История С Продолжением

После того, как они уехали, Пятый встал на бессрочную вахту подле окна. Он волновался с каждым часом всё больше и больше. Ему всё не нравилось — и то, что Лина, которому всё ещё нельзя было лежать, вынесли на стуле; и что они взяли с собой только два одеяла; и что их всё ещё нет, а прошло уже почти четыре часа, и что...

Наконец, когда Пятый уже стал потихонечку собираться биться головой о стену, на дороге показался "УАЗ". Который ехал очень-очень медленно. Пятый бросился вниз, остановился у проходной (его бы всё равно не пропустили, а рисковать и выходить принятым у него и у Лина способом, он не хотел), до боли сжал кулаки и прислушался.

— Уже почти пришли... ну потерпи, рыжий... хватит, я сказал!..

Дверь открылась. Двое охранников тащили стул, на котором, опустив низко голову, сидел Лин, затем вошли врачи.

— Ребят, не уроните, — попросил Лукич. — Наверх, в медпункт... Пятый, ты здесь?

— Да.

— Пока они ждут лифт, пойди, поправь постель, — распорядился Лукич. — Эдик, это что-то!.. Ты согласен?

— Лёша, не травите мине душу, как говорят в Одессе, — сквозь смех ответил Эдуард Гершелевич. — Нонсенс, право слово...

— Что случилось? — спросил Пятый, останавливаясь.

— Иди, стели, — поморщился Лукич. — Потом расскажем.

Когда Лина, наконец, устроили, Пятый подошёл к нему, спросил:

— Лин, ну как?..

Лин посмотрел на Пятого, взгляд его был совершенно измученным, губы потрескались и пересохли, их обметало лихорадкой.

— Кошмар... — прошептал Лин. — Если бы я знал...

— Попить принести? — спросил Пятый. Лин кивнул.

— Никаких "попить", — отрезал Лукич. — Пить и есть — после уколов. И не раньше, чем через час.

— Так что случилось? — спросил Пятый.

— Да ничего особенного... поначалу. Приехали. Ну, тоже конечно, не сахар, но... нормально. Но потом!.. Как всегда у нас в стране: то плёнки нет, то снимок не вышел, то аппарат барахлит. Рыжий уже поустал, а прилечь... ну, не прилечь, а присесть нормально, так, чтобы кровать или кушетка была, просто негде. Сам на столе ночую. Пока ждали, пока снимки сохли, пока смотрели... устал ещё сильнее. Так, Лин?

— Так, — ответил Лин. — Я же не...

— Я так и понял. Ну и вот. После того, как всё это кончилось, мы поехали сюда. И по дороге Лина пробрало...

— В смысле? — не понял Пятый.

— Он стал стонать на каждой кочке и рытвине. Причём с каждой ямой громкость потихонечку повышал. Водитель наш сегодняшней, Серёжка, парень добрый, совесть у него есть, стал нашего Лина жалеть. А пожалеть он мог одним только способом — ехать помедленнее. Так мы и ехали — где двадцать пять километров в час, где тридцать... И вместо получаса мы тащились полтора.

Пятый покачал головой и посмотрел на Лина. С тревогой.

— Лин, ты как сейчас? — спросил он.

— Да уже получше, — ответил тот. — Только очень... хочется пить... я же весь день... не пил... ну дайте... хоть чай...

— Хорошо, сейчас дадим, — смилостивился Лукич. — Не тошнит тебя?

— Нет... — Лин посмотрел на Пятого умоляющим взглядом. — Я же говорил, что... не тошнит...

— Алексей Лукич, что там было на снимках? — поинтересовался Пятый. Он сел рядом с Лином на кровать и отдал тому чашку с холодным чаем. Руки Лина слушались неважно, так что чашку приходилось придерживать.

— Да всё ничего. Могло бы быть лучше, но, учитывая его общее состояние — вполне нормально.

— Слава Богу, — Пятый взял у Лина кружку, постави её на тумбочку. — Я боялся, чего скрывать. Расскажите подробней.

— Я сомневаюсь, что ты поймёшь, — промямлил Эдуард Гершелевич. — По крайней мере, шунт снимать ещё рано. Плеврит — нехорошая штука. Понимаешь, Пятый?

— Понимаю, — ответил Пятый. — Что с отёком?

