"Прибывший три дня назад доктор Левин убежден, что нам стоит попробовать ведьм. Проф посмеялся над ним. Проф говорит, что в каждой деревне этого добра — пучок на пятачок и никто ни в какой космос не отправился. Но товарищи Шефер и Грёнхаген рекомендуют своего коллегу по Аненербе как знающего специалиста, буквально — "лучшего эксперта по ведьмам и охоте на них", и настаи... О согласен предоставить необходимые ресу...."

"11 ..... Разговаривал утром с майором К. По всему выходит, что доктору Л в 1944 удалось создать целый взвод ведьм, наводивших морок на наших разведчиков где-то в Прибалтике. Тогда же доктор Л был захвачен в плен и надежно спрятан в Подмосковье. Шефер и Грёнхаген были удивлены, увидев его здесь"

"Сырбыкты появлением конкурентов недоволен. Он злится и обещает нам кары от самого Улу Тойона — знать бы кто это? Но товарищ Савельев, кажется, отнесся к обещанию шамана серьезно. Разговаривал с ним четыре часа подряд. Потом перевел Сырбыкты в свою комнату, а сам поселился у ...."

"27 июня. Определен состав первой команды. Врачи дали отвод майору К и старшему лейтенанту С. Не понимаю, из каких соображений? После того как демон овладевает сознанием носителя, он легко может излечить любой физический недуг. Ему нипочем переломы позвоночника и расколотый пополам череп, а у Кузнецова всего лишь... Конечно, Профу виднее, но теперь вместо шести человек "туда" пойдут пятеро". Старшим группы назначен ппк Артюхин. Сдается мне, что мы все очень рискуем. Господь Всемилостивый, прости нам грехи наши, если их можно...."

"02 августа. Завтра пойдет первая команда. Если все пойдет удачно, следом отправятся люди ппк А и м-ра Зв. Мне снятся кошмары, но никто, кажется, моих страхов не разделяет. Савельев в Москве с обоими немцами."

"... бря. Свершилось. Они там!"

Дядя Вася, о котором Рогозин уже успел позабыть, вдруг захрипел, выгнулся дугой, разбив затылок о стену. Брызнувшая кровь попала на руку Виктору, но сразу скатилась крупными каплями вниз — как будто кожа Рогозина была пропитана чем-то водоотталкивающим. Рогозин прихватил старика за голову и тотчас в его запястья впились две тощие руки дяди Васи, теперь похожие на изломанные ветки с отросшими когтями. Дернувшейся ногой старик разбил фонарь — зазвенело стекло и стало темно.

Теперь только гешины часы RADO блестели в черноте светящимися цифрами.

— Кончаюсь я, — едва слышно прохрипел дядя Вася. — Все, отмучился...

Рогозин хотел вежливо что-то возразить, но язык почему-то не повернулся.

— Ключи в Батагай отдай. Припорову Артему, найди его, — попросил старик. — И уходи отсюда. Может хоть ты...

Он замолчал, и Рогозин заспешил:

— Я журнал нашел на столе. Там...

И снова тонкие сухие пальцы попытались сжать рогозинское запястье, но в этот раз сил уже не осталось.

— Нет, — пересохшими губами прошептал умирающий старик, — не было там... журналов. Кишки, требуха на столах. И ничего больше. Обещай...

Он замолчал и Виктор понял, что остался в подземелье один. Что он должен был пообещать дяде Васе — так и осталось загадкой. Наверное, Рогозину следовало теперь соблюсти какую-нибудь очередную инструкцию, к которым так трепетно относился старый служака? Но все инструкции, которым он так долго служил, умерли вместе с ним.

Журнал, записи в котором стали откровением для Рогозина, вдруг показался глупым и ненастоящим: кто бы позволил на режимном объекте вести такой дневник? Виктор бывал однажды на обычном питерском "почтовом ящике", видел, как трепетно тамошние секретчики относятся к хранимым тайнам. За любую оброненную промокашку доставалось всем — от главного инженера до технички и грузчика. А здесь, на абсолютно секретном объекте, порядки должны были быть по-настоящему церберовские и каждый попавший сюда листок бумаги должен был быть пронумерован, учтен и либо сдан в архив, либо утилизирован на глазах важной комиссии.

Но все же он был — килограммовый пыльный неудобный гроссбух, в котором содержались страшные тайны лаборатории, и откуда он взялся было непонятно. Он теперь просто еще одна загадка из длинной череды подобных, которыми были буквально напичканы эти места, и ответ на которую не очень много добавит к общему пониманию.

Виктор бросил журнал в сидор, потер затекшую ногу, и от этого движения сухое тело дяди Васи сползло по стене, завалилось набок.

Рогозин уже привык к смертям, окружавшим его в последние дни, поэтому горевал недолго. Посидел минут десять возле тела дяди Васи, хотел приложиться к канистре — помянуть, но едва поднес горлышко к губам, как почувствовал накатывающий приступ тошноты.

