Его улыбка была ослепительной.
— Мега, я сейчас тебя поцелую.
Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Мы никогда не заходили на эту территорию, и потом не будет пути назад. Наша дружба навеки изменится. Нельзя забрать назад поцелуй у мужчины, которого ты поцеловала.
Я ему позволила.
40
Отчаянно нуждаясь в руке какого-то незнакомца в стране отчаяния
Зара
Она стояла неподвижно, с неверием оглядываясь вокруг.
Это что, шутка?
Зара посмотрела на светящуюся вывеску "ГОЛОВА ОЛЕНЯ", болтавшуюся над ее головой на полосатом древке, затем обернулась на дверь позади себя, из которой она только что вышла.
Не в эту дверь она входила.
Абсолютно не в эту. Она прошла через дверной проем в солнечно-желтой части Белого Особняка, и едва миновав дверную коробку, ощутила сопротивление, и нечто отклонило ее в сторону, направляя иным путем.
К выходу через абсолютно иную дверь.
В дублинскую ночь.
Она нахмурилась, прищуриваясь.
Меньше всего она хотела очутиться на Земле.
Она не собиралась умирать в этом мире. Она покончила с этой планетой и любой другой, что когда-либо приютила на себе расу Фейри.
Она также не собиралась оставаться в Белом Особняке и доживать свои последние дни в клетке, построенной для нее королем. Покинув будуар, она направлялась в Сад Пылкой Музы, тот что с серебряным фонтаном и великолепной террасой, тот, что уносил ее, если она забредала достаточно далеко и проходила через множество порталов, обратно в поток времени, в иной мир, далеко-далеко отсюда. Она обнаружила это место тысячелетия назад. В один из самых печальных своих дней, когда бродила и бродила, исполнившись безразличием, наугад выбирая тропы и, в конце концов, порталы.
Небольшая планета напоминала ей о доме, и она гадала, нарочно ли король поместил ее сюда, зная, что Зара ее найдет, давая ей возможность побега, потому что каждый год, столетие, тысячелетие, в которые она не воспользовалась этим шансом, он знал, что она на самом деле предпочитает его всему остальному.
Это так в его духе. Ему требовались бесконечные заверения, что она счастлива и желает находиться там, куда он ее поместил.
И сейчас она намеревалась отправиться в этот маленький мир и умереть там в одиночестве, когда и Земля, и она сама прекратят существование.
Но нет.
Она оказалась в грязном человеческом Дублине.
Закутавшись в плащ, она стремительно развернулась и вошла обратно в дверь паба.
И вошла лишь в паб.
— Это недопустимо! — прошипела она.
— Оук, недопустимо! — пронзительно вскрикнула Т'Мурра.
— Со мной нельзя шутить! Покажи мне дорогу обратно!
- Оук, дорогу обратно! — согласилась Т'Мурра.
Пылинки мерцали в луче лунного света, лившегося из сломанного окна, по спирали кружась в тихом неумолимом потоке.
Наблюдал ли за ней Король? Все еще ей манипулировал? Эта мысль приводила в ярость. Она ему не игрушка, не забава. Она женщина, которая должна быть свободной. Он задолжал ей это право.
Они попытались. Они потерпели неудачу. Время отпустить.
С чего бы ему отправлять ее в Дублин?
— Что ты от меня хочешь? — потребовала она.
- Оук, что ты хочешь? — эхом повторила Т'Мурра.
Поджав губы, Зара резко развернулась и пронеслась через дверной проем, пожелав, чтобы он мгновенно перенес ее на солнечные полы Белого Особняка.
Кусок туалетной бумаги прилип к ее шелковым домашним туфлям, и она ушибла палец на ноге о кусок сломанного бетона, незамеченный в темноте.
Все еще в Дублине.
— Эй, — позвал мужской голос. — Вы в порядке? Могу я вам чем-то помочь?