— Почти прошёл. Но я бы не рекомендовал пока лежать, много пить... Мы попробуем повторить курс антибиотиков, сменим препарат... Помнишь, тебе тоже меняли?

— Помню, конечно. У меня память хорошая.

— Заживление идёт хорошо, швы снимем скоро. Да больше и рассказывать-то не о чем. Лин!

— Да...

— С завтрашнего дня будешь пробовать садиться без опоры. Готовься к тому, чтобы начинать вставать. Залёживаться вредно, и так уже пролежни появились.

— А как я буду... ходить с шунтом?..

— А так же, как другие ходят, — отрезал Лукич. — Ничего в этом страшного нет. Теперь поспи часок, а потом поужинаешь. Пойдёт? — Лин кивнул. — Пятый, ты тут побудешь?

— Побуду, — ответил Пятый. — Я как раз об этом хотел попросить.

— Ну и славно. Пойдём, Эдик, кофейком побалуемся...

Они вышли. Пятый снова подсел к Лину. Спросил:

— Устал сильно?

— Очень... У меня всё болит... и холодно... я бы лучше... умер... чем всё это... терпеть... — прошептал Лин.

— Ты сам слышишь, что говоришь? — спросил Пятый, набрасывая на Лина второе одеяло. — Слова-то какие: "болит", "холодно", "терпеть". Если ты чувствуешь боль и холод, если ты можешь... или не можешь их терпеть — это значит, что ты живой. Это очень много, уж поверь мне.

— Почему?..

— Хотя бы потому, что я влипал несколько чаще, чем ты, — ответил Пятый. — И ещё. Зачем ты так себя повёл в дороге?

— Как?..

— Зачем ты стал ныть? — удивился Пятый. — Неужели трудно было потерпеть? Я не верю, что...

Лин судорожно вздохнул и отвернулся, чтобы Пятый не видел, что он помимо воли плачет. Ему хорошо говорить!.. А попробовал бы он просидеть десять дней подряд, с этой кривой железкой, торчащей из бока, с швом, который постоянно зудит, с болью в разрезанной шее... А потом бы говорил. Ему легко...

— Лин, не надо, — попросил Пятый. — Я был не прав, прости. Хочешь ещё чаю?

— Нет... — ответил Лин. — Я спать хочу...я устал...

— Лин, прости меня, — Пятый поставил стул рядом с кроватью, сел. Погладил Лина по худому острому плечу, поплотнее укутал одеялом. — Ты согрелся?

— Да... немного... — Лин повернулся к Пятому и сказал: — Я — не ты... я не могу... так терпеть... молча... то есть... не всегда... могу... Я сорвался... мне показалось, что... они нарочно... выбрали такую... плохую дорогу...

— Ты же знаешь, что это не так.

— Тогда мне было... проще думать... что это так... я сам себя... оправдывал... понимаешь, о чём я?..

— Понимаю, — ответил Пятый. — Я знаю, что так делать просто нельзя. Что это — не выход. Тебе нужно отдохнуть, поспать, потом поужинать — и ты сам поймёшь, что это просто была минутная слабость. Что ты на самом деле не такой.

— Не оправдывай... меня... — попросил Лин. — Я и так... знаю...

— Хорошо, не буду, — пообещал Пятый. — И ругаться не буду, и оправдывать. Я тоже немного полежу, за компанию. Хорошо? Или посидеть с тобой?

— Посиди... за компанию... потому что полежать... за компанию... не получится... из-за шунта... чтоб его...

— Хватит, Лин. Отдыхай.

* * *

Шунт Лину сняли через шесть дней. А ещё через день ему наконец-то разрешили лежать. Оказывается, для счастья нужно совсем немного — вынуть из бока железку и убрать две лишние подушки. Лин после всех манипуляций проспал почти сутки, ему было наплевать и на уговоры Лукича, что надо вставать, и на просьбы Пятого поесть. Он лежал — и это оказалось счастьем. На вторые сутки за Лина взялись Лукич и Пятый, которые решили объединить усилия.

— Нет, это просто какой-то подлец! До чего упрямый, а! — возмущался Лукич. — Надо было оставить этот шунт ещё на месяц!..

— Лин, у тебя совесть есть? — спрашивал Пятый.

— Да иди ты... — вяло огрызался Лин и натягивал одеяло на голову.

— Лин, перевернись на спину, мне надо...

— Не хочу!.. Отстаньте от меня...

