— Кстати, мой юный друг, заметили ли Вы, что из взаимной зависимости 'перпендикулярных' миров логически вытекает гипотеза межвселенских войн? — ошарашил меня профессор.
— Ч...что? — я чуть не упал со стула, на котором сидел. Хорошо ещё, что чашку с чаем только что поставил.
— Это ещё одно очень важное следствие из моей гипотезы фрактала времени. Поскольку ветви фрактала не пересекаются, одно и то же событие не может произойти более чем в одном мире. Не хотите, что бы в вашей вселенной случилась ядерная война? Устройте её в перпендикулярном мире. Теоретически вы можете обеспечить своей ветке времени больше шансов на светлое будущее, если каким-то образом лишите этих шансов другую вселенную из числа других веток. И эта опасность всерьёз нас беспокоит. Потому что я не вижу, как бы наш мир смог бы противостоять подобной агрессии!
Я был потрясён! Межвселенские войны, да? Это как? Это что-то похожее на ужас прошлой ночи? А как насчёт катастрофы, погубившей мир древних магов, превратив его в Проклятые Пустоши? Я ведь так и не знаю, что там у них была за 'война магов'. Теперь, в свете 'теории межвселенских войн' все эти факты выглядят довольно зловеще! Но показать профессору запись прошлой ночи на моём планшетнике я всё же не решился. Постыдился. Ведь тогда он поймёт, что я не был с ним до конца откровенен.
А пока я размышлял, Савелий Аристархович успел одеться.
— Но это же...! Это...! — я не смог подобрать слов для распиравшего меня негодования. — Возмутительно! Несправедливо! Гадко!
— Что именно? — удивился профессор, и принялся осматривать свой наряд, выискивая, что в нём меня так взволновало.
— Эти самые межвселенские войны!
Профессор задумчиво застегнул последние пуговки, и сказал:
— Ну, давайте вспомним Ваш рассказ. Вы жили в своём родном мире, учились, увлекались точными науками, и вовсе не помышляли о магии — с Ваших слов. И вот однажды Вы вдруг провалились в другой мир! Потому, что в том мире случилась катастрофа, возникла нужда в боевых магах, и тамошние жители придумали выдёргивать себе новобранцев из других миров с помощью Врат Призыва, как Вы их назвали. Вас быстро обучают, и бросают против монстров. Я ничего в Вашем рассказе не перепутал? Выходит, тот мир решает свои проблемы за Ваш счет, нанося прямой урон Вашему родному миру. Так? И как это назвать, если не словосочетанием 'межвселенская война'? Впрочем, я не настаиваю на этом термине. Замените слово 'война' на слово 'конкуренция', если хотите.
До той минуты мне в голову никогда не приходило взглянуть на мои приключения под таким вот углом! Я был потрясён и подавлен. И чем больше я думал, чем больше подробностей своего пребывания в мире магии вспоминал, тем гуще делался мрак в моей душе.
— Замечу, — вновь заговорил профессор, после некоторой паузы, — что высказанная мной сейчас гипотеза имеет риск быть предвзятым искажением истины. Риск этот заключается в том, что я слишком долгое время сотрудничаю с военными спецслужбами, и, следовательно, может иметь место профессиональная деформация моего сознания, которую я, естественно, не имею возможности объективно оценить.
— То есть? — запутавшись, переспросил я.
— То есть не обязательно всё так плохо. То есть, Вам имеет смысл рассматривать и другие гипотезы, мой друг. Но Вы должны знать: мы — то есть организация, которую я в данный момент представляю — мы должны попытаться обеспечить безопасность нашей версии вселенной от опасностей межвселенских войн. Ну, попытаться хоть что-то сделать.
Профессор опять замер, словно что-то вдруг отключило все его мышцы от мозга. Через несколько секунд он задумчиво сообщил:
— Можно, конечно, допустить гипотезу, что мы, в конечном счёте, страдаем полной ерундой. Но ведь кто-нибудь в нашем мире должен заниматься и этой неприятной гипотезой! Нельзя же оставить без внимания.... А прочие задачи, стоящие перед человечеством, и без нас пользуются популярностью. Если мы бросим свой пост,... Вы понимаете меня?
