| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— А, кстати, чуть не забыл. Ульи готовы?
— Ульи? А-а-а-а, ульи! — вспомнил Трофим. — Мальцов поставил, ничего там сложного нет. Скоро будут. Не переживай. К весне аккурат и поспеют.
Саше приходилось расхлёбывать ещё и всякие пожелания своих друзей. Славка заказал, срочно, к весне, хоть какую-нибудь сеялку. Костя заказал пять ульев, хорошо, хоть эскизы накидал, и всё это, конечно же, доверили строить Трофиму, а толкачом работать Саньке.
— Они там по столицам гуляют. По Невскому проспекту прогуливаются, а тут сидишь, как сыч, света белого не видишь, — бурчал про себя Шубин, хотя понимал умом, что на тот Невский ему пока спешить не стоит. Без парней он чувствовал себя неуютно.
Сашке сегодня вообще-то ещё нужно было к печнику, потом к кожемякам, потом к шорнику и ещё много-много дел. Неплохо бы ещё навестить шерстобитню, поговорить с папашей того мальца-инноватора, который сделал первые валенки. Папаша как-то — и ведь не подумаешь с первого раза на такого тугодума, — очень быстро сообразил, что его сынок заработал рубль с гривенником практически на ровном месте. Взгрел сынка, чтобы тот не лез поперёд батьки в пекло, и взял дело в свои натруженные руки. Качество, конечно же, сразу стало иное, но и цену мироед держал прежнюю — рубль, да и делали только под заказ. Это Саню нервировало, не должен кусок войлока стоить таких денег, и это тоже надо было разрулить. Для начала — поторговаться. Не выйдет — растиражировать идею другим.
На производство кирпича профессионалами Сашка уже посмотрел осенью. Тот же перфекционизм, что и у Трифона. Две трети продукции из печей шло в отвал, а из оставшейся трети мастер выбирал кирпичи поштучно, осматривал со всех сторон, постукивал, прислушивался и лишь после этого отдавал на стройку. Это всё Сашке нравилось, потому что для печек ему не нужен был кирпич со знаком качества, и он отбросы скупал за треть цены. Мастер поначалу даже разговаривать не хотел, насчёт пустить в дело брак, но Сашка его уломал. И сосватал печника, видимо, в глубине души — поэта, ибо у него получались не печи, а поэмы. Пусть и не изразцовые, как в монастыре, но для сельской местности были в самый раз. Теперь надо было сосватать его ещё раз — кое-что переделать, в свете новой технологической концепции.
На все эти перемещения у Сашки ушёл весь день. Не выспавшийся, голодный, он возвращался в Романово, но ощущение того, что дело двигается, не давало ему грустить. А ещё у Анны Ефимовны появилась новая дворовая девка, взамен ушедшей на производство Глашки. Очень интересная девка, думал Саня, и муж у неё — бывший Глашкин. Это было подозрительно, но мысль никак не приобретала законченную форму.
— Пойдём, Аня, смотреть, из чего мы ткём, где собака зарыта, — сказал Саня, когда вернулся домой.
Пряжа шла самого разного калибра и качества, Калашников, судя по всему, гнал всё подряд, надеясь на барыш. "Ничего", — решил Саня, — "это мы ему ещё припомним". Пробормотал, "из конины не сделаешь бифштекс". Тем не менее, — уж нельзя других-то дурней себя считать, — Анна с Глашкой уже рассортировали пряжу по сортам. Пока на два, а вообще, полагалось на пять. Пределом тонкости, которого достигали очень редкие пряхи, считался мот-девятерник, то есть 1080 нитей, который можно протащить через необручальное серебряное кольцо.
— Будем считать это высшим сортом. Ориентиром, иначе говоря, — сообщил Саня женщинам, — и вообще, с сегодняшнего дня вводим входной контроль. Если купчина привезёт ерунду — вернуть ему взад, пусть его жена из такого ткёт.
— Ничего, — сообщил он Анне, — это последний раз так. Не досмотрели.
