Науфрагум: Под саваном Авроры - Том второй

Грегорика попятилась, щурясь от света, взмахом правой руки велела немного исправить курс. Пронзительно скрежетнула по стальному настилу левая гусеница, и машина, словно затаив дыхание, вошла на узкую эстакаду. Все оказалось еще хуже, чем я думал — внешние обрезы траков повисли над пустотой на пару дюймов. Кое-где в боковых листах встречались вырезы, и тогда гусеницы жутко провисали вниз. Я вывернул шею, пытаясь хоть одним глазком заглянуть в неодолимо притягивающую взгляд пропасть неведомой глубины. Из общих соображений было понятно, что едва ли строители купола стали бы рыть здесь провал до центра земли — зачем? — но приглушенный гул текущей где-то внизу воды указывал на изрядную этажность. Как только принцесса не боится пятиться по не огражденной ничем эстакаде, только временами поглядывая через плечо? Да еще ослепленная фарами? Выключить бы их, но тогда будет совсем уж страшно. Хотя и так — мы словно муравьи, ползущие в темноте по ниточке, натянутой между балконами многоэтажных зданий.

Мои мысли прервал раскат донесшегося справа орудийного выстрела. В воздухе над башней танка шурхнуло, и я увидел, как порыв ветра взметнул волосы Грегорики. Далеко слева жалобно зазвенело сыплющееся стекло.

— Фары!.. — ударил в наушниках выкрик Брунгильды.

Совершенно автоматически, не успев задуматься, я щелкнул тумблером, и купол затопила темнота. Путеводная фигурка принцессы растаяла в ней без следа, и я торопливо зажал тормоза.

— Снаружи?.. — уточнил я.

— На фундаменте, справа, — ответила через ТПУ Брунгильда, и над головой загудела поворачивающаяся башня.

— Заметили наши фары, понятно. Но теперь им ничего внутри не разглядеть, если...

Я не договорил — прожектор вспыхнул за внешним стеклом, мазнув тонким лучом по висящим в пустоте гидропонным корзинам. В ответ тут же оглушительно ударила наша пушка. В темноте вздулся огромный огненный пузырь раскаленных газов, брызнули длинные искры недогоревших пороховых макаронин. Луч мгновенно погас, но непонятно было, попала Брунгильда во вражеский танк или нет. Лишь там, куда она целилась, в стекле возникла слабо светящаяся звездообразная пробоина.

— Есть?.. — с надеждой спросил я.

— Неясно, — ответила телохранительница. Немного помедлив, честно добавила: — Нет, не попала.

— Жаль. Черт, танк, как канатоходец, да еще и снаряды летают. И так и так нехорошо. Ну, что делать... — я высунулся и заорал, стараясь перекричать гул двигателя: — Госпожа Госпич! Залезайте с девочкой в танк, снаружи опасно! Только не по краю!

Через минуту они обе смутными тенями вынырнули из-под переднего листа — выбрали самую безопасную дорогу, под днищем. Принцесса опять помогла им забраться на броню. Пропустив обеих внутрь, я высунулся и спросил:

— Так как, ползем дальше?

— Ничего больше не остается, — ответила Грегорика. — Видите меня? Можете рассмотреть сигналы?

— С моей стороны было бы просто неприлично вас не рассмотреть, ваше высочество, — с чувством ответил я. Внутренний голос немедленно поддакнул:

'Недооценивает, недооценивает себя наше прекрасное высочество. О боги, эти длинные стройные ноги, словно светящиеся в темноте!.. Я разгляжу с расстояния в милю с зажмуренными глазами. А ты?'

'Будто сам не догадываешься. Конечно, я тоже', — признался я.

'Может быть, это она так кокетничает? Не может же не догадываться о впечатлении, которое производит на мужчин, — продолжал ехидствовать внутренний голос. — А если действительно не догадывается, то остается признать ее слегка глуповатой'.

'Сам ты глуповатый. Она с этим живет девятнадцать лет. Нельзя же помнить каждую секунду. И делать ей больше нечего, как со мной кокетничать. А вообще — отвянь, мне некогда'.