— Думаю, что — да, — сказал я.
— Например, — продолжил Савелий Аристархович через некоторое время, когда справился, наконец, с пиджаком, — Вы утверждаете, что Вы — боевой маг. А у нас, в нашем мире, вообще нет специалистов по магии. Вот, наколдует тут какой-нибудь пришелец какое-нибудь зловещее проклятие — так мы не то, что противостоять, но даже понять, что происходит, не сможем! Вот что обидно! Мы не поймём, что происходит, пока не станет слишком поздно! Вот поэтому-то я столь настойчиво просил Вас дать мне честное слово, что Вы не злоумышляете вреда нашему миру.
— А почему Вы поверили моему слову? — спросил я профессора.
— Я уже упоминал, что имею справку из психбольницы? Мне, видите ли, пришлось тщательно изучать психологию, что бы выработать технику общения с так называемыми 'нормальными' людьми. Тщусь надеждой, что не бедный жизненный опыт, врождённая наблюдательность и внимательность к деталям, и годы тренировок, позволяют мне с достаточной степенью точности обнаружить, когда говорят не правду.
— Вы полны сюрпризов, профессор! — удивился я.
— Наблюдая за Вами, я определил вероятность лжи, как достаточно низкую.
— Я же... ворвался к Вам, как хулиган, — сокрушённо признал я, виновато опуская перед профессором голову. — Наорал...
— Как испуганный хулиган, — усмехнулся профессор. — Именно поэтому я сделал вывод, что Вы не опасны.
— Не опасен?
— Сильный и беспринципный хищник не станет угрожать, показывать клыки, — задумчиво проговорил Савелий Аристархович. — Вы, юноша, смотрели первого 'Терминатора'?
— Ну, да, — вспомнил я фильм о роботе-убийце из мрачного будущего.
— Мне нужна твоя одежда! — попытался передразнить Терминатора Савелий Аристархович, и получилось это у него очень потешно! Я улыбнулся.
— Вы боялись, молодой человек, потому что знали, что ничего не сможете мне сделать, — выдал профессор, и насмешливо взглянул на меня. — Не потому, что физически не можете, а потому, что морально не способны причинять боль и убивать. Мне, к сожалению, доводилось общаться с людьми, готовыми к убийству без рассуждений и колебаний.
Я снова подумал, что злым колдуном быть круче, чем добрым...
Ну и подумаешь!
— А я, может, и не хочу быть терминатором! Подумаешь, крутизна космическая! Зато мне вот так жить — в кайф! Зато у меня друзей много, и все — интересные люди! А кто захочет дружить с терминатором? Другой терминатор?
Профессор невольно поморщился, очевидно, от вульгарности моих формулировок. Но потом искренне улыбнулся. Однако я не собирался сдаваться так просто:
— А я вот тоже угрозы в Вас, профессор, не почувствовал, оттого и боевой магией бабахать не стал! — вот, пусть это переварит! А то, понимаешь, я ему, видите ли, не крут!
Тут я охнул, и хлопнул себя ладонью по лбу!
— Магия не сработала, потому что в Вас не было угрозы! — дошло до меня. — Тот монстр угрозой был. Даже тот охранник внизу, на проходной — тоже способен представлять собой реальную угрозу. Он был готов к конфликту, а конфликт — это дисгармония во 'вселенской опере' — как объяснял сенсей, это рождает возмущения и колебания магического фона.
— Не понимаю. Поподробнее, пожалуйста, — попросил обеспокоенный профессор.
— Я это вслух? А поподробнее не будет, — огорчил я его, — потому что я и сам не понимаю. Просто вспомнил кое-что из мутно-поэтических разглагольствований своего учителя магии. Все маги, кого я встречал — жуткие гуманитарии! Ничего не могут чётко сформулировать, и внятно объяснить.
— Конечно! — ухмыльнулся профессор. — Всё, что можно чётко сформулировать и внятно объяснить уже взяла под контроль наука! Магии остались смутные непонятности...
