Сумерки богов (Мв-8)

Кто сказал, что эскадроны смерти — это сугубо латиноамериканское изобретение? Верно, такого не знали ни рейх, ни СССР, ни США с Англией — ну кто бы позволил совершенно левым личностям делать работу контор? Это допускается, лишь когда факт репрессий надо скрыть от общественности, что иностранной, что своей — но зачем таиться сильной державе (а не какому-нибудь Сальвадору, озабоченному сохранением своего имиджа)? Ну, еще когда в стране смута, и каждая из политических сил спешит обзавестись собственной бандой для сведения счетов — так было в Испании в тридцатых. Но ведь и в Италии сейчас похожая картина!

Разброд даже в правящей верхушке. Дуче, король с наследником, маршал Бадольо, другие фигуры в генштабе, банкиры, промышленники — и спор, под кого ложиться (а также, конечно, "кто виноват"). И еще немцы затесались — которым пока приходится внешнее приличие соблюдать, да и руки коротки, весь персонал представительства собственно гестапо в Риме, несколько десятков человек! Так что "люди в черном", кто ночами врывается в дома и хватает "подозрительных", это не немцы, а местные — работающие по приказу куратора от гестапо. Куда и сдают арестованных — и что с ними после, неизвестно. И работают не за идею, а за жалование — за каждого доставленного немцы платят отдельно.

А где финансовые интересы, там и конкуренция. И желание работать уже не на государство, а лично на себя. Потому нередко хватают и тех, с кого можно что-то взять. В основном евреев, против такого немцы точно возражать не будут, если до гестапо дойдет, и богатых приезжих. И граф Этьен Лакруа показался им как раз такой фигурой.

— Пьетро донес, племянник хозяйский. Он нам всегда на богатых клиентов указывает, за малую долю.

Ну, сучонок — разберусь я еще с тобой, когда съезжать будем. А отчего просто не грабили — ведь он ключи от номеров запросто дать мог?

— Так репутация у заведения. Если здесь часто обворовывают, кто сюда поселится? А арестовали, тут претензий быть не может.

— И куда после арестованных девали? Немцам не сдать ведь, на кого приказа не поступало?

— Известно куда: ножом по горлу и в катакомбы. Место знаем, куда труп сбросить, сто лет не найдут.

Так вы и товарищу Маневичу такое готовили? Вот было бы, если бы он поехал один! Ну так не обижайтесь, если и с вами так же! По одному отводим неудачливых бандитов к машине и перед тем, как запихнуть внутрь, ломаем им шеи, чтобы кровью не замарать. Про катакомбы спросили — но место неудобное, и ехать далеко. Так что избавляться от вас проще будем.

Кстати, сгубила фраеров еще и банальная жадность. Ну зачем так спешить, в первый же день, толком не разведав? А было у них однажды, что жертва по приезду успела ценное в банковскую ячейку положить, и вышел облом! Потому теперь старались сразу. И нас сначала приняли за конкурирующую организацию, эти банды, оказывается, и меж собой воюют, успев город Рим на зоны охоты поделить — вот только немцам до этих терок нет дела, и "при исполнении" границы не признаются, что дает широкий простор влезать на чужую территорию, но если таких ловкачей ловят... Мафия у них тут!

Как запихнуться в машину хрен знает какой итальянской марки — на "эмку" похожа — всемером, даже считая, что четверо покойники? Маневич тоже поехал, сказав, что Рим хорошо знает — а Скунса на хозяйстве оставили. Выехали к реке Тибр, там место было удобное, вполне могла машина в воду и сама сорваться, на повороте. Рассадили мертвецов, как положено, и дали по газам. Булькнуло лишь — найдут, конечно, но на телах ран от огнестрела и холодняка нет, так что на первый взгляд сойдет за несчастный случай. Хотя Валька бурчал, проще было там же рядом, в паре кварталов, всех жмуров в канализационный люк — а теперь назад пешком. Так машину все равно отгонять пришлось бы!