Саня удалился опять читать умные книжки. Конечно же, в книжках написано не все. Никакая литература не заменит практики, и теперь многое Сашке придётся определять экспериментальным путём. Но всё равно, генеральная линия вырисовалась. Ещё день-два, и он нарисует производственную диаграмму, наконец-то ту, с которой и надо было всё начинать.
Он, что называется, "просёк фишку".
Глава 15
Январь — февраль 1726. Константин Берёзов, гуляет по городу цугом. Романов удивляет всех. Победа разума не только над сарсапариллой, но и над здравым смыслом. Ярослав, Явный Могол Внутреннего Храма, внушает. Мыш всех удивляет втройне.
"Но вместо плода и действа в Москве у мануфактуре бывши, Бурновиль близь года гулял по городу цугом и только возмущал мастеровыми людьми и заказывал (запрещал) французам русских учеников учить и самим по данному им регламенту работать; да он-же бунтовал знатно хотя всю мануфактуру остановить: купленные во Франции к вышеозначенному делу ремензы (ремизки) и ниченки (нитчёнки), без которых никаких парчей делать не можно, незнамо куда девал, хотя оные в его щете ... компанейщикам в поданных книгах имянно были написаны в покупке из их денег.
И мы усмотря то его непотребство и напомня прежде от него учиненные нам вышеозначенные убытки, разсудили за благо и велели, выдав ему на Москве жалованье, которое надлежало, хотя он того и не заслужил, отпустить сюда, а здесь дали ему паспорт для проезду до отечества его".
Цитируется по книге Лаппо-Данилевского.
"Есть мучительный недуг, который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владетелем его во вред ему". (Экклезиаст)
— Прекрасные времена, прекрасный город! — восклицал Костя, лёжа на кровати.
Мыш в это время на столе чистил и смазывал винтовку, а Слава пришивал пуговицу к камзолу.
— Я бы за полгода, при таких райских условиях, стал бы лучшим другом всей русской аристократии, разбогател бы и не мучился. Славка, вот скажи мне, на кой ляд мы вообще с этими заводами закружились? Тут же, в столице, рай земной и все условия для работы. Честному предпринимателю, вроде меня, развернуться — раз плюнуть.
Слава зыркнул на него недобро, но Костя продолжал:
— Прикинь, во дворец к императрице зайти — никаких проблем. Главное — нужная одежда и морда кирпичом. Потом оказать пару-тройку мелких услуг — и мы в дамках! А придворные? Это же край непуганых идиотов. Все заняты своими мелкими проблемами, по сторонам не смотрят, что хошь бери — не хочу. Вот, к примеру, бывший граф Ракоци...
— Костя, — едва скрывая раздражение, ответил Ярослав, — не ты ли первый за Генеральную Линию голосовал?
Его больше всего возмущало то, что никогда не поймёшь, что Костя говорит всерьёз, а что — его дурацкие шутки. И где, в конце концов, кончаются его шутки, которые потом на поверку оказываются правдой.
— Ты зачем устроил этот цирк с конями? — спросил он Костю, — с золотом и с бесплатной раздачей карт?
— Поджёг муравейник. А то здесь скучно, просто болото какое-то. Застой, трясина и ряска. А так хоть какое-то развлечение. — Помолчал, а потом добавил уже серьёзно, — по двум причинам. Первая причина — дискредитировать Демидова. А во-вторых, нам, Слава, того золота сейчас не взять. Чтоб им пользоваться, надо выполнить четыре простых арифметических действия — доехать туда, накопать там, выбраться обратно, желательно живыми и вместе с золотом, и потом его продать. И при этом не попасться. Пока у нас нет на это ни сил, не возможностей.
— Ты хоть какие карты раздавал?
— Разные, в основном Колыму пропагандировал, — весело рассмеялся Костя, и тут же фальшиво пропел, — люди гибнут за металл, Сатана там правит бал! Туру-рум, ту-у-у-рурум! Те, которые поедут туда, нам протопчут тропинку. Главное, создать ажиотаж, запустить вирус золотой лихорадки, а потом уже и самим поучаствовать в мутной воде. Когда всех горячих, алчных и тупых перебьют, но, может, тракт в сторону будущего Магадана появится. Да и не очень-то оно нужно, то золото, его навалом в другом месте.
