Окинув взглядом окрестности, я спрыгнул в окоп. Проходя по нему, я видел солдат, завернувшихся в шинели и находившихся в объятиях Морфея. Иногда приходилось переступать через выдвинутые из ячеек в траншею ноги. Один раз я случайно зацепил неловким движением сапога такую ногу и услышал весьма нелицеприятную оценку своих умственных и прочих способностей.
* * *
Это, конечно, был не блиндаж, врытое в землю пулеметное гнездо с земляными столами, позволявшими вести огонь в три стороны, и было оно перекрыто досками от полковых повозок. Сверху досок был искусно уложен дерн, позволявший пулеметчикам слиться с местностью, но эти 'перекрытия' совершенно не представляли никакой преграды для артиллерии противника. Самое маленькое ядро, попавшее в этот 'каземат', обрекало его обитателей на гибель.
Оказалось, что командир расчета, старший унтер-офицер Коробко, уже не спал. Я застал его в момент, когда он, тихо разговаривая с 'Максимом', обтирал его от росы, выпавшей под утро:
— Ти мій найкрасивіший, ти мій ладний, ти мій найкращий. Ми з тобою всіх ворогів укладемо, щоб вони не сіпалися!*
__________________________________________________________________________
* — Ты мой самый красивый, ты мой самый ладный, ты мой самый лучший. Мы с тобой всех врагов уложим, чтобы они не дергались! (укр.)
Я посмотрел на это единение солдата и его оружия и спросил:
— Ты чего это, Коробко, с пулеметом разговариваешь?
Взглянув на меня, он просто сказал:
— Не спится, Ваше благородие, кулемет, он ведь счас моя жисть, вот и обихаживаю его, як лучшего друга...
Я не удержался, спросил:
— Ты готов?
— И я готов, и кулемет готов, и расчет готов. Их благородие господин штабс-капитан всю душу вынули пока позицию приготовили. Простите Ваше благородие!
— Ладно, отдыхай, скоро потребуется и 'кулемет', и ты с расчетом.
* * *
Пулемет, вместе с расчетом, понадобился в семь утра. Солдаты только начали
просыпаться, говорить о завтраке и выбегать из окопов для отдания утреннего долга природе, как в это самое время, густые колонны союзных войск вышли между Федюхиными высотами и горой Гасфорта. Они целенаправленно переходили 'Трактирный мост', совершенно уверенные в том, что никаких русских войск на другом берегу Черной речки нет. А если есть, то те немногие разъезды казаков, которые осуществляли наблюдение за противником и еще не убрались, то наверное они благоразумно ускачут прочь.
Войска трех европейских государств и одной европейско-азиатско-африканской империи, шли колоннами, плотно размещаясь рядом на мосту. Вперемежку между кавалерией и пехотой двигался обоз. Союзники подготовились к экспедиции на Северную сторону со всевозможной тщательностью, обоз их составлял очень многого числа повозок. Там были и зарядные ящики для орудий и провиантские фуры. Были среди обоза и лазаретные линейки, которые они благоразумно тащили с собой. Впрочем, что было в повозках и для чего они предназначались, мы узнали позже.
Когда началось движение неприятеля, мгновенно те, кто не проснулся заранее, были разбужены и заняли свои места в стрелковых ячейках. Началось то, о чем предупреждали офицеры и фельдфебели ночью. Противник вышел в поход, и нам надо его остановить. Причем не только остановить, его надо уничтожить, чтобы ОН, и мысли выбросил из головы о том, что можно куда-то идти без нашего позволения.
Солдаты приникли к своим винтовкам, замерев в окопах, Пулеметы, хищно поводя стволами, готовились выплюнуть на врага те самые тысячи пуль, которыми были снаряжены патроны в заранее уложенных лентах. Сейчас эти блестящие, такие красивые патроны, только и дожидались своего часа.