Она скованно повернулась к человеку, вторгнувшемуся в извечную Фейри-драму, в которую превратилась ее жизнь, и глаза ее бесконечно расширились. Мужчина спешил к ней, и когда он вышел на пространство, освещенное фонарями у паба, она осознала, что он очень привлекателен, красив той красотой, что время от времени заставляла Фейри похищать их. Молодой, сильный, с темными волосами, гибким телом танцора и прекрасными глазами.
— Я в норме, — натянуто сказала она.
— Мне так не кажется. Этот город может быть опасен, особенно ночью для одинокой женщины в таком наряде. Идем. Давайте найдем вам другую одежду. Ниже по улице находится магазин.
Зара запоздало осознала, что прозрачное платье, надетое под ее плащом, открывало все и не скрывало ничего, и тогда она мгновенно создала иллюзию более плотного платья, силой воли превратив его в мягкую плотную желтую ткань.
Ничего не произошло.
Молодой человек прищурился.
— Фейри? Или человек?
Она покрепче запахнула плащ на своем теле и просеяла его в другой, удаленный город.
Он стоял там же, не отводя взгляда от ее лица и ожидая ответа.
Она понятия не имела, какая судьба ждет королев, раньше срока передавших свою силу, и узнавала это по-плохому. Его вопрос был ценным. Она тоже не была уверена, кем является.
Она посмотрела на развалины мощеной улицы, заметила бутылку, наклонилась, взяла ее и разбила, затем закатала рукав и уколола себя осколком стекла. Появилась тонкая струйка крови.
Затем исчезла.
— Так вы Фейри, — сказал мужчина. — Если так, у вас есть силы убраться из этого места, не так ли?
Конечно, прямиком в ад, с помощью порталов короля, которыми он так легко манипулировал. Она освободилась от Зеркал и теперь могла просеиваться. Она немедленно перенеслась на остров Морар, чтобы скорректировать свои планы.
Ничего не произошло.
Она остановила свой выбор на крошечной, несущественной частичке магии и попыталась создать внезапный снегопад на своем месте.
Ни снежинки, ни порыва ветра.
Тогда она поняла. Передача силы забрала от нее все силы, даже те, что не являлись частью Истинной Магии. Несомненно, теперь ими владела О'Коннор. Теперь она знала, почему королевы дожидались, пока они почти полностью не испарялись в то загадочное туманное царство, куда отправлялись некоторые Фейри, и только тогда передавали бразды.
Они становились беспомощными. И все же оставались бессмертными. Адское существование.
Она улыбнулась с горечью, которая когда-то могла бы превратить весь город в ледник достаточной ширины и глубины, чтобы спровоцировать ледниковый период.
Планета умирала. Портал за ней закрылся.
Она оказалась в ловушке.
Опять.
Беспомощная.
Она не знала этот мир. Не имела ни малейшего понятия, как в нем выживать.
— Идем, — повторил мужчина, протягивая сильную руку. — Я тебе помогу.
Зара проигнорировала руку, но присоединилась к нему.
41
Шазам!
Джада
Я стояла на рассвете под проливным дождем в Килмэнхемском районе, к югу от реки Лиффи, к западу от центра города, и смотрела на неприметные высокие каменные стены, по всему периметру окружавшие Килмэнхем, бывшую тюрьму, превращенную в музей.
В тот день, когда я вырвалась из Зеркал и обнаружила себя дома, в Дублине, от меня не ускользнула ирония — после стольких лет блуждания черт знает где — что мои двери в свободу оказались в стене тюрьмы.
Я помнила ту ночь. Я на бегу приземлилась на землю, резко остановилась, повернулась и посмотрела на стену, фиксируя в памяти расположение портала.
Правило ?1 в "Справочнике по хождению в Зеркалах": Запоминай обратную дорогу. Никогда не знаешь, когда возвращение будет предпочтительнее, чем тот мир, в котором ты оказался. Порой мне приходилось возвращаться на десять миров назад, чтобы обнаружить новое направление.
