Шкала Любви - Рыцаря заказывали?

Радость переполняла: "Я добилась своего — нашла Костю!" Она стояла на набережной, облокотившись на парапет, и плакала. "Милый, я учусь выживать. Маленькая, беспомощная женщина, романтическая натура, совершенно не приспособлена к трудностям. Мне плохо без тебя, но я трепыхаюсь, пытаясь выжить в нашем сделавшимся вдруг мерзким и злым мире. Я сделаю всё, что в моих силах и за ними, чтоб выдернуть тебя и нас всех из беды. Если б ты знал, как мне страшно и я боюсь за тебя, за себя, за нашу Адусю. Вытерпи, выживи, я пройду через всё, только останься жив". Волны, набегая на ступени, с шумом разбивались о камень у её ног. Сколько людских восторгов и стенаний принял этот кажущийся равнодушным камень. Она добавила ему ещё и свои. Только бы не отчаялся, не разуверился, что он ей больше не нужен. Он нужен ей, очень нужен. Любой. Всё у них ещё будет — радость, счастье и любовь. Она верит в это и никто не разубедит её в обратном.

Дома ждала Ада, отказавшаяся идти в прежнюю школу. Значит, терпение её иссякло. Позже школы будут меняться чаще. До первых драк и оскорблений. Пришёл к нулевому результату денежный запас. А нужно было кушать и платить за угол, да и Кости требовалось передать еду, папирос, денег. Облигации трогать пока было нельзя — это неприкосновенный запас. Так определил он. Голова разрывалась от дум. Вспомнив его рассказ о матери (когда семья потеряла кормильца), взявшуюся за тяжёлую работу, решила выходить из положения таким же способом и она. Теперь уже Юлия по её примеру, берясь за самую тяжёлую и грязную работу, кормила их с Адусей, возила передачи ему, но не сдалась. Она страшно уставала. Уставала так, что трудно было пошевелиться, лежала бревном. Не было сил поднять руки, сжевать хлеб и выпить глоток чая. Заваривали уже сушёными листьями смородины, малины и мяты. Берегли деньги. Говорить с Адой тоже не могла. Та понимала и вздыхая укрывала её одеялом или чмокала в висок. "Ничего, человек не рождается сильным или слабым — он должен сам закалять себя, должен думать, анализировать, делать невозможное... Я смогу, я одолею себя и поборюсь за нас". Иногда, когда дочь укрывала её одеялом, ей сквозь сон казалось, что это Костя, пришёл со службы и заботиться о ней, и тогда она превозмогая усталость заставляла себя открыть глаза и посмотреть... Но чудеса бывают только в сказках и во сне. И у неё из разглядывающих облупленный потолок глаз текли слёзы, а её мысли устремлялись летать далеко-далеко в прошлое. Было трудно и страшно.

Участились вызовы к следователям. Шла каждый раз как на казнь. Первый, был совершенно ненормальный, бегал вокруг неё по кабинету с пистолетом, орал и угрожал. Второй, сверлил её злыми глазками и душил яростью. Она осторожно садилась на краешек стула и внимательно слушала. Надежда на то, что в той структуре есть умные люди, которые во всём разберутся, с каждым днём таяла. Её сначала пытались сбить с толку, с ней говорили так искренне и тепло, что в пору растаять. Рассчитано было на то, что инстинктивно она непременно доверится ему. Её сердце сжималось, но она разгадав хитрость не поддалась. Тогда с ней сразу же сменили тактику. На неё стали давить, грубо, безапелляционно, вести себя высокомерно оскорбляя и унижая. Но Юлия ничего не подписала, от мужа не отказалась. На допросах твердила одно:

— Послушайте меня. Я расскажу вам всю правду... Он ни в чём не виновен. Прошу вас, отпустите его. Неужели вы не видите, что перед вами порядочный человек.