Повинуясь какому-то импульсу, я решил пройти в наше 'кинжальное гнездо'. Ротный командир был не против моего решения, единственное, что он сказал мне в напутствие, что я как офицер, должен буду уйти из пулеметного гнезда последним, утащив за собой 'Максим', когда враги навалятся на нас. Или уничтожить пулемет бомбой, которую он мне тут же вручил. Глядя мне в глаза, поручик добавил: "И умереть, в плен сдаваться нельзя".
Глава 25. 'Минная дивизия' и 'артиллерийская академия'.
После разговора с 'жандармом', как стал про себя называть капитана Степанова, инженер
Колмогоров, он стал вспоминать все, что он помнил про мины заграждения. Работая на Обуховском заводе, он, конечно, имел представление об устройстве якорных мин заграждения образца 98 и 908 г.г. Подумав о годах принятия на вооружения этих мин, Павел Матвеевич про себя усмехнулся: 'Надо-же, девятьсот восемь и девяносто восемь'.
Но что можно сделать в Севастополе? Первый визит, необходимо сделать в мастерские флота, посмотреть какой станочный парк имеется. Посмотреть на запасы металла. Если бы Колмогоров сейчас был в Николаеве, там, где находились верфи, он наверняка бы нашел то, что его интересовало. Севастополь никогда не был городом кораблестроителей. Максимум, на что можно было рассчитывать — это ремонтные мастерские, обслуживающие повседневные нужды флота.
Рассчитывать на листы железа, покрытые цинком, предохраняющим от коррозии, для изготовления корпусов мин не приходилось. Если что-то и есть, то это небольшой запас листов меди запасенных для ремонта обшивки корпусов кораблей с целью предотвращения от обрастания. Доки в Севастополе были. Было так называемое Лазаревское адмиралтейство, это Колмогоров уже знал. Отставив на время мысли о том, чем он будет снаряжать мины, Павел Матвеевич, решил прогуляться на Корабельную сторону, взяв с собой всех четверых рабочих со станции Тарнополь, которые составляли ему компанию в этой несчастной экспедиции к железнодорожным мастерским Злочева. Вместо хорошо обдуманного плана починки насоса, с помощью которого можно было бы подавать воду для питания паровозов на станции, извольте думать о производстве мин заграждения в Севастополе.
Размышляя о том, что произошло инженер, практически постоянно испытывал удивление.
Господа военные, очень уж быстро пришли к мнению о том, что и как надо делать. Ларионов, так тот вообще никого не спрашивал и не советовался. Успев побывать в армии, призванный из запаса, прапорщик Колмогоров успел 'понюхать пороха'. Побывал в нескольких боях в составе третьей армии генарала Радко-Дмитриева, демобилизованный в пятнадцатом году, когда всех инженеров вымели из армии для усиления военного производства, он вполне себе представлял настроение военного человека, всю свою жизнь готового к мгновенным изменениям и в собственной судьбе. Что уж говорить про изменение внешних так сказать, обстоятельств, но произошедшее с полком и приданной ему артиллерией, связистами и саперами выходило за рамки всего, что инженер представлял и к чему был готов.
Офицеры полка уж слишком быстро, по мнению инженера, приняли как данность, то, что все оказались во времени отстоящем на пятьдесят девять лет назад. Никаких рефлексий! Отец Зосима провозгласил, а остальные согласились — Божье провидение. Спорить с полковым попом, инженер счел для себя невозможным. Наверное, есть какое-то научное объяснение тому, что произошло, но пока оно не известно. Спорить с людьми инженер вообще считал глупостью, руководствуясь древней формулой, что 'один из спорящих дурак, потому как не знает правды, другой подлец, потому как ее знает'. Быть дураком не хотелось, а подлецом Павел Матвеевич быть не мог, потому, как сам не представлял, что — же такое приключилось.