'Но случая полюбоваться ты все равное не упустишь, так'? — проницательно заметил собеседник, прежде чем заткнуться.

— Тогда за мной! — крикнула Грегорика и, призывно расставив руки ладонями ко мне, попятилась дальше по эстакаде.

Это было жуткое путешествие. Справа и слева простиралась пустота, и теперь, погасив фары, я не мог различить даже края эстакады. Подозрение, что танк немного забирает влево, полностью подтвердилось: на протяжении ста ярдов пришлось по команде Грегорики трижды выправлять курс, притормаживая правую гусеницу. Каждый раз верхние ветви гусениц нависали над пустотой, танк грузно покачивался, и все внутри меня замирало. Если бы не принцесса, хладнокровно и четко семафорившая — вправо-влево-прямо, мое слоновье хождение по канату могло бы закончиться быстро и печально.

Ослепленные светом фар и вспышками выстрелов глаза снова привыкли к темноте, и выяснилось, что тьма внутри купола не такая уж и кромешная. Красные отсветы пожаров, мечущиеся по стеклам снаружи, позволяли рассмотреть контуры эстакад, пандусов, платформ и бассейнов, но внизу все так же плескалось озеро тьмы.

Мы миновали первую платформу, где слегка перевели дух, и двинулись дальше, по такой же узкой эстакаде, ведущей прямо, к гипоцентру купола. Там на разных уровнях пересекались несколько эстакад, над которыми нависала платформе несколько большего диаметра. Примерно на полпути дорогу преградила брошенная на рельсах вагонетка. Принцесса осторожно обошла ее сбоку, а я подвел танк вплотную и, упершись углом лобового листа, осторожно дал газу и надавил. Судя по всему, реборды оказались блокированы тормозами, так как вместо того, чтобы послушно и аккуратно сдвинуться по рельсам к следующей платформе — на что я и рассчитывал — высокая вагонетка вдруг приподнялась одним концом, покачалась, отчаянно скрипя, повалилась набок и с грохотом рухнула через край эстакады вниз.

Спустя секунду снизу донесся сочный, чавкающий всплеск — звучало так, словно вагонетка плюхнулась в жидкую трясину. Волна болотной вони, поднявшаяся до уровня эстакады спустя некоторое время, подтвердила это предположение. Но еще раньше раздающийся снизу плеск и бульканье перекрыл странный, слитный и мощный шелест. Шорох, рассыпчатый трепет и треск внезапно подавили все остальные звуки, перекрыв даже клекот холостого хода танкового дизеля. Непонятный шум поднимался волнами, ширился, накатывался снизу, точно лезущая из булькающего котла густая пена. В отрытый люк вдруг толчками пошел возмущенный воздух, а потом темное подкупольное пространство внезапно зарябило и зароилось неисчислимым множеством вспорхнувших снизу мотыльков. Гудя, как миллион пчелиных ульев, и трепеща крылышками, крупные насекомые вихрями и кольцами завертелись вокруг танка. По лицу задели крылышки, тяжелое мохнатое тельце ткнулось в лоб, скатилось на колени, завозилось, пытаясь перевернуться. В свете лампочек приборной доски я рассмотрел огромного мотылька, на темной бархатистой спинке которого несколько светлых пятнышек складывались в изображение человеческого черепа.

'Acherontia atropos' — бабочка 'Мертвая голова'? Да, точно! Всего пару недель назад мамочка подсунула мне томик Китса с большой и красочной литографией на обложке. Как там он назывался, 'Ода меланхолии', что ли?

Грегорика, замершая ярдах в пяти впереди танка, от неожиданности прикрыла лицо руками. Сквозь метель проносящихся мимо, наискось, снизу вверх мотыльков, ее тонкий силуэт казался вибрирующим и исчезающим. Она словно растворялась, таяла, улетала в бездну вместе с траурным бархатнокрылым роем. Меня охватил ужас — показалось, что одинокая, снедаемая изнутри непонятной тревогой девушка действительно пропадет, рассыпавшись, оставив нас на полпути в никуда...