— Простите, дядь Вась, — вслух произнес Рогозин и отставил канистру. — Я, мы... злились на вас за то что вы дали нам надежду, но не смогли соответствовать нашим ожиданиям. Простите. Это не ваша вина.

Еще несколько минут ушло на сборы: обыск вещей умершего хранителя подземелья в полной темноте, наощупь, укладка покойника — Виктору почему-то подумалось, что его следует положить в такую же позу, в какой лежат мертвецы в гробах. Зачем и почему — он не знал, но в тот момент это действие показалось важным.

Среди вещей мертвеца нашлась склянка, в которой плескалось что-то, источая запах ванили. Рогозин намазался жижей, — руки, щеки, лоб, шею, все, что выступало из-под рваной одежды.

Через полчаса Рогозин выглянул наружу, но за дверью стеной стоял дождь. Он пузырился на дорожном гравии, стекал между камушков в реку, превращая ту во взбесившийся поток.

Виктор, уставший от темноты, уставший бояться и ждать смерти, сел в полуоткрытом проеме, достал из рюкзака пачку сигарет и по примеру Юрика зажал одну сигарету между губой и носом, вдыхая через тонкую бумагу чуть сыроватый аромат табака. Никогда в жизни ему не хотелось курить, не хотелось и сейчас, но эта сигарета стала для него в этот момент символом его прошлой жизни, к которой, он это знал, вернуться уже не удастся, даже если получится выбраться отсюда.

Шумел дождь, почти такой же как в родном Питере — мощный, громкий, свежий. Воздух напитывался влагой, гремела водою река, все было спокойно и привычно. И казалось, что нет рядом никакого Савельева с его монстрами, нет мертвецов, нет наполненного кровью склепа и нет никаких страхов.

Рогозин не заметил как уснул.

Сон впервые за последние дни был крепким и непрерывным, так что когда Рогозин снова открыл глаза, он почувствовал себя отдохнувшим.

Гроза ушла, вечерело. Мокрые камни блестели в косых солнечных лучах, рассыпали тысячи бликов во все стороны. Было красиво и спокойно. Над рекой висела бледная радуга.

Виктор встал, размялся немного, попрыгал, возвращая телу подвижность. Затем, плотно закрыв за собой каменную дверь, пошел к старой пристани, рассчитывая на дядь Васиной лодке добраться до деревни, названия которой он так и не смог запомнить.

Но лодки у разрушенного причала уже не было — только обрывок веревки свисал с коряги.

Рогозин осмотрел его и решил, что веревка просто перетерлась о камни, а лодку утащила река.

Теперь предстояло пройти по размокшей тайге не одну сотню километров вдоль извилистого берега петляющей реки. Но в этот раз Рогозин был уверен, что дойти сможет — в рюкзаке на спине было достаточно провизии, в руках верный карамультук, а в карманах еще три десятка патронов. Для житья в этих краях — маловато, но чтобы выбраться к людям вполне достаточно.

Глава 18. Дорога домой.

Поначалу все внимание Рогозина занимали две вещи: безопасность, — и за каждым кустом ему мерещились орды инопланетных захватчиков-демонов и налипшие на ноги комья грязи, серьезно осложняющие продвижение.

Дождь основательно размыл грунт, наружу повылазили скользкие корни деревьев, на которых Виктор то и дело поскальзывался, а еле видное за серыми тучами солнце совсем не спешило просушить землю.

Так, падая и чертыхаясь, Рогозин прошел шесть часов, то приближаясь к реке, то удаляясь от нее. Дважды терял ее из виду и в панике возвращался по собственным следам. Сколько удалось преодолеть километров, Рогозин не знал, но подозревал, что не очень много. Поход по хлюпающей жиже выходил совсем не скоростным, а вернее сказать — черепашьим. К тому же петляющая постоянно река, единственный его ориентир в тайге, река, отойти от которой Виктору было непередаваемо страшно, отнюдь не способствовала упрощению маршрута. Кое-как проковыляв эти шесть часов, совершенно вымотавшись и обессилев, Виктор начал подозревать, что по прямой не прошел и шести километров.

Теперь его уже не занимала безопасность — он решил, что возможные его преследователи точно так же должны были бы измазаться в глине и вряд ли могли передвигаться быстрее.

— Хорошо, что не зима, — подбадривал он себя, поднимаясь на очередную сопку. — Зимой я бы кончился уже давно.

Потом мысли его переключились на тех неизвестных подполковников и майоров, о которых он успел прочесть в загадочном журнале, написанном, казалось, самой нечистой силой. Что заставляло их идти на такие безумные эксперименты? Что толкало на... Он не успел до конца додумать мысль, как в голове его вдруг словно включился свет и вся картина, вся эта сумасшедшая история вдруг заиграла новыми красками!