Как только я запомнила точное местонахождение, я отошла от стены. Приметив мусорный бак, я поспешила к нему и принялась копаться в хламе.
Правило ?2.9: (2.1 — для опасных примитивных миров, 2.2 — для враждебных зверей, 2.3 — для следов неведомых цивилизаций и т.д.) Если мир достаточно обустроен, чтобы иметь мусорные баки, в нем обычно есть и газеты. Найди и прочти ее. Чем быстрее я адаптируюсь к миру, тем более незаметно я смогу по нему передвигаться.
Той ночью я нашла скомканную бумажку — Дэни Дэйли.
Я тупо уставилась на листовку, затем развернулась и посмотрела на стену, издалека сумев узнать то, чего не различила вблизи — за стеной возвышалась тюрьма Килмэнхем.
Я медленно сделала круг вокруг своей оси, пытаясь осознать, что я дома. После стольких чертовых лет я наконец-то нашла Зеркало, которое привело меня обратно в Дублин.
Из всех времен именно сейчас.
— Гребаный ад! Твою мать! Пошли вы нахрен, тупые хреновы гребаные тупицы! — я подпрыгнула в воздух, двумя кулаками грозя далеким звездам.
Затем я рухнула на землю, сжимая свою скомканную листовку, какой-то частью мозга удивляясь, какой придурок выбросил мой безмерно интересный и информативный новостной вестник, и также гадая, почему здесь все еще было то же время, что и пять с половиной лет назад, и большей частью своего мозга пытаясь решить, какого черта мне теперь делать.
Я была измотана.
Я растянулась на земле и плакала. Рыдала, пока больше не могла дышать, а голова не начала раскалываться. Посвятив этому столько времени, чтобы сделать себя еще более несчастной, я начала хохотать. В конце концов, я сделалась холодной как лед.
Так каково это будет?
Посмотрим.
Я уже не была тем подростком, что пять с половиной лет назад. Я думала, что мое детство было сложным, но после стольких лет в Зеркалах детство начало казаться... детской игрой.
Я не зацикливалась на по-настоящему плохих вещах, случившихся в Зеркалах. Я выбрала помнить хорошие события, а остальные запихнула в глубокую темницу. Уже в четырнадцать в моем багаже было слишком много проблем, даже до того, как я прыгнула в Зал Всех Дорог, не хватало только накопить еще больше и позволять им мельтешить в голове. Мозг нужно держать чистым.
Как только я стала невидимой для своей матери, все быстро покатилось по наклонной. К четвертому месяцу седьмого года моей жизни, когда существование в клетке стало невыносимым, я научилась жесткому разделению, пропорционально распределяя части между мной и Другой, намного более жестокой и сдержанной, чем я.
Я всегда знала, кем была эта Другая — мной под гнетом невыносимого.
Когда ты настолько голоден, что едва можешь поднять голову, и ты не уверен, что кто-нибудь когда-нибудь тебя вновь покормит, и ты начинаешь думать, что может стоит просто сдаться, прекратить бороться, тогда ты либо опускаешь руки и умираешь, либо находишь способ держаться за что-то кроме постоянной боли. Я нашла способ держаться.
Я проигрывала это в мозгу и научилась разделять это. Я не знаю, может, именно это случается на подсознательном уровне при диссоциативном расстройстве личности, но как только я начала сознательно это проделывать, остановиться стало сложно.
Быть Другой было проще. Быть Другой было безопаснее.
Особенно в конце.
Другая убила мою маму.
Я убила мою маму.
Я знаю, что оба этих утверждения идентичны.
Риодан считает, будто я не знала, но я всегда знала. Есть части моего мозга, куда даже он не в силах проникнуть.
И даже зная, что я должна была это сделать — что в противном случае я бы умерла — мне ничуть не легче с этим справляться. Я скучала по ней. Я ненавидела ее. Я любила ее. Я ненавидела себя. Я скучала по ней. Мамы, даже плохие — а она когда-то была хорошей — священны. Они — стержневой корень, от которого мы растем.
