Она закивала головой и даже попыталась улыбнуться. Но не вышло. Тогда она снова приложилась к сигарете и посмотрела на него уже гораздо менее напряженным взглядом, чем раньше.
— Понимаешь теперь, почему я тебе ничего этого не рассказывала? Пришлось бы говорить про нее.
Он кивнул, закусив нижнюю губу.
— И из-за того, что ты почти всё забыла, ты смогла подружилась с ней? После.
— Конечно! Как я могла с ней не подружиться? Я чувствовала себя польщенной. Вы втроем были такими... такими! Уф! Хотелось всё на свете отдать, чтобы попасть в вашу компанию. Я всегда считала, что мне безумно повезло, раз мой брат каким-то чудом оказался твоим лучшим другом. Но потом... Знаешь, она ведь всегда отлично умела скрывать свои чувства. Я не видела еще ни одного человека, который бы так хорошо умел это делать. Нет, если она этого хотела, конечно. Обычно она не производила впечатления скрытной. Смеялась, злилась, могла и поплакать. Но, если она хотела что-то скрыть, никто на свете не смог бы этого по ней понять. И я догадалась только потому, что сама была всегда влюблена в тебя до смерти. Ты же знаешь, как это обычно бывает. Если кого-то любишь, хочется болтать о нем днями и ночами. И с кем же лучше всего это делать, как не с человеком, который постоянно находится рядом с предметом твоей любви? Я болтала и болтала без умолку. И, в конце концов, кое-что заметила. Ну, ты же ее знаешь, когда она занималась, она кидалась как цепной пес на каждого, кто ей мешал. Она делала так всегда. И только одна единственная тема не выводила ее из себя. Разговоры о тебе. Тогда я догадалась. Что она скрывает свои чувства. И это заставило меня вспомнить о том, что я видела на первом курсе, что показал мне дневник. И поняла, что мне конец.
— Но, почему?
— Почему?! Ты спрашиваешь, почему, Гарри?! — она всплеснула руками. — Неужели непонятно?! Стоило ей решиться, и она забрала бы тебя в ту же секунду!
— По-моему, ты преувеличиваешь, Джинни.
— Я преувеличиваю?! Я преувеличиваю?! Она же в точности, как ты. Такая же. Снаружи добрая и мягкая, а внутри — как стена. Высокая металлическая стена, без единой выбоинки, без единой трещинки, идеальная, гладкая стена. С этим невозможно соперничать. Она сама себе всегда была единственным соперником. И только сама себе могла помешать взять то, что всегда любила. В этом была моя единственная надежда. Я надеялась, надеялась, надеялась. Что она не решится. И шел год за годом, а она так и не решалась. И я не решалась из-за этого. Она ходила вокруг тебя, а я ходила вокруг вас обоих и терпела. Ждала. Понимая, что пока она не примет окончательного решения, мне лучше даже не соваться. Боясь, что полезь я раньше, это могло спровоцировать ее уже, наконец, сделать что-то. Я наблюдала за всеми перипетиями в этой вашей троице и ждала. Иногда обречено, иногда с отчаянной надеждой. В конце концов, я даже сама захотела ее подтолкнуть, провоцировала разговорами о тебе. Но она была абсолютно непрошибаема. И тогда я, наконец, решилась.
— Подожди, Джинни, но ведь у тебя были другие парни. Ты всегда пользовалась успехом. Почему ты говоришь, что постоянно сидела и ждала?
Она затушила окурок о стол и отвернулась.
— Не хотела тебе говорить. Вот об этом точно не хотела.
— О чем?
— Понимаешь... с возрастом, когда я уже начала созревать, кое-что... вернулось. Из того, что я ощущала, когда дневник овладел мною. Я стала чувствовать себя... развращенной. Это перло из меня с такой силой, что я едва сдерживалась. Мне хотелось демонстрировать себя, показывать, выворачиваться наизнанку, чтобы парни сходили с ума, чтобы у них слюни текли в три ручья, я начала делать... такие вещи! Я начала вести себя почти как шлюха. Ты просто представления не имеешь о том, что я стала вытворять. А оно всё никак не могло успокоиться, то, что во мне сидело. Я совсем потеряла осторожность, до такой степени, что даже Рон узнал о моих художествах.