— Ни черта они не найдут, и я думаю, что они и с картой будут вокруг золота ходить и не замечать его, — ответил Ярослав.
— Это почему же? — привстал на кровати Костя, — я же им на блюдечке с золотой каёмочкой!
— Это нам, расиянам, тяжкое наследие европейской геологии. Про россыпное золото почти никто не знает. Ищут поэтому только рудное. По тому же миасскому золоту пешком ходили, пока не обнаружили чисто случайно, и только в 1797 году.
— А нам не один хрен? — спросил Костя, — наше дело совсем в другом состоит.
— И то верно, — ответил Ярослав.
— Вообще-то у меня первая мысля была припасть к ногам императрицы, преподнести русское золото, вместе с картой, и получить дворянство. За такое точно дворянство дала бы, если б в настроении была.
— Без волосатой лапы ничё ты не получишь. Обвинят в краже у уважаемых людей, и на дыбу. Демидов-то Никита сначала просил у Петра, потом Акинфий просил, и сколько он на лапу всем давал, счёту не поддаётся. И Баташевы хлопотали, да только к концу жизни и получили. Так что побудем пока так. У нас столько денег нет, всем давать.
— Поломается кровать, — одобрил его Костя, — как, кстати о баранах, твои дела с документами?
— По-всякому. Но контора пишет, шуршит, Брюс не даёт застояться. Он рядом живёт, семьи нет, так отрывается на подчинённых. И в бинокль смотрит, — хихикнул Слава, — только его окна на восток выходят, Европу нифига не видать.
— А Григорич где?
— К Апраксину поехал. Вызвали его нарочным в Адмиралтейство.
— Похоже, наши дела худо-бедно идут. Ладно, я схожу, проветрюсь, навещу нашего друга библиотекаря. Похмелье заодно растрясу.
— Ты как с ним разговаривать собираешься? Ты что, уже шпрехаешь, что ли?
— Не-а. У меня приятель есть, он толмачом за поллитру поработает.
Слава не удивился. У Кости в любом месте, стоит им только на день задержаться, непременно образовывались кореша, дружбаны и прочие подозрительные ребята в неимоверном количестве, причём не всегда из благопристойных семей.
Костя вернулся часа через три, в компании с молодым человеком. Одет был тот в какой-то мундир, Слава плохо разбирался в нынешней амуниции. От ребят за версту разило перегаром, но удальцы были возбуждены, веселы и бодры. Костя в руках держал кувшин с какой-то жидкостью.
— Тяжёлый случай, Слава, я бы даже сказал, безнадёжный. Клиника, в чистом виде. Кстати, познакомьтесь, это Яков, иногда бывает грозен, — и весело рассмеялся, — а это Ярослав Ханссен, обрусевший викинг. Смирный. Гы-гы-гы...
— Чего это вы такие весёлые?
— Мы не весёлые, мы злые. Этот сучий потрох, прикинь, продержал нас на улице, пока изволил писать ответ своему родственнику. Нам пришлось коротать время в соседнем шинке. Но ради поиска истины... не той, которая в вине, а истины высшего порядка... Э-э-э... в общем, ну её на хрен.
Костя взял нож и безо всяких церемоний вскрыл письмо от Шумахера Шумахеру.
— Яша, напряги остатки мозгов, прочитай нам депешу. На вот тебе, для сугреву. Мыш, дай стаканы.
Костя разлил из кувшина красное вино.
— Говорят, портвейн. Но по мне — так больше похоже на домашнее вино. Но дерут, как за портвейн. Ну, чтоб не в последний раз!
Выпили, занюхали калачом. Слава едва пригубил, Мышу не было положено по возрасту.
— Константин, ты уверен, что не будет бесчестным читать это письмо? — спросил Яков.
— Уверен. У меня есть подозрение, что господин библиотекарь — мошенник и враг России. И сейчас мы либо развеем его, или мы получим подтверждение.