— Но ведь как-то они с этими непонятностями живут и действуют! — возразил я.
— Очевидно, без помощи логики, — вздохнул Савелий Аристархович. — Наверное, предчувствуют, а не рассуждают.
Ох, наверное, профессор прав. А я-то привык рассуждениям доверять, а не смутным предчувствиям. Логика — объективна, а предчувствия — субъективны же! И как мне с этим быть?
Когда профессор собрался, — а собирался он дольше, чем мог бы, поскольку оказался человеком рассеянным. Ну, или это его наша беседа так 'загрузила', и он просто пытался делать разом много дел: размышлять над несколькими проблемами, анализировать ворох гипотез, и одновременно — собираться. Но когда он всё же собрался, мы спустились в холл все втроём: профессор, я и кот Конфуций.
Кстати, о том, как я кота заколдовал, я в своём рассказе профессору тоже умолчал — решил на всякий случай оставить козырь в рукаве. Конфуций не возражал.
Охранник глянул на меня удивлённо, и тут же прищурился с подозрением. Но профессор кивнул охраннику, и сухо обозначил:
— Этот юноша наш внештатный сотрудник. В следующий раз как он придёт — вызовите меня.
Охранник молча кивнул и никаких вопросов задавать не стал.
За порогом нас ждал автомобиль: видавший виды ГАЗ-31, потёртый, и местами ржавый.
— Здравствуйте, Олег Сергеевич! — вежливо поздоровался профессор с водителем, который предупредительно открыл нам заднюю дверцу.
— Здравствовать желаю, Савелий Аристархович! — хрипловатым басом ответил аккуратный, подтянутый водитель — пожилой уже седой человек с твёрдым волевым подбородком и иссечённым морщинами загорелым лицом какого-нибудь вождя индейцев.
Мы с профессором забрались на задние сидения, водитель со второй попытки закрыл дверцу, сел сам. Мотор заурчал — судя по звуку, явно не ГАЗовский. Зашелестели шины, и наш экипаж, подмигивая сигналом поворота, выкатил на улицу.
...
[Кот Конфуций:]
Кот Конфуций был очень доволен. Доволен собой, судьбой, людьми, и миром в целом — а такого с Конфуцием не случалось уже... ох, да никогда такого не случалось! Даже самый радостный день в щедрой на приключения судьбе котёнка — день, когда его приняли в прайд — и тот был омрачён сомнениями.
Вожак их прайда — крупный человек, такой серьёзный и строгий, и такой авторитетный, что ему даже рычать не приходится — он только глазом сверкнёт строго, бровью поведёт грозно — и все его слушаются. При таком вожаке — Конфуций понимал это — холодильник их прайда не оскудеет доброй пищей, и комнаты не оскудеют мягкими подушками! И этот авторитетный вожак принял его — безымянного котёнка — в свой славный прайд!
Однако Конфуция смущал тот факт, что принят он был не за честную охотничью удачу, не за храбрость, выказанную в драке, и не за ловкость, выказанную в игре, но за умение пользоваться унитазом! Более того, пусть не сразу, но Конфуций сумел осознать, что его специально для этого заколдовали! И кто! Его лучший друг, его старший брат, его маг, его собственный человек! Но ведь всякий в благородном роду кошачьих чистоплотен от рождения! Этому не нужно обучать, для этого не нужно заколдовывать, достаточно просто показать, где тут можно вырыть лунку для нечистот.
Впрочем, люди не ходили под кусты, и не делали лунок. Казалось бы — что тут идти-то! Вон же он — двор! Там и травка, и кустики, и деревья. Но люди — могущественное своей хитростью племя, но несущие за неведомые грехи предков перед природой проклятие лени. Им, видите ли, лень выходить во двор, так что они потратили страшно подумать, сколько сил и времени, что бы соорудить потрясающую по размаху, ужасающую своей сложностью, и пугающую своей мистической силой систему. Блестящее белое, называемое словом 'унитаз' — является лишь верхней видимой частью этой системы. Остальное люди тщательно замуровали в стены, зарыли глубоко во тьму подземелья.