— Лин, мне надо снять швы, — строго сказал Лукич.

— Завтра...

— Нет, сейчас! Я тоже упрямый, — Лукич сдёрнул с Лина одеяло и силой перевернул на спину. — И не рыпайся!

— Да что вы все — с ума посходили!.. Не трогайте!..

— Лин, заткнись, — ласково попросил Пятый. — Лежи и молчи.

— Я же сказал, что... ой! Больно же!..

— Терпи. Пятый, пойди и позови кого-нибудь на подмогу.

— Зачем?

— Держать этого идиота.

— Я сам могу, — Пятый подошёл к Лину и так на того глянул, что Лин сразу притих. — Пойдёт?

— Пойдёт. Так и стой. Я скоро всё сделаю, рыжий. Осталось немного. Да, накладывать эти швы — процесс гораздо более трудоёмкий и долгий, чем их снимать... всё. Свободен. Можешь спать дальше.

— Я теперь не хочу, — ответил Лин, садясь. За последние дни ему существенно полегчало. Ходить он, правда, ещё не мог. А вот сидеть получалось очень даже ничего. — Пятый, помоги добраться до стула.

— Зачем? — спросил Лукич.

— Сидеть у окна и считать ворон, — зло ответил Лин. — Зачем ещё? Что тут можно делать?

Лин скучал и ничего не предпринимал, чтобы это как-то скрыть. Он, в отличии от Пятого, никогда не был сдержанным. А после болезни он стал ещё более раздражительным и вспыльчивым, чем до неё. Конечно, это можно было понять. И простить. Если бы Лин, как таковой, был бы кому-нибудь, кроме Пятого, нужен. То есть нужен просто так, не для дела. Поэтому его поведение вызывало преимущественно не сочувствие, а возмущение. Лин в тайне мечтал вернуться поскорее в "тим", только бы не видеть этих надоевших лиц и не слушать упрёки. Даже в "тиме" было легче. Там, по крайней мере, не было этого постоянного осуждения. Там просто били. И всё.

— Лин, не надо пока тащиться к окну. Тебе полагается лежать два часа. После того, как снимают швы, нужно полежать, и только потом...

— Может, хватит? — едко спросил Лин. — Сколько можно...

— Это разговор ни о чём, — тихо произнёс Пятый. — И мы его прекратим.

* * *

Смеркалось. Погода испортилась, небо стали затягивать низкие облака. В окно бил ветер, не по зимнему тёплый, влажный. За окном уже не возможно было что-либо различить — всё заволокло тяжёлой мутной мглой...

— Пятый, я был не прав...

— Я знаю. И что с того?

— Прости.

— Хорошо, если ты считаешь себя виноватым, — Пятый стоял спиной к Лину и смотрел в окно. Как будто что-то решал для себя.

— Хочешь дёрнуть? — напрямую спросил Лин. Пятый кивнул, не оборачиваясь. — Зачем?

— Просто так.

— Может, не стоит? — Лин потихонечку поднялся на ноги и, морщась от боли в шве, поковылял к стулу, что стоял подле окна. — Нарвёшься...

— Ну и что? Я тоже устал от всего. И тоже хочу всё прекратить. Только я говорю об этом редко.

— Пятый, сколько лет прошло, а ты всё...

— Да, я о том же. Прошло... четырнадцать лет прошло, Лин. Вернее, почти пятнадцать, — Пятый повернулся к Лину. В его глазах не было ничего — ни осуждения, ни раздражения. Усталость. — Я так долго не выдержу, Лин. И не из-за того, что нас с тобой калечат, как хотят. А потому, что мы с тобой — в тупике. Понимаешь? Если бы хоть кто-то...

— "Кто-то" — что? — не понял Лин.

— Хоть кто-то к нам хоть как-нибудь относился. Не как к тренажёру для отработки приёмов. Не как к вещи, которую можно ломать, а потом — чинить. Как к людям. И всё... только это... жизнь бы получила смысл, понимаешь?

— Понимаю. И что с того? Кому он нужен, этот смысл?..

— Мне, рыжий. Я не вижу, что у нас впереди. Там так же темно, как сейчас на улице... и так же пусто, как в моей душе... Лин, постарайся поправиться поскорее, хорошо?

— Это ещё для чего? Может, как раз стоит поболеть немножко подольше?..