Станционные рабочие, токарь Лутковский Иван, кузнец Ряполов Михаил, и двое слесарей, двое братьев Соловейко, Андрей и Иван, насидевшись в течение двух дней в Северном укреплении, наслушавшись сначала канонады 'союзников', потом звуков разрывов артиллерии защитников, в конце концов, приведших артиллерию врага к молчанию, с большой охотой согласились пойти с инженером и посмотреть на 'промышленную мощь' Севастополя.
Из тех солдат, которых вывели за штат, Павел Матвеевич отобрал еще несколько человек, которые работали с металлом на заводах в Нижнем. Несколько медников, которые работали на производстве паровых котлов в Сормово, тоже были включены в 'инженерную группу', как ее назвал Колмогоров.
Необходимо конечно было включить в группу шофера автомобиля-радиостанции, для демонтажа мотора и приспособления его на лодку, но пока Павел Матвеевич не загадывал так далеко. Договорится капитан Степанов, или нет, бабушка надвое сказала. Пока вопрос стоит о том, можно ли вообще сделать мины заграждения в условиях Севастополя. Вопросы их постановки вторичны, равно как и способы. Способов в представлении Павла Матвеевича могло быть только два: первый — промер глубин и отматывание достаточной длинны каната от мины до якоря с последующей ее постановкой в определенном месте, второй — установка с помощью автоматики.
Все эти рассуждения, упираются в основной вопрос, из чего делать корпуса мин? Основываясь на высказываниях Ларионова, Степанов сказал, что для снаряжения мин, взрывчатые вещества найдутся и это не будет черный порох как в минах Якоби. Но Колмогоров, всегда относился к высказываниям начальства с осторожностью. Если дадут пироксилиновые шашки саперной роты, если все дадут, то хорошо, но мало. О снарядах гаубичной батареи инженер пока не думал. Все мысли были сосредоточены на том, из чего сделать корпуса мин.
* * *
Размышляя о том, каково устройство и действие подводных мин, употребленных во времена Крымской войны Павел Матвеевич, вполне отдавал себе отчет, что имевшиеся тогда, или сейчас мины, далеко не соответствовало своей цели. Да, мины напугали 'союзников', но ни одного их корабля их не удалось потопить с их помощью, при атаке Кронштадта. Заряд оказался слишком слабым для того, чтоб сделать пролом в подводной части корабля. При толщине дубовых досок, образующих корпус чуть ли не в аршин, заряд черного пороха в два пуда весом, конечно, маловат. Черный порох сгорает не сразу, а только постепенно. На взгляд стороннего человека он взрывается весь и сразу, но это не так. Известно, что для воспламенения всего количества пороха нужен также известный промежуток времени, и в этот промежуток только и успеет сгореть его часть, а остальное количество будет выброшено при взрыве абсолютно напрасно с дымовым и огненным эффектом.
Будучи немного знаком с взрывчатыми веществами и устройством мин заграждения, Павел Матвеевич полагал, и это подтверждалось его опытом, что при увеличении заряда пороха в минах заграждения, сколько бы ни увеличивался заряд, он не оказал бы большей силы против вражеских кораблей. Слабая оболочка подводной мины (в противном случае мина не будет плавуча) представляет слишком мало преграды действию пороховым газам. Как вспоминал инженер, этот недостаток можно отнести и к гальваническим минам Якоби, и к минам Нобеля.,
Степанов в разговоре упомянул пироксилиновые шашки, бывшие в саперной роте. Это, конечно, представляло больший интерес в качестве заряда по сравнению с порохом. Кроме того, как полагал Колмогоров, командир гаубичной батареи сможет выделить немного снарядов, снаряженных новым взрывчатым веществом — тротилом. А это уже другой 'коленкор'!
* * *
Морские мастерские Севастополя разочаровали инженера. По сравнению даже со станционными железнодорожными мастерскими Тарнополя, они выглядели очень примитивно: кузница, несколько токарных станков для работы по дереву с приводом от маломощного парового двигателя. Трансмиссией служил вал под потолком, на который были заведены приводные ремни станков, по мере необходимости перекидываемые с помощью длинных палок.