— А зачем отгонять, ездили бы пару дней сами.

— Валь, ты смеешься? Тут, конечно, в сравнении с нами бардак, но не до такой же степени? Откуда у "испанцев" машина? Тут вроде проката автомобилей нет еще.

— А немцы где берут? Я видел — фрицы сидят, а номера местные.

Назад вернулись без происшествий. И завалились спать, оставив Скунса дежурить, затем под утро его Валька сменил. Надо все же место дислокации менять, раз нашумели. Но не ночью же съезжать — подозрительно будет!

Завтракаем. Первыми мы спустились, затем и Маневич сошел. Время уже позднее, одиннадцать часов. Я думаю, что если сейчас уезжать будем, то успею еще сучонка Пьетро найти — убивать не буду, зачем еще один жмур, но вот можно так по организму настучать, что после обязательно инвалидность будет, а через месяц, три, полгодика, как повезет — совсем как Павка Корчагин, в инвалидной коляске. Сидим спиной к стене, лицом к дверям, это уже в привычку вошло. И тут входит дедок на вид лет под шестьдесят, но крепкий еще, лицом на артиста Джигарханяна похож — машина не подъезжала, значит, пешком пришел? Подходит прямо к столику, где я и Маневич сидим, и вежливо спрашивает: "Дозволите ли?" — по-немецки!

Ну очень спокойно и уверенно — я сначала даже подумал, что это кто-то из агентов товарища Этьена. Валька со Скунсом за соседним столиком лишь покосились, и снова "держат дверь". Оцениваю гостя — а ведь, несмотря на возраст, физически еще ничего, со мной бы не справился, но такого, как Маневич, в рукопашке сделал бы однозначно! И взгляд холодный, пронизывающий — охотника, а не жертвы. Одет в штатское, под пальто строгий костюм с галстуком и жилетом, строевой выправки не заметно. И тросточка у него интересная, судя по тому, как качнулась тяжело, вес в ней — свинцом залита или клинок внутри? Руки на виду держит, оружия в карманах и под пиджаком нет, ну если только что-то совсем крохотное. Ладно, живи, пока непосредственной угрозы не представляешь — если что, я тебя в края вечной охоты за секунду отправлю. А дальше, как Маневич решит.

— Хотел бы переговорить с вами наедине, господин... Лакруа. Или все же Конрад Кертнер?

И сразу ко мне:

— Молодой человек, я не сомневаюсь, что вы и ваши люди, которых очень может быть, поблизости больше, чем те двое, в состоянии устроить то же, что в Будапеште. Но сейчас это излишне, поскольку я пришел исключительно ради переговоров. И предмет их может заинтересовать не только и не столько вас, но и тех, кто гораздо выше.

Снова к Маневичу:

— Простите, забыл представиться. Группенфюрер Рудински!

Роммель Э. Солдаты пустыни. Л.,1993. Пер. с нем. изд., 1970 (альт-ист)

Гитлеры приходят и уходят, а Германия и немецкий народ остаются!

Именно так я понимал свой солдатский долг. Служить Германии — а не фюреру и не национал-социализму. Так устроен мир, что в нем уважают лишь сильных. Потому, когда Гитлер в тридцать третьем обещал поднять униженную, растоптанную, несправедливо ограбленную Германию с колен, я поверил ему и служил со всем усердием. Воссоздание германской армии до уровня сильнейшей в Европе, разработка самой передовой тактики, вооружение новейшей техникой. Тридцать девятый год, Польша — что это еще за географический курьез, возникший, однако, на нашей земле и виновный в резне мирных германских граждан? Затем была Франция, наш давний враг, и главный виновник того нашего унижения, двадцать лет назад. Война выглядела легкой прогулкой, даже Польша поначалу казалась нам еще одной Чехословакией, ну кто же знал, что проклятый Альбион действительно на этот раз объявит нам войну, а не пошлет еще одно грозное предупреждение? Норвегия, Франция, Югославия... Война казалась выигранной, дело было лишь за условиями мира. Надолго бы хватило британцев, запертых на своих островах? Если бы Гитлер не напал на Россию, то очень может быть, сегодня бы мы знали его как нового Бисмарка, первого канцлера Объединенной Европы. Но историю нельзя переиграть заново.