— Ваше высочество!..

Я уже наполовину высунулся из люка, но дрожащий голос Грегорики остановил меня:

— Н-ничего. Все в порядке, Золтан. Мне просто показалось... наверное, от неожиданности. Как... как сильно это бьет по нервам... правда? — она отняла руки от лица, попятилась на шаг, потом другой. Замерла, упершись спиной в лист лобовой брони, передо мной.

— Еще бы.

— ...Вдруг показалось, что это души погибших людей, обитателей этого печального континента. Ведь мотыльков... мириады, правда?

— Да. Действительно, жуткое зрелище. Мурашки по коже.

— Они всегда считались вестниками смерти. Может быть, души не могут найти покоя, ждут, когда кто-то сумеет раскрыть тайну. Понять, что случилось, как сделать, чтобы подобное не повторилось больше. Г-глупо звучит, да?

— Вовсе нет.

— Но откуда же здесь столько мотыльков? Насколько я помню, они не относятся к общественным насекомым, а живут поодиночке, и никогда не бросались в глаза своей многочисленностью. И вдруг здесь, в прохладных северных краях...

— Даже и предположить не могу, как возник этот биоценоз. Конечно, кузнечики тоже трещат в траве поодиночке... пока не превращаются в саранчу. Никто ведь до сих пор так и не понял, отчего так случается. Может быть, и здесь?

— Кузнечики... — принцесса зябко передернула плечами, словно от холода. — ...И даже саранча это одно, но 'мертвые головы'...

— Чего вы хотите от материка-кладбища? Нормальные мерки тут не действуют.

Она кивнула.

— Если принять за истину гипотезы о существовании общего некротического поля, то Науфрагум должен был заставить содрогнуться все мироздание. Мгновенная смерть сотен миллионов или миллиардов людей... вспышка, в которой сгорели мысли, устремления, мечты...было бы странно, если бы здесь хоть что-то осталось нормальным.

Минутная остановка позволила переждать пик мотыльковой 'метели'. В ушах все равно еще стоял низкий, шепчущий гул мириадов крылышек, но большая часть насекомых поднялась выше, куда-то к полярным широтам купола, где плавно покачивалась подсвеченные отблесками пожаров гидропонные корзины. Судя по тому, как поредели роящиеся потоки мотыльков, они каким-то образом находили себе дорогу наружу, за пределы купола.

— Улетают... — провожая их полным боли взглядом, прошептала принцесса. Опершись спиной на лобовой лист, она обняла себя руками за плечи, словно пытаясь согреться. Нет, дело было не в холоде — влажное болотное тепло, поднимающееся снизу, создавало здесь атмосферу куда более комфортную, чем холодная предосенняя ночь снаружи купола. Глядя на спину Грегорики, я не мог отделаться от мысли, что ее гнетет что-то иное, какие-то мрачные предчувствия. Я буквально чувствовал, как она старается стряхнуть их — и не может. О боги, никто не учил меня успокаивать расстроенных девушек, но и смотреть со стороны, как она мучается, было невыносимо. Неловко протянутая рука повисла над ее плечом, но так и не осмелилась коснуться. Пытаясь подобрать слова, я прочистил горло, но Грегорика восприняла это иначе.

Выпрямившись, она тряхнула головой.

— Простите. Не время разваливаться на части. Идемте.

Переборов себя, принцесса решительно шагнула вперед, переступив погнутый ребордами вагонетки рельс. Кляня себя за нерешительность, я прибавил газ и выжал сцепление. Траки снова залязгали, но так медленно и осторожно, что казалось — танк крадется на цыпочках. Тяжеловесно и неуклюже, как слон в посудной лавке. Нет, в хрустальной мастерской.

Мы миновали пересечение с другим пандусом, выглядевшее, как круглая площадка. Теперь невысоко над головой — ярдах в десяти — проходила наклонная секция спирального рельсового пути, предназначенного для перемещения подвесных корзин. Одна из них, массивная, обросшая корнями, висела прямо над головой. Впереди, ярдов через семьдесят, наш пандус выходил на более массивную платформу.

