богатых общинников, вещая о судьбе в предстоящем году.
Шумеры победнее испрашивали у богов прорицание простым
дедовским способом — на зернах ячменя. Хозяин дома подбрасывал
над глиняным блюдом в воздух горсть ячменя и потом собирал
зерна по двенадцать штук. Величина остатка предвозвещала,
счастливо ли сложится жизнь в новом году. В каждом доме
посыпали очаг просеянной золой, чтобы увидеть отпечаток ноги
бродящей по ночам души того, кто должен умереть в предстоящем
году.
И вот, наконец, в небе засветился золотой рог возродившегося к новой жизни Наннара, сверкающего быка. И вознеслись к богу радостные, восторженные возгласы благодарности и восхваления; а торжествующие трубные звуки, возвестившие наступление нового года, наполнили сердце каждого человека благоговением. Люди, страдавшие от своего бурного темперамента, спешили в этот момент отведать немного простокваши; а очень спокойные и флегматичные — молока, дабы уравновесить свою натуру. Прервав праздничную семейную
трапезу и облачившись в новые одежды, надев серебряные
украшения и умастившись лучшим маслом, шумеры в веселии
духа поспешили с дарами в дом Наннара.
Здесь жрецы, славя бога за дарованное им, людям, всеобщее
обновление и возрождение, за новый цикл земного творения,
испепеляли на алтаре холодную, дождливую зиму — сжигали на
горячих углях тощую серую овцу, положенную в огромную медную
чашу, дабы оградить животворящую жертвенную бычью мощь от мертвящего, гибельного воздействия злой зимы. Вслед за тем
начались жертвоприношения, вливающие жизненные силы в еще
слабую плоть юного бога, и Наннар занял свой трон, пустовавший
во все дни пребывания его в Стране без возврата. Люди молились,
пели, плясали и угощались храмовыми сладостями и фруктами до
рассвета.
Вернувшись домой, старшие члены семей подходили к горшкам
с водой и долго в них смотрелись. Считалось, что первый взгляд,
брошенный на свое отражение, будет способствовать успехам в
течение всего года. Затем, осторожно разбудив малышей, они
подводили их к зеркальной поверхности воды и показывали детям
их отражения, поздравляя с наступление Нового года и вручая
подарки. После этого глава семьи крошил на пальмовый лист
лепешку и приносил ее в жертву добрым духам дома. В полдень
следующего дня лепешку скармливали воронам. И если ворона
отказывалась брать жертвенную пищу, это считалось дурным
знаком.
В первый день нового года, ранним утром, жрецы храма Энки
торжественно, с музыкой и пением восхвалений вынесли из дворика
Ана кумира отца богов и поставили его у храмового источника, в
тени благовонных белых кедров. Расположившиеся в глубине рощи
певцы и музыканты, ожидавшие выхода Ана, принялись усердно
услаждать его слух. Владыка АН, потребовав поставить пред
собой своего слугу — бога-посланника, поручил ему собрать перед
ним Великих богов. И слуга отца богов принялся за дело. Из залов
святилища вынесли троны-паланкины со столбами из серебра и
спинками из золота, с подстилкой из багряницы, застланной
подушками из пуха, — в которых восседали одетые в роскошные
белые одежды кумиры Великих богов, подновленные в храмовой
мастерской; и расставили богов пред ликом отца. Эн, слуга
господен, поднес каждому из богов золотую чашу с теплой водой
для утреннего туалета и расшитое льняное полотенце. Аннипад и
жрецы из рода Зиусудры поставили перед богами стол для трапезы
и обильно уставили его блюдами, кувшинами и кубками.
Прислуживать Великим богам удостоились чести и главные
жрецы храмов Наннара и Инанны, но владыку Ана, его жену Нинхурсанг, Энки и Энлиля обслуживал только сам эн. Все утро
эн, затаив дыхание, прислушивался, не получит ли и он каких-нибудь
распоряжений от своего господина, но Энки хранил молчание. По
велению Ана, его бог-слуга приказал эну завершить трапезу, убрать
праздничный стол, омыть богам руки и подавать повозки. Богов
усадили под балдахины на широкие троны сверкающих парадных
четырехколесных повозок и укрыли вышитыми накидками. Ноги
каждого бога покоились на мягкой подушке, положенной на
золотую скамеечку. Ожидавшие этого момента жрецы и народ,
толпившийся на храмовой площади у ворот, с молитвой впряглись
в разубранные букетами свежих цветов и гирляндами повозки.
Эн, совершив богослужение, по приказу церемониймейстера — слуги отца богов, подал знак открыть ворота храма и, после возлияния духу ворот, первым ступил на дорогу Процессий, которую перед шествием всю окропили. Эн и главные жрецы, следовавшие позади него, несли
священные атрибуты Города. Далее, в повозках ехали пятьдесят
богов, имеющих разум в совете Пресветлых. Перед каждой повозкой жрецы несли священные эмблемы и символы бога. Возглавлял процессию отец АН, чтимый превыше всех богов, его сыновей, — глава Совета богов. Вслед за ним следовали по трое в ряд члены совета.
Боги, в соответствии с их величием и возрастом, располагались в колонне из восьми и восьми рядов. В центре первого ряда
ехала мать-земля Нинхурсанг, справа от нее — владыка судеб Энки,
и слева — царь богов Энлиль. В центре второго ряда находился
пресветлый Наннар, справа от него — его сын, сияющий Ут, судья
богов и людей, слева — дочь, прекрасная Инанна, владычица любви и плодородия. В третьем ряду следовали великие подземные боги. Замыкала процессию богов дочь владыки Энки Нинсихелла, покровительница Города.