— Хорошо. Я тебе верю. Ну тут написано вот что. Здравствуй, мой мальчик!
— Всякую муть пропускай, — сказал Костя, — давай по сути.
— Вот пишет, чтобы деньги вернул. Потом вот что: мне кажется, что тебя обманули эти русские. Я тебе сразу говорю, что никакой инвенциум не может быть придуман в этой варварской стране. Русские к этому неспособны без руководства высшими нациями, к коим, несомненно, относится и германская.
Яков от этих слов аж поперхнулся.
— Как же так-то, а? Нешто мы звери дикие? — растерянно спросил он.
— Ты читай, читай. Ещё, мне сдаётся, и не такое увидишь.
— Но я, мой мальчик, видел много разных механизмов, читал много книг, и скажу прямо — челнок не может летать. Если бы он мог это делать, то немецкие учёные давно бы уже построили такой механизм. А что, челнок разве может летать? — недоумённо спросил Яков.
— И левретка, если её хорошо пнуть, может летать. Вот, кстати, идёт однажды поручик Ржевский по бульвару...
Дико заржали, видимо шутка им казалась верхом остроумия. Слава поморщился, Костя, как всегда, со своим казарменным юмором...
— Константин, ой, не могу... — сказал Яков, всхлипывая и утирая слёзы, — к дождю! Константин! Ты мне уже третий этот... анекдот, про Ржевского, сильно смешно. Только, я тебя умоляю, не надо их больше рассказывать в трактирах. Ржевский — сын Нижегородского губернатора, зело чванлив, спесив и злопамятен. Однако на язык остёр. Я не думаю, что вам нужен такой враг.
— А меня непотребно обзывать, это что? Моя-то родословная длиннее Ржевских будет. Мой род идёт от самого Великого Маниту, собирателя земель Американских. Когда Ржевские сопли рукавом подтирали, мои предки Тлеткаучитатлан раком ставили! Давай-ка, поручик, ещё по маленькой. Нервы береги, они не восстанавливаются.
Выпили ещё по одной. Яков продолжил переводить.
— Хочу тебя сразу предупредить, русские — все пьяницы, воры и мошенники. Они, наверное, украли этот секрет у настоящего немецкого учёного, и твой долг, как всякого честного человека, вернуть этот инвенциум родине. Даже если этот механизм и работает, то русским он всё равно ни к чему. Они не смогут им распорядиться так, как бы это сделал настоящий немец. Так, дальше... Не связываться с этим... этими э-э-э... Gesindel... С этим нищим сбродом, оборванцами, забирать чертежи и образец станка, и ехать в наш родной Кольмар. Там ты получишь за них достойное вознаграждение. Я тебе даже дам рекомендательное письмо господину... неразборчиво... Но по своей молодости ты, наверняка, испортишь и это дело. Так что, не мешкая, вези их ко мне, а я распоряжусь ими самым наилучшим образом. Я потом прощу тебе за это твой долг. Твой дядя Иоанн.
Слава аж опешил от такой дикой спеси и откровенного, ничем не прикрытого желания присвоить результаты чужих трудов.
— Мне кажется, господа, в России Шумахеров на одного больше, чем необходимо, — сказал он и нервно поправил очки на переносице.
Берёзов недоверчиво посмотрел на него, ведь за интеллигентом в четвёртом поколении раньше такой кровожадности не замечалось. Хотя, вообще-то Слава думал совсем о другом — как бы сделать так, чтобы Шумахер просто покинул Россию.
— Ты это серьёзно?
— Протестанты они такие. Что полезно мне — то полезно богу, их девиз. А каким способом — неважно, если ты украл — это хорошо, если у тебя украли — это плохо. Вот такие истоки двойных стандартов. Только нам от того не легче, это же паразит в чистом виде.
— Хорошо, позже поговорим.
Якову налили ещё, для восстановления душевного равновесия.
— Ну вот, а ты боялась, даже платье не помялось. Пойдём, Яша, я тебя домой отвезу, а то друзья волноваться будут.
Костя вернулся минут через сорок.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