— Рон узнал?
— А с чего бы он, как ты думаешь, так сходил с ума от бешенства, стоило ему увидеть меня с каким-нибудь парнем?
— Подожди, но когда мы поженились... ты же была девственницей, Джинни!
— Гарри, не будь ребенком, как будто нет других способов заниматься этим, кроме как...
— Значит... ты и в этот год... В этот учебный год?..
— Пойдем! — она схватила его за запястье, увлекая за собой. — Покажу тебе кое-что.
Она привела его в спальню, вытащила из-под кровати чемодан, с которым вернулась из Хогвартса, открыла замки и достала оттуда довольно большую коробку, в которой что-то гремело и перекатывалось.
— Смотри! — она распахнула крышку, и он сначала не понял, что видит. Яркие, словно детские игрушки, предметы были свалены там разноцветной грудой, и только когда он узнал форму одного из них — ярко-фиолетового, слегка колышущегося — он отпрянул, и его лицо само собой стало заливаться краской.
— Охренеть! — только и смог он выдавить из себя, не решаясь даже прикоснуться к тому, что видел. Его шокировало даже не то, назначение чего было понятно сразу, а некоторые другие предметы, с которыми он просто не мог себе представить, что делать в этом смысле.
— Налюбовался? — она захлопнула крышку. — Я не изменяла тебе, Гарри Поттер. Ни разу.
— Откуда всё это у тебя?
— Ты же не думаешь, что магазин Джорджа торгует только детскими приколами? Там есть кое-что и для взрослых.
— Ты покупала это у своего брата?! — у него глаза чуть на лоб не полезли.
— Не будь дураком! Заказывала анонимно. Если сделать предоплату, доставку осуществят куда угодно. Хоть под дерево в лесу. Между прочим, на твои деньги. Спасибо, что посылал.
— Охренеть! — повторил он, присаживаясь на кровать.
Она села рядом, сложив руки на коленях, и вдруг начала всхлипывать. Выражение снова сделалось совершенно детским, как в тот момент, когда он подошел к ней на чердаке.
— Он испортил меня, Гарри! Эта дрянь испортила меня! Я стала такой грязной, я сама превратилась в грязь под ногами! Я ничего не могу до сих пор с этим поделать. Я чувствую себя испорченной! Я не хочу... всего этого, но оно прет из меня, как... как сладкая блевотина. Меня тошнит! Я всегда хотела быть только с тобой, Гарри, но оно заставляет меня, вынуждает меня мечтать о других. Я иногда чувствую, что готова... подставить зад первому встречному волшебнику... магглу... женщине! Я ненавижу себя за это! Ненавижу!
Он поддался невольному порыву и обнял ее за плечи.
— Ну же, перестань! Ты не виновата. Это всё хоркрукс. Возможно, тебе стоит обратиться на этот счет за помощью к... специалистам?
— Вот моя помощь! — она схватила его за руки. — И вот! — ее ладонь опустилась ему между ног.
Она вскочила, уже рыдая.
— Я не знаю, что я теперь буду делать!
— Но почему же ты тогда уехала на этот год?! — спросил он недоуменно. — Если тебе так этого не хватало?
— Почему?! Потому что я боялась! Мне было страшно, Гарри!
— Кого?
— Ее!
— Что за...
— Послушай, это страшно, когда ходишь под взглядом такого человека, зная, что отбираешь у него самое дорогое. С самого начала, когда я только решилась, я чувствовала это. Я знала, что она принимает наши с тобой отношения как должное, что она отдавала тебя добровольно, но всё же. Это как... дразнить дракона! Даже если ты знаешь, что это добрый дракон. Даже если он в клетке, на цепи. Но ты делаешь ему больно, а он терпит. И даже если кажется, что его терпение бесконечно, в какой-то момент всё равно становится страшно. Потому что знаешь, что он может в любой миг, в любую секунду просто сорваться, прихлопнуть тебя лапой, и конец! Поэтому я уехала. Я сама сперва не понимала настоящую причину, думала, что хочу закалить себя, наши отношения, а потом до меня дошло. Я подсознательно хотела дать ей еще время, потому что боялась. Боялась, что после наших свадеб она, наконец, опомнится. В этот самый год. И не хотела, чтобы это случилось в тот момент, когда у нас могут появиться дети.