Офицер пренебрежительно хмыкнул. В бабских нравоучениях он не нуждался и отлично знал что делает. Хотя в первую встречу с ней, глядя на эту маленькую испуганную женщину он был уверен, что перед ним податливый и мягкий как воск материал. Она будет со всем соглашаться и на все вопросы отвечать сдавленно потухшим голосом механическое покорное, то что надо ему. А ему надо "Да!" Но с каждым разом уверенность его таяла. "Она или умна, или конченная дура?" Он нервничал. В подходе к этой женщине был допущен просчёт. Отсюда и топтание на месте. Что запрятано в этой головке? Не красива, не опрятна, не ухожена... Кругом "не". Что ж Рутковский в ней нашёл? Может, в дурах какая-то своя прелесть?... А что если всё цирк? Тогда она умна и опасна. Взгляд следователя насмешливо злой сверлил её сжатые до побелевших кончиков пальцев руки. Юлия поспешно спрятала их под стол на колени, но поздно на неё тут же попробовали поднажать, запугать... Только Юлия, гордо вскинув носик, стояла на своём: муж не виновен, всё ложь. На провокационные и скользкие вопросы отвечала односложно: "Нет!"

Посчитав, что так будет эффектнее, он подался вперёд и дыша ей в лицо заорал:

— Руки на стол змея.

Юлия застыла. Сидела словно окаменевшая. А он нависнув над ней скалой продолжал:

— Если ты не соображаешь где находишься, и должна подробно отвечать на мои вопросы, то я сейчас тебе объясню. Хошь? Так о чём рассказывал муж? Смотри мне в глаза. Быстро отвечай,— хлопнул мощный кулак перед её носом.

Юлия отпрянула. Комната бешено завертелась, она судорожно вцепилась в стул, но вернув себя в действительность, опомнившись твёрдо сказала:

— О делах дома не говорил. Никогда.

— Врёшь, сука. Говори правду. Будет хуже,— пригрозил он ей.

Юлию покоробила его грубость. Прожив с выдержанным, обходительным и любезным со всеми человеком она испытывала жгучий стыд за общение с этим... "офицером". Даже противно стало от такого сравнения. Вроде как, Костю замарали. Ей хотелось влепить ему пощёчину, но она вогнав ногти в кожу взяла себя в руки:

— Я правду и говорю, а вы ведёте себя, как скотина.

Ох, как он откатился назад, как долго таращил на неё глаза.

Юлия больше всего боялась стать невольной виновницей бед и неприятностей мужа, поэтому она решила вообще молчать. Стиснуть зубы, заткнуть в себе эмоции и не отвечать.

Он отошёл и зло делано усмехнулся:

— Ладно, себе же делаешь хуже, мы без твоего мычания знаем и без усилий сможем доказать его служение против нас.

Юлия ещё выше вздёрнула подбородок. Понятно, что она не оправдывает его надежд. Но ей наплевать на желания этого гада и она чётко и отдельно выговаривая слова, говорит:

— Нельзя доказать ложь... Вы вешаете... состряпав дело на невинного человека.

— Что?...— взвыл он, но осёкся. "Эта ведьма вывела меня из себя".

Прерывая гнетущую тишину громко зазвонил телефон. Хозяин кабинета поднял трубку. Встал. Оправдываясь твердил: — Никак нет. Нового нет. Делаю всё возможное. Положив трубку он не добро глянул на неё. Твёрдой рукой нажал на кнопку вызывая конвоира. Закурив, бросил вошедшему.

— Уведи вниз эту суку, пусть подумает. А её кобеля отправь в Бутырку.

Он мигнул охраннику и проводил её злым взглядом, пхнув в спину кольца дыма. "Генеральская стерва, а ему за неё получать. пустить бы её к уголовникам, но пока миндальничают. Ничего скоро, скоро она получит за его потерянные нервные клетки".

Её заперли в пустой подвальной комнате с мышами и велели подумать. Она так и делала, но думала о дочери. Ту предупреждала на такой случай. Десять дней ждать, а потом пробираться к её сестре. Выполнит ли Ада её инструкции... Неужели они с Костей, как тысячи неизвестных и безвинных сгинут в этом кровавом жернове, а ребёнок останется сиротой? Правда ли насчёт Бутырки? Здесь она могла передавать ему передачи, до Москвы же добраться будет сложнее. Может, пугал. Хитрил. Она поймала его мигания. Читала когда-то— Бутырский замок был построен по проекту великого Матвея Казакова при Екатерине 2. Её внук продолжил дело бабки написав устав о тюрьмах. Они делились на уголовные, гражданские и пересыльные. Теперь пригодились все. Страшное время. Когда за ней пришли, с трудом встала, ноги затекли. Проходя по коридору поняла: за окнами вечер. "Что они задумали, если б знать?" Но продержав ещё час у следователя, к её полнейшему изумлению и облегчению, выпустили. Дома встретила зарёванная Адка. Обнявшись лили реки слёз вдвоём.