Справа брякнул люк пулеметной башенки. Быстро метнув взгляд туда — надолго отрываться от управления было просто опасно — я с удивлением отметил, что Весна, словно забыв о своей обычной пассивности и застенчивости, даже не спрашивая разрешения, высунулась по пояс и перегнулась, всматриваясь в темную пропасть по правому борту танка.

— Что-то там видите? — окликнул я ее, снова глядя только на силуэт указывающей дорогу принцессы.

— Кажется... кажется, да, — неуверенно ответила Весна. — У меня не очень хорошее зрение...и, наверное, вы не станете слушать такую неумеху и разиню...

— Ничего-ничего, — успокоил я ее. — Мне нравятся девушки в очках. В них есть особый шарм. Конечно, очки — да и девушки — бывают разные, но ваши, кругленькие и невинные, просто прелестны. Далеко не всякое дело требует острого орлиного взора, не переживайте так, госпожа Госпич.

— В-в-весна.

— ...Весна?

— Можно... м-можно просто Весна.

— Чудесно. Зовите меня просто Золтаном, конечно же. Так в чем там дело? Эй, Весна, держитесь крепче, не выпадите из люка.

— Х-хорошо. Так вот... мне кажется... ну, я не уверена полностью, но думаю... э-э-э... гипотетически.

— Гипотетически что?

— Д-думаю... думаю, что гипотетически... то есть, нет, практически... Мне кажется, что внизу, под нами, виден большой газгольдер.

— Газгольдер? Это такая большая цистерна для сжиженного газа?

— Н-нет, вовсе не обязательно сжиженного. П-просто газ под давлением... обычно его хранят в таких цистернах... ну, то есть не цистернах, а в сферических емкостях, которые называются...

— ...Газгольдеры, понятно. И?

— ...И-и-и?

— И что из того? На что нам сдался сферический газгольдер? Нет, не поймите меня превратно, мне нравятся и цистерны, и газгольдеры, я бы даже полюбовался на него вместе с вами, но сейчас не могу — немного занят.

— П-п-простите... госпо... ах нет... З-з-золтан... Святославич...

Весна смешалась и залилась краской так, что, кажется, даже в темноте было видно. Нет, я не хотел ее обидеть, конечно, но отвлекаться и смотреть по сторонам я физически не мог, и — mea culpa — пытался сбросить напряжение хотя бы с помощью пространных сентенций. Есть за мной такой грех.

Так, погодите, а откуда она узнала мое отчество? Алиса, что ли, растрепалась?

— Это вы меня простите, Весна. Не хотел над вами смеяться. Так получилось потому, что сам отчаянно трушу. Виноват.

Она оглянулась со странным выражением, потом, почти не заикаясь, ответила.

— Я сама виновата... что отвлекаю. Извините. Но если газгольдер не пуст, это может... может быть важно. Только я не знаю, как это выяснить.

— А он глубоко?

— Трудно сказать... но, кажется, примерно метров... то есть ярдов на двадцать ниже эстакады.

— Бросить что-нибудь, чтобы определить по звуку, — предложил я. — Но придется подождать до следующей платформы.

— Что такое? — крикнула принцесса, вопросительно подняв брови. За гулом танкового дизеля она не могла расслышать наш разговор, пусть даже и ведшийся на повышенных тонах.

Я нажал на тормоз, заглушил двигатель и по пояс высунулся из люка, шаря по лобовому листу.

— Весна просит проверить кое-что. Грохнуть чем-нибудь по цистерне внизу. Чем бы, чем бы...ага, вот, — под руку попался кусок разбитого кирпича от печной трубы. — Сейчас вылезу...

— Не трудитесь, — принцесса вдруг выхватила кирпич и, разбежавшись, запустила куда-то вниз и вправо. Спустя пару секунд оттуда вернулся приглушенный металлический звук удара.

— Если я еще не совсем оглох от танковых звуков, это прозвучало не так, словно по пустому баку, — прокомментировал я. — Рискну предположить, что газгольдер все еще под давлением. Да?