай вылетел на стену, как на крыльях, не ощущая веса кольчуги на плечах, меча на поясе и щита на руке. Упер щит острым концом в сапог, глянул из-за плетеного ограждения вниз, на мерзко темнеющую жижу во рву, на приземистую башню барбакана, прикрывающую поднятый мост.

Ивовые плетенки понатыкали меж каменных зубцов повсюду по настоянию Чумы.

Разбойники, как осы облепившие деревянную галерею, приветствовали своего вожака радостными воплями.

Кай, не обращая на них внимания, жадно вглядывался в ровное поле перед крепостью, за которым расположился рыцарский лагерь, а еще дальше серели длинные деревенские дома.

Сердце бешено колотилось о ребра — не от страха, от радости.

Похоже, Соледаго решил не ждать завершения переговоров. И плевать ему на пленного старостержского лорда.

Ровным строем шла пехота. Развевались треугольные знамена. Рыцарские кони, закрытые яркими попонами, вышагивали степенно, как на параде, неся закованных в железо всадников.

С натугой двигались две осадные башни, скрипели колесами, взрывали поросшее жухлой травой поле, оставляя за собой глубокие борозды. Солдаты налегали на упряжь, подбадривая друг друга хриплыми выкриками.

Следом волокли таран с треугольной крышей, облепленной пестрыми шкурами.

Кай дурными словами проклял слепящее безумие, которое каждый раз накатывало на него в бою. Если бы, перерезав охрану на лесопилке, он сподобился пожечь заготовки для осадных орудий...

Но тогда за его плечами стоял отец, злой и яростный после нескольких месяцев голодного заточения. Что ему было до каких-то деревяшек.

Старое привидение.

Вот и сейчас Кая начало знакомо потряхивать, он стиснул челюсти, не желая впускать в себя шиммелеву силу. От нее он становился, как пьяный, цвета выворачивались, растягивалось время...

Не сейчас. Сам справлюсь.

Кай повел плечами, облитыми тяжелой кольчугой, резко выдохнул.

Гул в ушах и заполошный плеск крови отступили, словно бы тот, кто стоял за его плечом, перестал понуждать, затягивать горло стальным арканом. Петля его ослабла, но никуда не делась.

В прошлом году, после смерти Кавена, его люди праздновали победу, перепились, а он без сил лежал в каком-то закуте, дышал через раз и не знал, на каком свете. Вспышка шиммелевой ярости стала непомерным грузом для пятнадцатилетнего мальчишки.

А сейчас лишь отголосок ее растекался по жилам, как пьяное зелье, будоражил кровь и расправлял плечи.

— Вырос...мальчик мой... — вспомнился ему горячий шепот Ласточки и обжигающее прикосновение ладони к животу, натянувшиеся мышцы... — Какой же ты вырос...

Захочу, горы сверну, — подумал Кай и нетерпеливо улыбнулся.

Ну. Давай же.

Это моя крепость.

Грубо сработанные деревянные башни ползли медленно, скрипя и пошатываясь, грозя завалиться при каждом новом рывке — и все таки не заваливались. Под колеса подкладывали обтесанные бревна, чтобы ловчее было волочить эти махины по грязи.

— Не терпится? — подошел Лайго, неся под мышкой вороненый шлем с кованой личиной, кинул быстрый взгляд в смотровую щель. — Первая осада?

— Снаружи был, — отрывисто ответил Кай. — Только мы оба раза изгоном крепость брали, гарнизон даже решетки не успевал опустить... раззявы...что ж они так медленно ползут то...

— Когда Сагарэ Аверган штурмовал наш родовой замок, осада длилась больше года, — спокойно сказал найл. — А ты хочешь одним днем все успеть?

— Сколько? Да я тут состарюсь!

— Я послал усиление в привратную башню, — Лайго сдвинул брови, прищурился, прикидывая расстояние. — Кто бы ни вел этих людей, он умеет поддержать порядок. Смотри, как ровно они идут.