Но отдых долгим не был и её потащили на новый допрос. Убеждали, что он враг, опасный для страны и советской власти, что связан с иностранными разведками. Требовали написать отказное письмо. Она не верила ничему. Она на самом деле не верила. Твердила одно — оклеветали. Как не принуждали, выстояла, шантажу не поддалась. Адка тоже крепилась. Казалось, все свалившиеся на них трудности только закаляли девочку. Чем непригляднее била жизнь, тем выше вздёргивался её носик. Она любила и верила в отца. В последний вызов к следователю Юлию предупредили, что её упрямство плохо для неё и дочери кончится, одну возьмут под стражу, вторую отправят в детдом. Почувствовав, что круг возле них сузился до предела и ждать тут опасно, выехали в Армавир по плану разработанному Костей.

Уезжали спешно, почти бежали. Правда сделали всё по-умному. Забрав небольшое количество вещей на вокзал первой ушла Ада. Потом Юлия ей перенесла кое какие узлы. Одевали на себя по несколько платьев и в вокзальном туалете снимали их складывая в сумку и сдавали в камеру хранения. Женская хитрость и не знакомая ей до сего сила неслись по венам. Это был решительный рывок во спасение. Её гнало желание спасения. Она верила — оно будет. Хитрость удалась. Никто ничего не заметил. И только к приходу поезда пришла сама. Тряслись от страха до тех пор, пока состав не тронулся. Потом Ада уложила с трудом держащуюся на ногах мать спать. Поезд всё дальше уносил их от беды. Так они ушли. Она не знала ещё чем этот побег для неё кончится, но в нём было спасения и надежда. Находясь свободной она могла действовать и ему помочь, в лагерях — нет. Они, конечно, завтра хватятся её, после того, как выяснится, что она не пришла отмечаться и будут искать непременно возле родных и знакомых. А там, куда они едут их никому не придёт в голову пошарить. Они спасены. Костя умница всё правильно рассчитал. Она тоже у него умница, всё чётко и правильно проделала...

Отношения с теми людьми, к которым они сейчас ехали, завязались не обычно. Офицер заведя любовницу наплёл жене, что его держит на работе безвылазно командир. Та не долго думая и выбрав приёмный день отправилась с нахалом разбираться. Рутковский от кричащей и обвиняющей его чёрте в чём женщины мало что добился и понял. Отпустив её с миром и обещав разобраться, он так и сделал. На ковёр его! Ловелас во всём признался. Рутковский ввалил ему за дурь... И вот сейчас Юлия с Адусей ехали в ту семью.

Знакомые, к которым они всё-таки добрались, в бледной и похудевшей женщине, скорее напоминавшей сейчас беззащитную девочку, с трудом признали красавицу гордячку Юлию. Почти прозрачное лицо, сжатый рот и огромные тёмные глаза — это всё что от неё осталось. Несколько дней не выходили из дому. Проверялись. Но всю жизнь не отсидишься за забором, вышли на белый свет и они. В школу устроиться не удалось. Работала за копейки уборщицей, посудомойкой. Репетиторствовала за хлеб, овощи, молоко, а ещё стирала. В половине дома что они снимали с Адой стоял вечно пар, а двор был увешан белым бельём. Ада помогала ей его развешивать. Пальцы Юлии были содраны в кровь. Это от того, что приходилось тереть бельё на ребристой доске. Ада с болью смотрела на маленькую росточком маму таскавшую тюки с бельём или возившую зимой их на санках. Зимой, конечно, легче возить, но тяжелее сушить. Тяжело, но не в этом дело. Стерпит, если надо. Это она знает— если надо то, всё стерпишь. Дело в Кости... лишь бы вытерпел он. Ада не сидела сложа руки помогала сколько могла, но это были крохи...