"Дракон?!" Он вдруг вспомнил Гермиону в намоченных штанах, беспомощно хлопающую глазами, и едва не расхохотался.
— Дракон?! Ты о ком говоришь? На свете добрей и порядочней ее человека не сыскать! Да она умоляла меня, чтобы я от тебя не уходил. Рыдала от горя из-за этого. Как можно ее бояться? Она... она...
— И что, ты согласился? — спросила Джинни, саркастически глядя на него сквозь висящие на глазах слезы.
— Ты знаешь — я не мог. Я признался ей в любви. Первый признался, и только тогда услышал, что, оказывается... все эти годы...
— "Оказывается"! — передразнила она его. — Чертов болван! Не мог сообразить раньше!
— Да, я болван! И мне теперь расплачиваться за это.
— Тебе расплачиваться? Получаешь, наконец, любимую женщину, и говоришь — "расплачиваться"! А что же тогда делать мне?
— Кто тебе сказал, что я ее получаю? — спросил он угрюмо.
— В смысле? — она вопросительно приподняла бровь, всхлипывая и с силой проводя по носу ладонью.
— Она останется в семье.
— ЧТО?! — Джинни приоткрыла рот. — Какого...
— Да. Вот так, — он развел руками.
— Но как?!
На мгновение он замялся, судорожно раздумывая, сообщать ли ей причину. Потом решил, что довольно глупо скрывать то, что в любом случае обнаружится уже довольно скоро.
— Она беременна.
Джинни побелела. И он не мог понять от чего. От шока или от ярости. Она подскочила к нему, схватила за рубашку и стала трясти изо всех сил с совершенно безумным оскалом на лице.
— Какого хера ты столько тянул?! Какого хера ты, мудак, столько тянул?! Какого хера?!
Он пару секунд и слова не мог вымолвить. Голова болталась из стороны в сторону, от изумления он даже не пытался сопротивляться.
— Дж... Джи... Джинни! Да что с тобой происходит?! — наконец, завопил он.
Она сразу же отпустила его, дыша так, словно только что отпахала тяжеленную тренировку. Медленно покачала головой, облизывая губы.
— Прости. На меня просто... накатило. Не обращай внимания. Правда, Гарри! Не обращай внимания. Я не в себе.
И она тут же полезла за новой сигаретой.
"Возможно". Возможно она и не в себе. Но... Он не знал, что и думать. И сейчас был самый неудачный момент, чтобы что-либо выпытывать.
Джинни какое-то время курила молча, ходя из стороны в сторону, изредка бросая на него короткие взгляды.
— Ладно, Гарри, я так понимаю, нам пора уже оставить в стороне лирику и начать решать житейские вопросы. Думаю, что до конца недели смогу съехать от тебя, как только получится что-то подыскать из жилья. Попробую, наверное, начать прямо с Холихэда.
— Не болтай ерунду, Джинни! Можешь жить в этой квартире сколько захочешь. Здесь столько места, что...
— Это ты не болтай ерунду! Можно подумать, дело в месте.
— Послушай, я же целыми днями торчу на работе, ты — на тренировках, начнутся игры, вообще будешь отсутствовать неделями. Мы сталкиваться-то будем только иногда. Неужели это такая проблема?
Она посмотрела на него искоса.
— Не знаю. Возможно, на первое время... А что ты скажешь, если я притащу к тебе домой постороннего мужика? — спросила она с издевкой. — Приятно будет наблюдать?
Он махнул рукой вверх.
— Два этажа над нами. Выбирай любую комнату, в чем проблема?