— Конечно! — вслух произнес он. — Все эти светящиеся, все эти черные юэры и абаасы — это те самые люди, те самые подполы и майоры, которые много лет назад ушли через переход на другую планету! А выглядят они так, потому что демоны, которыми они одержимы, перестроили их организмы под условия той планеты! Твою мать!

От новизны мысли он буквально сел на пятую точку ровно на том месте, где эта идея застигла его врасплох. Разрозненные паззлы сложились в выпуклую картинку и пришло понимание.

— Они вернулись! А мы их начали убивать... Или нет? Они ведь напали первыми? Нет. Все было не так? Я не видел, что произошло на алтаре, когда мы с Юриком бежали от чокнутых "рыбаков". Если "рыбаки" начали их расстреливать при появлении, то неудивительно. Но ведь черные нападали на нас первыми? Или... Ничего не понимаю. А Савельев, выходит, просто вернул своих людей обратно? И если бы не Юрик с его мистикой, все могло бы... И не Моня с его похотью...

Рогозин замолчал, немного ошеломленный своим открытием.

Он не мог сообразить — что ему делать теперь, когда очевидная истина открылась перед ним во всем своем безумии.

Рогозин поднялся с земли, кое-как взобрался на высокий утес над рекой и расположился под сосной. Вид открывался чудесный, величественный, но немного хмурый. Солнце пробивалось на землю сквозь редкие прорехи в облаках световыми столбами, шумела река и на много верст вокруг всю землю покрывал первозданный лес.

— Представляю, — пробормотал Виктор, доставая из рюкзака уже опротивевшую ему пастрому, — Гагарин приземлился, а ему в лоб из ружья. Обидно, должно быть. Но почему Савельев-то ничего никому не сказал?

— Я бы мог вам все рассказать, но кто бы мне поверил, — раздалось над головой. — Что за дерьмом от тебя воняет? Медвежьим, что ли? От Атаса прячешься? Зря. Убили моего Атаса мои бывшие сотрудники. Там, в пещере и убили. Зря ты дерьмом измазался.

Рогозин не испугался — теперь он уже вообще ничего не боялся.

— Здравствуйте, Ким Стальевич, — даже не поворачивая головы, сказал он. — Кушать хотите?

— Нет, Виктор, спасибо, — отказался бывший начальник и встал перед Рогозиным, загородив всю панораму. — С едой у меня все хорошо. У меня с лодками плохо — гроза утащила все. А резиновая соседская оказалась прострелена в двух местах. Так что вот, пришлось выбираться на своих двоих.

— И куда вы теперь?

— За тобой иду. Помощь мне твоя нужна. Никого ведь больше не осталось.

— Все погибли?

— Да, Виктор. И мне их искренне жаль. Там были не самые плохие люди. Борисов, Перепелкин, Андреевна. Светлая память. — Савельев присел на трухлявый пенек, но неудачно, потерял равновесие и, неловко взмахнув руками, упал на травянистую почву. — Вот ведь не везет! С демонами не шутят, Вить. До какой-то поры их можно контролировать, но если он чувствует реальную угрозу, то начинает все делать сам. А убить его, как ты уже знаешь, очень трудно.

— В чью голову вообще эта идея пришла — делать людей одержимыми?

Этот вопрос сильно заботил Рогозина и почему-то ему казалось, что узнав на него ответ, он поймет что-то важное.

— Отец Арсений. Хороший был человек. Давно это было. Отец Арсений долгое время изучал бесноватых, — Савельев как будто бы и не старался ничего скрыть, наплевав на подписки и секретность. — Он бы тебе все это во всех подробностях рассказал, любил старик языком помолоть, но, к сожалению, он умер в пятьдесят шестом. А началось все это еще при царе-батюшке, когда отец Арсений проводил обряды экзорцизма. Он заметил, что одержимые не одинаковы. Одни боятся креста, другие нет, с одними можно разговаривать, с другими — нет. Изучал труды отцов церкви, но ничего внятного на эту тему не нашел. Долго рассказывать. Лет за тридцать ему удалось систематизировать каким-то образом всю эту адскую иерархию и он пришел к выводу, что все зависит от того, какие бесы терзают душу несчастного. В тело плохого христианина никогда не вселится какой-нибудь индуистский божок, равно и как наоборот — Вельзевулу не нужны души почитателей Кали, они в его понимании и без того уже прокляты. И только атеисты открыты всем духам. Такой вот у нас с тобой бонус.

— И что было дальше?

— А дальше он с одобрения на самом верху создал целый закрытый институт, который пытался приспособить открытый им феномен для службы всепобеждающему учению Маркса-Энгельса. Ну, знаешь, неутомимые труженики, непобедимые солдаты... Этнографы, монахи, мистики, маги — всем у него дело нашлось. У немцев был Аненербе, а у нас — епархия отца Арсения. Потом уже в полном составе здесь оказались, когда здесь научились пространство пробивать.