Берег мой. Книга 1

Она стиснула зубы. Посмотрела на часы. Половина десятого. Сейчас закроется зал, придет Ольга, и они пойдут в кино. А с матаном у Кулигина пора завязывать, сколько можно? Уроки прогуливает, человеку лишние хлопоты доставляет. И вообще... никакого матана, пока физику не нагонит.

22

Ночью Саше приснился Кулигин — пьяный, с крашенными в ярко-рыжий цвет волосами. И зачем-то требовал, чтобы Саша танцевала ламбаду.

Она проснулась с чувством, будто действительно виделась с ним. "При чем тут ламбада?" — рассмеялась про себя.

Было еще очень рано, соседки спали. Можно и самой поспать. Или помечтать. После такого сна! И неважно, что вид и требования Сергея Валентиновича были, мягко говоря, странными. Она ему любому рада.

Она представила, как приходит в институт, садится за стол, а за соседним уже сидит Кулигин. "Привет, Саша, как твоя задачка?" — "Да продвигается, Сережа..." — "А скажи-ка мне..." Стоп! Не годится. Это надо математиком быть, чтобы с ним да в одном кабинете. Как те, на стендах. Ну, хорошо, в универе, когда она станет преподавателем: "Здравствуй, Сережа, как дела?" — "Ой, привет, как здорово, что ты пришла, я тебя искал..." — "Я слушаю, Сережа..."

Сережа, Сереженька. Какое красивое имя! Везет же Ольге, может его произносить по сто раз на дню, совершенно законно, не то, что Саша — шепотом и то неслышно.

Вспомнился недавний фильм, французская мелодрама. Женщина по имени Мишель влюбилась с первого взгляда в пианиста, друга своего мужа, скрипача. Сбежала из дому, пожила сколько-то с тем пианистом и утопилась с горя. После пианист приехал к скрипачу, лысому и невзрачному, и долго врал про то, что Мишель не изменяла мужу и вообще всю дорогу одного его и любила. Поверил скрипач или нет, Саша не поняла, потому что замечталась о своем с самого момента, как Мишель увидела пианиста, и киношные перипетии прошли большей частью мимо сознания. Тем более, что конец плохой, а, значит, и фильм никуда не годился с точки зрения Саши. Близкого ей тут было только одно — увидела и потеряла голову. А всякие страдания, измены, оправдания — неинтересно, грустно слишком.

Нет, не надо Саше такого. Чтобы у Кулигина из-за нее неприятности были. Наверняка у него дома все хорошо: жена, две дочки, работа нормальная. Спокойная, налаженная жизнь, все друг друга любят. У такого чудесного человека не может быть иначе! И тут вламывается какая-то... круша все. И ведь ничего не построить будет на этих развалинах. Может, и есть люди, женщины, с которыми он будет счастливее, чем сейчас. Только это не Саша.

Вообще непонятно, как это люди решаются замуж выходить, жениться? Ведь это надо быть уверенным, что любимому с тобой будет хорошо, лучше, чем с кем бы то ни было другим. Саше даже представить себе такое трудно. Чтобы кто-то с нею был счастлив? Да кто она такая? Вот жизнь испортить — это запросто.

"Слишком люблю, чтобы выйти замуж" — эту формулу она уяснила про себя давно и затвердила назубок. Почему? Да — как же иначе? Чего в ней такого плохого? Ничего. Хорошего нет, вот и все. Ольга — другое дело. Или Танька. Даже Наташка — и та сможет быть хорошей женой. Она хоть и вредная, а если кого полюбит, то будет заботиться, кормить... ну и все остальное.

А чужую семью разбивать — это совсем... надо уверенность иметь железную. Что я — самая-самая! У кого есть основания — те пускай. А Саше и уважения хватит. Самое большее — дружбы. Вот приснись ей Панарин или там, Петров — пришла наутро и рассказала бы. И все бы ржали.