— Ты, конечно... такой дурачок! — она покачала головой. — Ладно, решено, пока останусь у тебя, а там видно будет. И... еще кое-что... на счет моих родителей.
"Ох, ты!" У него совершенно вылетело это из головы. Пожалуй, общение с Артуром и Молли становилось для него теперь намного мучительней даже, чем с их дочерью.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Подавай на развод, но найди такого человека в отделе, который бы не стал болтать об этом на каждом углу. Я... попытаюсь сперва сама поговорить с родителями, прежде чем всё... это, дойдет до прессы.
— Ты права, — он опустил голову, — шума нужно как можно дольше избегать.
Глава 15. Нечто невидимое.
Крылья сломались, когда еще воздух был пуст.
Кто мог сказать ему, что за плечами лишь груз?
БГ.
Это было непривычное ощущение — знать, что Джинни находится в этой же квартире, и спать одному. Что-то из прошлой жизни. Из его ночевок в "Норе", из визитов сюда на Гриммо во время дислокации здесь штаб-квартиры Ордена Феникса. Впрочем, сейчас об этом думалось с облегчением. Гарри не мог представить себе, как бы он пришел, после того, что случилось между ним и Гермионой, и начал бы лгать о том, что у них всё замечательно, а потом бы заставил себя лечь в постель с женщиной, которой только что наговорил кучу лжи, и стал бы заниматься с ней любовью, в то время как в голове у него сидела только одна мысль: как там Гермиона?
Он лежал на спине, уставившись в темный потолок, без сна, без малейшего намека на сон, и в голове крутились ее слова — слова ее признания. Несмотря на ужасное продолжение, эти слова звучали как прекрасная музыка, он повторял их про себя снова и снова, присматривался внутренним взором к ее лицу, которое внезапно словно открылось к нему, распахнулось после долгих лет, однако, именно эти ощущения и заставили его свалиться в пещеру воспоминаний. Он как будто откручивал назад пленку, эпизоды всплывали и всплывали в его памяти. Он видел Гермиону, видел все те ситуации, в которых они вместе оказывались, слушал по новой их разговоры, и теперь уже смотрел на всё это другим взглядом, учитывая собственное знание о ее любви к нему. Смотрел и пытался разглядеть в ее поведении намеки на эту любовь, пытался понять, когда же он должен был заметить в ней чувства к нему, когда же был именно тот момент, когда не заметить было невозможно, когда он совершил ошибку. Смотрел и не мог определить этого момента. Иногда ему казалось, что он разглядел его в случайно оброненной фразе, во взгляде, в каком-то движении или жесте, но потом, в следующую секунду, осознавал, что подстраивает результат под имеющийся ответ. Что в действительности ее поведение можно было трактовать и как обычное дружеское участие, заботу, одобрение. Если бы он изначально не верил в дружбу между мужчиной и женщиной, он бы не попал в такую ловушку, но даже и в этом случае, рядом всегда был Рон, а потому задача становилась практически неразрешимой. Даже тот единственный период, когда они оказались надолго вдвоем в палатке, сопровождался ее переживаниями от потери Рона, а потому не мог послужить должным индикатором. Выходило, что он пытается оправдываться в том, что ничего не замечал, и у него хорошо получалось это делать.
Интересно, когда это началось? Когда она осознала свои чувства? Джинни сказала, что видела, как это зарождается в ней еще на втором курсе. Он уничтожил дневник в конце второго курса. Значит, на третьем? В какой именно момент? Он спросил себя, почему его так мучает точная дата, и сам же ответил себе — потому что он хотел знать, сколько времени он потерял... они потеряли. Сколько слов любви к этому времени они могли бы сказать друг другу? Сколько раз соединились бы их губы? Их тела. Он попытался представить себе, какой могла бы быть их совместная жизнь. Их встречи после работы в собственном доме, нежные слова приветствия, тихие посиделки перед камином, утренний завтрак, беззлобные ворчания друг на друга, совместные походы по магазинам в выходные, визиты на официальные встречи, медленные прохаживания под ручку, сопровождаемые одобрительными взглядами окружающих...