Слесарный участок тоже выглядел убого. Несколько деревянных верстаков, бедный ассортимент инструментов. По сравнению с числившимися по адмиралтеству работяги, появившиеся вместе с Павлом Матвеевичем рабочие, имели гораздо более богатый инструментарий. После того, как Ряполов и братья Соловейко выложили свои запасы на один из верстаков, на невиданные ранее богатство сбежались смотреть все рабочие. Плашки с плашкодержателями, метчики с воротками, напильники драчевые и личные, гайки и болты всех размеров, измерительный инструмент, резцы для работы по металлу, пассатижи, ключи гаечные рожковые, трубчатые, накидные, все это вызвало живейший интерес.
Кузнец Ряполов тут же завел профессиональный разговор с утирающим лицо полуголым кузнецом "севастопольцем", с надетым на торс кожаном фартуке. Слесаря тоже начали оживленно обмениваться мнениями по поводу инструментов. Токарь Лутковский, критически осматривал токарные станки, переговариваясь с адмиралтейскими рабочими на профессиональном жаргоне.
Начальник мастерских коллежский асессор Осоргин Аристарх Викентьевич, показал Колмогорову свои запасы. Имевшиеся в наличии листы меди, были по прикидкам Павла Матвеевича, вполне годны для изготовления корпусов дюжины мин. Возможно, также было изготовление 'парашютов' мин Азарова. Несмотря на убогость оснащения мастерских, инженер пришел в хорошее расположение духа и с азартом начал просвещать Осоргина в премудрости автоматической постановки мин.
— Вьюшка, это типа лебедки, на которую навивается минреп...
— Простите Павел Матвеевич, что такое минреп?
— Минреп, это канат, на котором мина крепится к якорю. Так вот вьюшка, состоит из полого железного цилиндра, утвержденного своею осью с в железной раме. Рама соединена сквозными болтами с чугунным якорем, имеющим вид сегмента, одна из щек вьюшки снабжена по окружности особыми вырезами. — Говоря все это, Колмогоров рисовал на листе бумаги основные детали мины, поясняя, свои рассуждения, показом на эскизе.
— В теле якоря на оси вращается железная щеколда, которая в обыкновенном своем положении притянута пружиною к одному из упомянутых вырезов. К щеколде привязывается проволочною прядью свинцовый груз. 'Парашют' умеряет скорость погружения якоря в воде. За ушко рыма ввязывается подъемный конец. Коренной конец минрепа или вплескивается в обух на барабане вьюшки или же, как теперь, пропускается через отверстие в этом барабане и задерживается кнопом во внутренней полости вьюшки; ходовой конец проходит через направляющее отверстие в раме и через 'парашют'.
— Каков вес свинцового груза?
— Тридцать фунтов; длина его шестнадцать дюймов, а диаметр три дюйма. Проволочному концу от него придается длина, равная требуемому от мины углублению под водою. Больший удельный вес груза и его форма заставляют его всегда падать на дно впереди якоря на длину проволочного конца.
Как известно, удельный вес свинца больше чугуна. Груз достигает дна в тот момент, когда якорь будет отстоять от него на длину конца от груза.
При постановке мины происходит следующее. Падая в воду вместе с якорем, мина сначала остается на поверхности вследствие своей пловучести. Свинцовый груз, предшествуя якорю на длину конца, преодолевает своим весом упругость пружины щеколды и освобождает от щеколды тот из вырезов вьюшки, который она задевает, давая этим возможность вьюшке вращаться. От натяжения плавающей мины производится сматывание минрепа; скорость сматывания умеряется действием парашюта.
В тот момент, когда груз коснется дна и перестанет оттягивать щеколду вниз, вьюшка стопорится, сматывание минрепа прекращается. Якорь достигает дна, увлекая за собою и мину, и придает ей углубление, равное тому расстоянию, которое он сам должен еще пройти, то есть равное длине конца от груза.