Так и с Кулигиным бы: "Ты чего, Серега, обнаглел, в натуре, в каком виде ко мне являешься да еще ночью? А ламбаду сам танцуй, я погляжу, как у тебя получится!" — "Да, знаешь, чего-то грустно стало, решил развлечься". — "Грустно? А что такое? Расскажи, Сережа..."

Она уткнулась в подушку и беззвучно заплакала.

23

Фильм в этот день им попался совсем плохой с кучей неприличных и грубых сцен, опять всякие страсти, измены и ссоры. В результате настроение и без того унылое испортилось окончательно.

— Зря пошли, — сказала Ольга, поднимаясь на крыльцо. — Кстати, сегодня Ренат обещал что-то сказать интересное.

— Он и в прошлый раз обещал. Сейчас еще не поздно к нему зайти.

Но заходить не пришлось, Ренат сидел у них в комнате за столом и пил чай.

— Привет, девчонки, — поздоровался он. — Ну что, может, все-таки не станете отселяться?

Они хмуро покачали головами.

— Эх, дела, — он вздохнул и вдруг улыбнулся, вынул из кармана колечко с двумя маленькими желтыми ключами. — Держите. Вот теперь ваши ключи. От сто восьмой маленькой.

— Спасибо, — заикаясь, произнесла Саша, взяв ключи.

— Спасибо, Ренат! — с чувством сказала Ольга. — А когда можно переселяться?

— Да хоть сейчас!

Они просияли. Наташка, наоборот, еще угрюмее уставилась в свою чашку.

— Да не грусти, Наталья, недолго ты будешь тут куковать, найдем тебе соседей, — бодрым голосом сказал ей Ренат.

Наташка кисло улыбнулась. Саше вдруг стало ее ужасно жалко, просто до слез, она чуть не отдала Ренату ключи, дескать, ладно, но вовремя опомнилась. У Наташки своя жизнь, у них — своя. Она налила чаю себе и Ольге и тоже села за стол.

— Саша, ты не в курсе, там Дуплянко на меня сильно злой? — спросил Ренат.

— Боюсь, что сильно, — нахмурилась Саша. — Ему и из института на тебя нажаловались.

— Вот-вот, — сказала Ольга. — Меня шеф пилит, "где ваш напарник?", по три раза на дню спрашивает. Ты бы хоть появился, что ли? И на лабах Дуплянко Сашку загрыз, мол, повлияйте как-нибудь, староста все же.

— Ох, все верно, да вот сам не знаю, что делать. Заботы да хлопоты, учиться некогда...

— Вылетишь ведь так! — ужаснулась Наташка.

— Да ладно, время еще есть, — он рассеянно оглядел комнату. — Гляжу, у вас целых две гитары! Чьи?

— Ихние, — показала Наташка на соседок.

— Спойте чего-нибудь? — попросил Ренат.

Ольга с готовностью пересела на кровать в обнимку со своей "Кремоной".

"Надо же, — думала Саша, прихлебывая чай и слушая Ольгино пение. — Сидим такие мирные и дружные. Cегодня переедем... и заживем... как?"

24

Нет, все, с нее хватит. Хватит!

Инга отшвырнула письмо и опять заходила по кабинету. На глаза попался коробок спичек. Инга заскрипела зубами. Курить хотелось отчаянно. Вторую неделю уже. Наверное, она не выдержит и начнет снова. Сколько трудов положено на то, чтобы бросить! Но тогда был смысл, и труды были радостными, а теперь?

Затрещала рассохшаяся дверь. "Не дай Бог, шеф", — подумала Инга. Последнее время ей трудно владеть собой, а с шефом ввиду близкой защиты нужно поддерживать самые мирные отношения. К счастью, это была Света.

— Привет, занята? Чай не хочешь попить?

Инга облегченно вздохнула, отозвалась почти радостно:

— Привет! Давай попьем, заходи.

— Ты автореферат уже сделала?