Кошачьего ума — пф, подумаешь! — вполне хватает, что бы пользоваться унитазом! Это вам, люди, не воробья поймать! Другое дело — понять, зачем! Тут даже заколдованного могучим древним колдовством нынешнего умища коту Конфуцию не хватало.
Впрочем, это всё ерунда! Это совершенно не мешало коту жить! Подумаешь! Тут вот в чём беда: Конфуция делали слабым!
Кота кормили вкуснейшим мясом, умопомрачительно вкусным творогом с яйцами, разнообразили питание различными овощами, и давали есть 'от пуза'. Кот возлежал на мягких тёплых диванных подушках. Кота осыпали ласками, чесали и гладили. И каждый раз, объедаясь вкусной едой, или подымаясь с мягкой подушки, а того хуже — глядя ночами с подоконника на луну, Конфуций до боли ясно осознавал — он слабеет.
Не было больше никакой потребности в охоте! Не было нужды драться с чужими котами за объедки на помойке, красться по чужой территории, выжидать в засаде. Конфуций, как всякий уважающий себя кот, разумеется, продолжал ходить на охоту! И даже как-то раз притащил своему человеку собственными когтями добытого воробья! Ну, разумеется, кот не ожидал, что человек обрадуется, и съест воробья! Кот не настолько наивен! Но пусть человек видит: кот — охотник! Кот сам себя способен прокормить! Охотник принимает заботу человека, что бы сделать человеку приятное, хотя может прожить и сам по себе. Вот!
И всё же кот слабел. Жизнь в достатке делает слабым. Удобства ослабляют натянутые струны нервов, распускают стянутые в тугие пружины мышечные волокна. А любой кот без всякого, понимаете ли, расширения мозгов коварным колдовством, прекрасно осознаёт — слабый кот — это не только проблема самого кота, это проблема стаи, прайда, и это позор всему кошачьему племени! Именно позор! Позволяя себе опуститься до скотского состояния, ты унижаешь весь свой род, ты унижаешь само гордое слово — 'кот'! Недопустимо! Вот почему нет жалости в сердцах бродячих котов к слабым духом увальням, домашним размазням! Ррр! Конфуций слабеет! Лень пускает корни, мышцы порастают жиром. Пррроклятье! Кот — это вам не какое-нибудь там украшение человеческого жилища!
Долгими, мучительно долгими днями и ночами Конфуций мрачнел, хандрил, но не видел выхода! Коты не плетут кружева рассуждений, не строят планов на будущее. Пф! Вот ещё, человечачьи штучки! Коты гораздо мудрее человеков в том, что касается отношения к жизни. Даже человеку не дано знать всё, и уметь всё учесть. Наивный человек, обольщаясь могуществом своего разума, может самозабвенно строить планы, но что, если какая-то Аннушка уже пролила масло на трамвайные рельсы? Человек поскользнётся, трамвай его переедет, и где теперь могущество его интеллекта?
Кот действует иначе. Кот не строит планов — это бесполезный самообман. Кот бдительно следит, внимательно подмечая всё, что сумеет подметить, и с упорством, достойным охотника, выжидает возможность. Возможность обязательно подвернётся! Уж так чудесно и мудро устроен этот мир. Тут главное: точно решить, что тебе нужно, и не упустить возможность, когда та появится! Конфуций и без колдовских способностей это понимал, и потому был настороже. О да — Конфуций был готов, когда судьба послала, наконец, верный знак!
И вот теперь Конфуций ехал в автомобиле, возлежа на коленях своего человека, и торжественно мурлыкал триумфальную песнь! Он поднял планку, вышел на новый, пугающе высокий уровень Охоты, и он — Конфуций — победил! Это вам не воробья поймать! Это настоящий Профессор! Хитрый, коварный, очень умный, большой и сильный, повелевающий машинами, охранниками, и запорами на дверях! И Конфуций его выследил! Выследил, привёл своего человека, и вдвоём они поймали Профессора! Та-да!