Это долгое, но необходимое вступление к моему рассказу, что произошло в феврале сорок четвертого, когда я должен был принять решение. За что на меня после вылили потоки грязи, называя презренным ландскнехтом, без зазрения совести переходящим на сторону сильнейшего. Замечу, что больше всего усердствуют в этом те, кого нет в Германии, как, например, Манштейн — внутри же ГДР в мой адрес не прозвучало ни одного упрека, ни за время моего пребывания на посту главкома фольксармее, ни после моей отставки. Повторю, что я видел свой долг в служении Германии — и потому верность ее вождю была обусловлена тем, насколько этот вождь служит немецкому народу. А в феврале сорок четвертого уже ни у кого не было сомнений, что политика Адольфа Гитлера гибельна для страны.

Номинально Еврорейх был еще достаточно силен. Под его властью оставались наиболее развитые страны Европы — Франция, Италия, Бельгия, Голландия, Дания, а также Испания с половиной Португалии, Северная Африка и Ближний Восток. По совокупной промышленной мощи, по всем наличным ресурсам, включая мобилизационный потенциал, Еврорейх превосходил и СССР, и Британскую империю, уступая лишь США. Но в отличие от русских, сумевших сплотить свою страну в единый военный лагерь, даже ценой значительных трудностей для населения, Еврорейх не был таковым никогда. Некоторое воодушевление и сплочение на волне побед в Испании, Африке, Египте и Ираке было весной и летом сорок третьего — как мне показалось, союзники Германии поверили в свою долю пирога после победы и готовы были сражаться. Этот порыв погас после Днепра, когда русский фронт пришел в движение — и тогда мы увидели тот "паровой каток", которым нас пугали в прошлую войну. И надо знать особенности национального характера французов: они легко возбуждаются, но так же легко приходят в уныние от поражений. Наш бешеный ефрейтор в ответ не придумал ничего лучше, как усилить репрессии. В итоге же, декларированное "равенство" граждан будущего Еврорейха так и осталось на бумаге.

В декабре сорок третьего во Франции мне довелось познакомиться с Леоном Дегрелем (тогда еще не президент Бельгии и глава партии "Правый фронт", а оберштурмбанфюрер в дивизии "Валлония"). Он заявил, что Еврорейх был бы непобедим, "если бы вы, немцы, перестали унижать своих союзников, и смотрели бы на них как на равных, а не как на расходный материал". Однако же, говоря такое и прежде, в ответ он получал если не угрозы, "что лишь ваши боевые заслуги спасают вас от ареста за антигерманскую пропаганду", то рассуждения, что в будущем братстве европейских народов Германия должна нести бремя руководства, и это никак не может быть поставлено под сомнение! Итогом же было, что наши союзники становились скорее обузой, ради поддержания лояльности которых рейх должен был размещать на их территории свои собственные войска! Мы вели себя во Франции и в Италии (чему я сам не раз был свидетелем) как в завоеванной вражеской стране. Но еще великий Наполеон сказал, что со штыками можно делать что угодно, но на них нельзя сидеть.

Мы убивали и грабили. И мы не могли не грабить — поскольку по указанию из Берлина, армия в Италии должна была обеспечивать себя продовольствием и некоторыми другими необходимыми товарами, из местных ресурсов. Эта практика была уже отработана, выделялись деньги на закупку у населения — "евромарки", по курсу один к одному. В то же время реальная цена этих бумажек на февраль сорок четвертого по ценам "черного рынка" была едва один к десяти! Таким образом, мы платили итальянцам лишь десятую часть от настоящей цены — ясно, что и население, и даже чиновники отказывались иметь с нами дело. Но кормить солдат надо — и приходилось отбирать продукты в принудительном порядке, после обыска и изъятия спрятанного. А так как отказ принимать наши германские деньги, пусть даже и "евро", не говоря уже о сопротивлении, активном или пассивном, считался преступлением, за которое полагалась казнь — то счет расстрелянных шел на десятки и сотни, причем зачастую жертвами становились наиболее уважаемые в данном месте люди. И это было в формально союзной нам Италии, а не в России!