— Давно, — отмахнулась Инга. — Вот сегодня отпечатала последний раз. Надо формулы вписать. А у тебя как дела? Что-то невеселая последнее время.

— Нормально. Предзащиту опять отложили. Теперь в мае, в конце.

Инга устроилась с чашкой на подоконнике и поняла, что напрасно. В голову полезли ненужные воспоминания, как сидела здесь летом, разглядывая записку с телефоном удивительного человека Алексея Бурмина. Надо было тогда сжечь эту записку. Не было бы сейчас терзаний, разочарований. И надежд.

Да какие надежды?!!

Она слезла с подоконника и села за стол, рядом со Светой. Та была странная, непривычно тихая.

— От Алексея есть что-нибудь? — спросила она.

Мда. Лучше бы и дальше молчала.

— Есть, — как могла спокойно ответила Инга. — Вон письмо лежит. Как ни в чем не бывало! На три страницы про этот несчастный пожар и свои хлопоты. Будто больше писать не о чем.

— А о чем?

— Да как же?! Я его жду, с ума схожу. Тут такая радость привалила, три месяца нормальной жизни. Ага, разбежалась! Там, видишь ли, без него все пропадет. А здесь?! Незаменимый, е-мое...

— Но ведь это правда!

Инга гневно сверкнула глазами, но Светка не увидела, она смотрела в чашку, будто пыталась прочесть что-то на ее дне.

— Конечно, правда, — горько вздохнула Инга. — Мне ясно дали понять... приоритеты. Где работа, а где семья. Так и дальше будет, я чувствую. Оно мне надо? Я нормальной жизни хочу, спокойной! А так... так я и одна проживу.

— Разве ты его не любишь? — пробормотала Светка.

Инга рассмеялась сквозь слезы.

— Любишь, не любишь... Мне не двадцать лет. Я устала, хочу покоя, понимаешь?! Мне эти страсти жен-декабристок... не знаю. Наверное, я плохая, глупая эгоистка, но не могу я так! Я его считала человеком надежным, с которым будет спокойно, тепло и тихо. И что? Весь год на иголках, как девочка: приедет? Не приедет? Когда обратно уедет? Да е-мое! Он ведь не военный, не мент, не хирург. Биолог, инженер. На кой мне сдалась такая жизнь?

— Зато он тебя никогда не разлюбит, не изменит. В этом можешь быть уверена.

Инга знала, что Светка права. В чем-чем, а этом она может быть уверена. А что толку?

— Что толку от такой любви? Он любит работу. А меня — постольку поскольку.

— Нормальные мужики все такие. Примерный семьянин это... не знаю, что такое. Рабочий, который от звонка до звонка, а вечер на диване? Ну дак все равно будет что-то еще любить, кроме тебя. Телевизор, футбол, бутылку, наконец.

Инга слушала, скрипя зубами. Светка права, совершенно права. "Ручной" муж это что-то странное. Разве ей такой нужен? С другой стороны...

— А другие как живут, с теми же биологами? — сказала она. — Вон Машка Черепанова. Ее Витя как раз так и живет, утром на работу, вечера все дома.

— Так дома он в кабинете запирается и часто до утра, — подхватила Света. — Он теоретик, разница есть.

— Пусть запирается, зато дома!

— Так и Леша будет дома. Ты подожди, ведь меньше полугода осталось. Будете жить, как люди, чего ты дергаешься?

— Как люди, — вздохнула Инга, косясь на письмо. — Хоть бы пообещал вернуться через месяц. Что там, ползавода сгорело, что три месяца ремонтировать? Эдакий шухер...

— Правильно, что не обещает, не надо ему тут быть, — сказала Светка и впервые за разговор прямо посмотрела на Ингу. — Ты не зови. Получит квартиру — приедет, дня на три-четыре. Чисто вещи собрать. Дольше ему здесь нельзя.