Ро, эта старая сука, выяснила, как довести меня до такого состояния, хоть я и не хотела. И как только я освободилась, я больше не хотела быть Другой.
За первые несколько недель свободы от клетки я узнала, что один из маминых "бойфрендов" в течение последнего года подсадил ее на иглу. Не вино так радикально изменило ее в конце. Это был героин. Наркотик сделал ее другой, той, которой она никогда бы не стала по доброй воле.
Этого ублюдка я тоже добавила в свой список убийств. Он скончался с иглой в руке, все равно флиртуя со смертью. Цени свою жизнь. Или умри.
Адаптация есть выживание. Когда Риодан сказал это мне, я знала, что он понимает. Я мгновенно ощутила родством с ним. Один взгляд в эти спокойные, ясные серебристые глаза — и я знала, что ему приходилось совершать такие вещи, которые никому не стоило делать. И он жил с этим.
Он нашел способ с этим жить.
В Зеркалах я тщательно отобрала лучшие черты себя и Другой и соединила их. По иронии, Зеркала для меня были во многом проще. Я, мое другое я и наше воображение создали Бесшабашные Радости Дэни и ее Шаз-тастического Приятеля Шазама! У нас даже была своя песня:
Шаз могучий пушистый зверек, в воздухе живет,
Наблюдает за всем Олеаном, ворчливый как медведь,
Дэни Мега О'Мэлли любила Шаза-плута,
И сражалась с драконами каждый день, пока Шаз прикрывал ее задницу.
О, Шаз могучий пушистый зверек...
И так далее.
С той первой ночи возвращения на Землю я не раз приходила к этому месту у стены и просто стояла, глядя на серые камни.
Всякий раз я приходила сюда подумать. Иногда бросала туда вещи. Однажды швырнула большой помятый стальной бак для мусора. Перед броском я написала на нем краской из баллончика: Я ВИЖУ ТЕБЯ, ЙИ-ЙИ. КЛЯНУСЬ, Я ИДУ. И всякий раз в итоге я изо всех сил старалась не думать и в особенности не чувствовать.
Теперь же я опустилась на сырую траву, прислонилась к стене, вытащила телефон и принялась наигрывать песню, пребывая в редкостно мазохистском настроении.
Пока маленький Джекки Пейпер путешествовал по лазурным морям на лодках с надутыми парусами, в поисках далеких пиратских кораблей на огромном хвосте Паффа, я думала о всем том, что сделала за свою жизнь, сколько всего потеряла, я думала о Танцоре и о том, что потеряю и его в какой-то момент, и что я никак не могу это контролировать. И когда песня дошла до того момента, когда говорится, что драконы живут вечно, но маленькие мальчики — нет, я перекатилась на бок, свернулась клубочком и дала выход горю.
Я плакала и плакала, и произвела столько соплей, что можно подумать, что мы сделаны из соплей. Ну типа девяносто процентов соплей и процентов десять — кости, и кто знает, что за сила удерживает нас целыми в конце дня, что мешает нам расплавиться в лужу соплей?
Я знала, о чем эта песня. Я всегда ее ненавидела. Мама играла мне ее, когда я была ребенком, пела и танцевала по кухне, и я помню, как смотрела на нее и думала: Она РЕХНУЛАСЬ?
Какая ужасная песня! Почему кто-то вообще хочет ее слушать?
Я знала, что она о потере магии. Чуда и невинности. Потере веры в сказку, потому что мы ломаемся под весом ответственности и ошибочных ожиданий от мира. Я знала, как хорошо чувствовала себя, будучи ребенком. Я знаю, как плохо чувствовала себя моя мама, будучи взрослой. Я видела, что взросление делает с человеком, и не хотела ни капли из этого.
В тот день я поняла, что я умнее своей мамы. В день, когда она играла мне песню "Пафф, волшебный дракон". И от этого я не почувствовала себя счастливой, или значимой, или типа ух ты, круто, я реально умная.