Что имело последствия самые катастрофические. Партизан не было в Италии, когда мы туда вошли — но буквально за месяц они появились, причем отлично вооруженные и организованные, как позже оказалось, советскими инструкторами из бывших партизан Белоруссии и Украины. Приходилось отправлять интендантов на заготовку провизии в сопровождении не меньше чем взвода солдат, но и это не спасало — в итоге немецкие заготовители просто перестали появляться в "партизанских" районах, возлагая удвоенную повинность на оставшиеся территории. Население сделало выводы — и активность партизан, поначалу ограничиваемая лесами в предгорьях Альп на северо-западе Италии, стала стремительно распространяться на юг — обстрелы одиночных машин, и даже колонн, мины на железных и шоссейных дорогах, нападения на патрули, и даже на отдаленные комендатуры, стали обычным явлением. Причем действия итальянских войск и полиции по наведению порядка часто нельзя было назвать иначе, чем злостный саботаж — больше того, нередко именно от представителей итальянских властей партизаны получали информацию о расположении германских войск, движении эшелонов и транспортных колонн. Что отнюдь не прибавляло у моих солдат доверия к итальянцам. В итоге, у группы армий "Карантания" практически не было безопасного тыла, а наши коммуникации находились под воздействием партизан.

И это при крайне напряженной обстановке на фронте! Прибыв сюда, я обнаружил огромную толпу крайне деморализованных итальянцев, разложенных русской пропагандой и готовых сдаваться и бежать при первых же выстрелах с той стороны! И мне пришлось употребить весь свой авторитет, чтобы вытребовать немецкие войска из резерва ГА "Юг" — на 21 февраля ГА "Карантания" включала в себя 6-ю немецкую армию (18-й и 73-й немецкие корпуса, 9-й горнострелковый хорватский корпус СС — всего одиннадцать дивизий), развернутую на линии Риека — Любляна — Марибор, прикрывая собственно итальянскую территорию от русского вторжения, 2-ю немецкую танковую армию (корпуса 14-й танковый, 22-й горнострелковый, 1-й кавалерийский — всего десять дивизий, в том числе две танковых, две панцергренадерских, две кавалерийских), развернутую севернее, уже в предгорьях австрийских Альп, прикрывая Грац, и 2-ю итальянскую армию (5-й, 6-й, 11-й и бронекавалерийский корпуса — всего восемь пехотных и две танковые дивизии, две альпийские горные бригады), развернута позади 6-й армии на линии Триест — Гориция. Прибывающие из Франции войска бывшей ГА "Лузитания" развертывались в тылу, играя роль второго эшелона и стратегического резерва. И в их числе был пресловутый 75-й корпус Достлера, солдаты которого во Франции слишком привыкли к работе карателей.

Русские же имели на нашем участке до шестидесяти дивизий, входящих в состав Четвертого Украинского фронта, четыре армии (6-я Гвардейская Танковая, 9-я Гвардейская, 27-я, 57-я), а также отдельный горнострелковый корпус, три воздушно-десантные бригады, одна бригада морской пехоты, прибывал французский корпус де Голля. Также они имели подавляющее превосходство по авиации. И лишь опасением возможного флангового удара с севера, из Австрии, я могу объяснить, что они не атаковали, имея против себя одних лишь итальянцев. Однако вечером 20 февраля Вена была взята русскими, и таким образом, теперь их правый фланг был в безопасности. Советского наступления надо было ждать со дня на день.