— Это еще почему? — Инга с подозрением уставилась на нее.

— Потому.

— Слушай, а это не ты подколдовала?

Она думала пошутить, но Светка смотрела серьезно:

— Считай, что я.

— Ты пожар устроила?!

— Я устроила, что ему пришлось уехать, — уклончиво ответила Света. — Он ведь мог и остаться, даже хотел... пришлось подправить.

— Ты ему что-то сказала?

— Говорить тут не нужно. Да не гляди ты на меня, как на врага народа! — она устало поморщилась. — На самом деле, достали вы меня, ребята. Сама не дождусь, когда свалите, и чтоб с концами. А жить ему здесь нельзя, опасно, понимаешь? Короче... радоваться тебе надо. Пока он там — он в порядке. Кстати, — она улыбнулась, но как-то отстраненно, будто своим мыслям. — Было бы здорово, если бы вам удалось поближе к Байкалу поселиться.

— В Байкальске?! — ужаснулась Инга. — Это кошмарный город, там нельзя жить!

— Там как раз можно! Ну не в нем, где-нибудь еще. Понимаешь, Байкал его любит и хранит поэтому. До поры, конечно. Главное — не сердить его.

— Кого?!

— Дух Байкала, озера. Они, правда, не очень много могут, но могут... когда хотят. Поэтому ему надо быть к тем местам поближе. Чем дальше — тем защита слабее. А тут вообще... В Москве и то безопаснее.

— Что, Байкал конфликтует с Обским морем? — полусерьезно спросила Инга. — Может, мне тоже нельзя отсюда уезжать?

— При чем тут эта лужа, — брезгливо сказала Светка. — Тут никакого духа нет. Сама Обь — дело другое. Но это ни при чем. Земля тут плохая.

— Да ну, погляди, как красиво, все растет, — Инга снова подошла к окну.

За ним была весна. Вся природа будто в нетерпении — вот-вот стает снег, высохнут лужи, обочины покроются зеленью, запестрят одуванчиками и медуницей, деревья оденутся прозрачной листвой, запахнет черемухой и сиренью, люди повеселеют. Впрочем, они уже повеселели, студенты скинули пуховики и сапоги, девчонки щеголяют в колготках и беретиках, и не только девчонки. Зверье тоже ожило, воробьи как с ума сошли, верещат дни и ночи, белки потеряли всякий страх, выскакивают прямо под ноги, требуют подачек. О голубях и говорить нечего.

— Чем же тут плохо?

— Плохо. Клещи одни чего стоят.

— Нельзя же чтобы все как в раю! Кстати, на Байкале тоже их хватает.

— Это в тайге. В самом Иркутске их нет.

— Ну хоть что-то.

— Ладно, пойду я, — Светка зевнула. — Дел еще куча. — Она потянулась и встала. — А ты кончай хандрить. Все будет хорошо.

— Ты правда так думаешь? — с проснувшейся надеждой спросила Инга.

— Зачем мне думать? Я это вижу.

Она ушла, а Инга схватила письмо, стала перечитывать.

"Здравствуйте, мои! Вот как получилось, опять пришлось вас бросить. Обижаетесь, наверное? И правильно. Я тоже зол, как черт, но это даже помогает, все меня боятся, а, следовательно, уважают. Ну, я, чтобы поменьше тосковать о вас, ввязываюсь во все, что только можно, раз уж приехал..."

Странно, будто первый раз она читает эти строчки, совершенно ведь по-другому звучали вначале!

Инга схватила чистый лист. Скорее отвечать! Что ждут они его, любят. Верят. Что скоро все наладится и будет хорошо. Просто чудо, как хорошо!

Кстати, почему — будет? Разве сейчас плохо?

На край форточки уселась синица и пронзительно чивикнула. Инга посмотрела на нее и впервые за много дней рассмеялась легко и свободно.

Продолжение следует

Песня В.Высоцкого.

Песня группы "Машина времени".