— Нет, не стоит. Я хочу в город. Может, там станет полегче...

— Пятый, брось! Мы ничего с этим поделать не можем.

— Нет, можем! Я чувствую, как меня жрёт этот эгрегор, понимаешь, Лин? Я его ощущаю физически, как ветер или как дождь. И, что самое плохое... Лин, я чувствую, что мне это нужно. Что я...

— Да что ты, — усмехнулся Лин. — Уникум, тоже мне. Я это тоже ощущаю. И не делаю из этого трагедии. Бежать, искать кого-то... глупости это всё. Жрёт!.. Это — как наркотик, дружок. Мы оба — уже не те, что были раньше. Мы — часть этой системы, она приняла нас в себя. Детекторы пашут еле-еле, явно на прошлых отголосках своей же работы, мы седеем, даже немного постарели... память, и та подводит. Мы, по-моему, уже вообще непонятно кто. Только трагедии из этого делать не стоит.

— Лин, ты не понял, — Пятый говорил медленно, едва слышно. — Я не то имел в виду. Детекторы не при чём. Мы сами, Лин. Я... я стал совсем другим, понимаешь? За это время я поменялся внутри... да так, что не могу узнать себя. Мне нужен кто-то, кто скажет мне — кто я теперь?

— Никто, — ответил Лин. — Даже я не скажу.

— Лин, это больше меня. Понимаешь? Больше, чем я сам. Это — не идеи, не стимулы... даже не пресловутое становление... Как будто кто-то вывернул меня наизнанку. Понимаешь?

— Я это тоже чувствую. Только... не вывернул, конечно... а словно бы вложил что-то внутрь души.

— Огонь, — прошептал Пятый.

— Да, — ответил Лин. Он пододвинул стул поближе к другу и предложил: — Присаживайся. А то стоишь тут, как неприкаянный. Места хватит...

— Спасибо, Лин. Это ты хорошо придумал. Слушай, я тут на досуге подумал, и понял, почему нас боятся местные.

— И что у тебя получилось? — с сарказмом спросил Лин. — Опять из-за глаз?

— Конечно. Только в Доме нас с аргами путали, а тут...

— Ну-ка, ну-ка, просвети...

— А тут — с чертями, ни много, ни мало.

— Да, великолепно, — печально вздохнул Лин. — Чего только о себе не узнаешь!.. Нет, это правда?

— Естественно правда. Я что, тебе лгал когда-нибудь, что ли? Мы — посланники дьявола, потом эти... как их?.. Забыл.

— Исчадия ада, — подсказал Лин.

— Это ты слишком. Там ещё что-то было связано то ли с волком, то ли ещё с кем-то похожим.

— Класс какой! — Лин даже привстал от волнения. — А что ещё говорили?

— Это всё, что я услышал, — признался Пятый. — Я курил за углом, а они у окна трепались.

— Кто?..

— Надежда Михайловна и какой-то хмырь из персонала. Шептались. Очень им хотелось выговориться на эту тему. Покоя мы и не даём.

— Брось, не бери в голову. Покоя... — Лин, опираясь на подоконник, встал на ноги и поплёлся к кровати. — Спать ляжешь?

— Не сейчас. Пойду, потолкую с Эдуардом.

— Опять про меня? — с негодованием вопросил Лин, плюхаясь на кровать. Пружины звякнули, Лин выругался. — Не надоело?..

— Надо, рыжий. И не про тебя, не волнуйся ты так. Хорошо? Так просто, от нечего делать. Мне кажется, нас ещё на несколько лет хватит, хотелось бы у него узнать, согласен он или нет. По моим представлениям мы ещё очень ничего. Пока не дошли, слава Богу до стадии "Господи".

— Это ещё что такое?

— Я вижу несколько вопросов, которые мы на протяжении времени задаём сами себе. Первый был — Господи, куда мы попали? Второй — Господи, что же нам делать? Третий будет — Господи, что же мы наделали? А последний — это уже не вопрос, а так... просто — Господи... И всё.

— Может, ты и прав, — заметил Лин. — Значит, по-твоему, мы ещё пока ничего не сделали? Ты имеешь в виду то, о чём я думаю, не так ли?

— Примерно так. Только ты, Лин, хочешь как-то уничтожить эгрегор, а я... я и сам не знаю, чего я хочу. Если его убить, этот эгрегор, то могут погибнуть люди. Так?