Каждое утро открывая глаза удивлялась: "Я жива?! Значит, надо жить". Пролетая дни складывались в месяцы, те бежали в годы. Эти годы показались ей проклятой вечностью. Как и прежде дни тревог Юлия топила в работе, а ночью не в силах вытереть из головы страх за него рисующий страшные картины, не наскребя сил вынести муки неизвестности, пыталась находить искры жизни и надежду в счастье прошлого. Ведь голове всё равно, что представлять, полезнее хорошее. Она вспомнила неожиданное знакомство, маленькую свадьбу и Костю: большого, красивого, выглядевшего элегантно в своём военном наряде. Несмотря на недовольство родителей, предстоящие трудности и неясное будущее, она была безумно счастлива. Безумно верила в него и в силу его любви тоже. Сама она его обожала и любила до без памяти. С этим они жили. Это было основным их богатством. Вера друг в друга, надежда и любовь одна на двоих. Теперь вот жила без него, а как же... если это можно назвать жизнью. Руки двигались, ноги двигались... И всё же каждый божий день ждала чуда: вот откроется дверь, вот войдёт... Подхватит на руки Аду, прижмёт к груди её. Захлёбываясь слезами и боясь разбудить дочь, она поднялась и осторожно пробираясь в узких проходах прошла к окну. Глаза впились в ночную картинку. Осенний ветер безжалостно хлестал измученные борьбой деревья. Цель его понятна — сорвать последнюю листву. И тут злобно стуча и помогая ему, в стекло ударил дождь. Терпение лопнуло. При людях нельзя расслабляться, при дочери тоже... Её так трясло, что она схватилась за подоконник. Но отпустило. Тогда уткнувшись в стекло лбом и обхватив плечи руками, чтоб озноб не повторился, она молчком завыла: "Господи, дай нам обоим терпения". Совсем недавно передавала Косте посылку и слышала, как отказали женщине из очереди перед ней. Сказали коротко: "Повесился". У Юлии затряслись руки. "Всё, что угодно, только не это. Всё, что угодно, милый, но не смерть. Терпи, родной, терпи. Ради жизни, ради нас с Адой". Даже мысли такой допускать нельзя. Она дождётся и примет его любого, лишь бы вернулся к ней. Любого, лишь бы приехал, приполз, приковылял... А там уж она справится, отогреет его душу, растопит сердце, оживит тело, поставив на ноги. У неё хватит терпение и тепла.

Прошёл год. Поехали с очередной посылкой. Долго копались и не взяли. Юлию трясло. Губы не разжимались. Тот сжалился и сказал сам: "На этапе". Юлию отпустило. Спросила: "Куда? Суда-то ещё не было..." Тот пожал плечами и крикнул: "Следующий". Возвращались в тревоге. Аде ничего не сказала. Хватит с девочки и того что есть. Начался самый страшный период ожидания. Однажды пришло письмо с незнакомым подчерком. Дрожащими руками распечатала. В конверте лист от Кости. Он писал, что сорвали ночью и освобождая тюрьму для новых жильцов отправили по этапу. Он жив, здоров находится на лесоповале. Встретил там своего бывшего порученца, тот и отправил ему письмо. Муж просил её быть осторожной, письмо никому не показывать и сжечь. За него не волноваться, заниматься собой и Адой, ни в какие заварушки не лезть. Письмо до прихода Ады сожгла. А вот не волноваться не могла. И только Ада ушла на каникулы, она организовала поездку в Москву к сестре. Оставив дочь у неё нашла причину уехать. Записанный на клочке адрес гнал в дорогу. Вот она та минута! Обменяла облигации на деньги. Набрала продукты. Поехала. Как ехала не рассказать. Добралась почти не живая, но полная надежд и оптимизма. Нашла семью порученца, только тот поведал, что Рутковского здесь нет, месяц назад его перевели в другой лагерь. Перед глазами всё поплыло и Юлия хлопнулась в обморок. Очнулась на кровати. Вы-ла... Семья рассказала как через деревню гнали этап. Голодные, грязные и измождённые люди разместились здесь на отдых. Вот порученец и узнал Рутковского. Вынес еду, одежду. Поговорили. Юлии понятно почему муж не желал её появления тут. Не хотел, чтоб она видела его таким. Глупый, разве ей это важно. Ведь главное-то чтоб рядом. Плакала вопрошая высшие силы: за что такое испытание ему и ей? Задерживаться не стала. Оставила гостинцы, что везла мужу им, поблагодарила, попросила, если будут новости, известить её и заторопилась обратно. К Аде. Напомнив в Москве о себе Тимошенко, она забрав дочь вновь отправилась в Армавир. Именно там её будет искать муж. Писем ждала каждый божий день. Но их не было.