Каждую повозку влекло двенадцать достойных мужчин, дружно
воспевавших в течение всего пути своего пресветлого седока, и
сопровождало четверо жрецов с золотыми курильницами, дабы
окуривать Великого благовонным терпентином. Личных родовых
богов везли их чада. Люди, влекущие колесницы богов, снискали
их особую милость и расположение. В знак благосклонности, боги
позволили этим избранникам, впрягшимся в повозки, вдыхать чудодейственный очищающий аромат их благодатного бо-
жественного дыхания, дарующего силу, бодрость и здоровье.
Племя шествовало за своими богами, разделившись по родам
и семьям. Люди, взирая на кумиров, в священном трепете ступали
по благословенной дороге, непрестанно творя молитву.
Перед воротами Процессий, облицованными разноцветными
рельефными изразцами, слагающимися в изображения священных
животных, колонна остановилась. Эн возлил пиво и масло во благо
духа ворот и воззвал к Ану.
— О отец богов! О величайший среди великих! Если по этой
дороге вы радостно пройдете вашей процессией, то пусть
благоугодные дела Города нашего окажутся на ваших устах. И да
идти мне перед вами в благополучии тела и в радости сердца.
На крышу караульного помещения, возвышающегося над
городской стеной, взошли певцы и музыканты и громко восславили
в гимнах Великих богов. Когда процессия приблизилась к воротам
храма Судьбы, музыка и пение смолкли. Во дворе храма дети и
внуки могучего Ана, дабы почтить величие главы племени богов
и воздать ему должное, вознесли на алтарь ослепительно белого,
словно лебедь, быка и совершили помазание его кровью. Затем
боги вошли во дворик святилища и расселись под навесом за
столом совета. В центре стола, на высоком серебряном троне,
украшенном сияющим золотом, троне определения судьбы, воссел
Энки, бог владычества, прозорливейший среди богов. Боги небес,
земли и преисподней в почтении склонились перед ним и восславили Владыку судеб дней будущих. Всемогущий Энки определит судьбу и богу и человеку, и решит: кому жить, а кому умереть в новом году; кому
процветать, наслаждаться покоем и достатком, а кому терпеть
нужду; кому жизнь безмятежная, а кому полная тревог; кому
благоденствовать, а кому страдать; кому унижаться, а кому
возвышаться. Рядом с Владыкой, слева от него, воссела, распустив
волосы, Нисаба, богиня письма, вносящая волю Энки в таблички
судеб, а справа — Ут, великий судья, бог истины, правосудия и
милосердия. Бессмертные и род человеческий проходят перед
Утом и он судит их, проникая в деяния и мысли быстрым, как луч
света, разумом.
Род за родом, трепетно, потупив глаза, входят шумеры во двор храма, благоговейно приносят на алтарь Судьбы искупительную жертву — пятерых коз, и напряженно ждут суда божьего. Первым предстаёт перед судом Совета богов жреческий род Зиусудры. Эн, старейшина рода, входит в святилище, опускается на колени перед столом совета, а остальные родичи, не смея поднять глаза, падают ниц на каменные плиты двора у широко распахнутых двухстворчатых дверей. Великое беспокойство за свой удел, страх божий, переполняют омраченные полной безвестностью души и погасшие сердца людей.
Трижды вознеся руки, Эн тревожно воззрился на Ута.
— Вот и стою я сегодня с родом моим, низко склонившись перед
судом вашим, о Владыки жизни, о сень Города! Разве можно что-
нибудь сокрыть от вас? Ведомы вам, о Великие, все дела и все
помыслы человечьи. Быстр божий труд, краток божий путь. О отец!
О, защитник! — Эн в смятении поднял глаза на Энки, — дети твои с
благодарностью примут любой дарованный тобою жребий.
Благослови Город твой, землю твою во благо племени, спасенного
тобой. Укрепи народ свой. Да пребудут нетленны твои заботы о
судьбе земли Города твоего, а мы, слуги и рабы ваши, с радостью,
не щадя живота, покорно исполним любые повеления, ниспосланные
нам богами. И да буду жив я всевышней волей твоей, о Хранитель
душ, и да буду здоров, твою божественность да восславлю. В уста
мои вложи истину, в сердце мое — слова благие... — И пастырь
шумеров почувствовал, что владыка Энки благосклонно принял
заверения своего любимца.
Дабы определить меру вины человека и вынести перед Энки
окончательный приговор, предопределяющий судьбу, судья Ут
заслушивал показания личного бога рода, личной богини и Инанны — владычицы жен, а также всех богов, желающих высказаться. Эн
ощутил легкий толчок в груди: "Пора уходить!" — Боги отпускали
его. И он понял, что судьба рода и каждого его члена определены
и записаны на табличках.
Очередностью разбирательства, суда и воздаяния руководили:
бог-распорядитель, слуга Ана, и главный управитель Гишани, которые по обычаю приглашали тот или иной род в соответствии со статусом его личных богов.
Багровые отсветы мечущихся на ветру языков пламени факелов поблекли на серебре алтаря, когда на исходе ночи род Мешды распростерся перед дверью святилища. Лежа на холодных плитах
рядом с женой, сыном и дочерью, гончар думал: "Хуже бы не было.
Все-таки все мы живы, здоровы и сыты; живем в своем доме, не
терпим лишений и ни у кого не просим помощи".
— О, Нинсихелла, хранительница дома моего, — воззвал к своей
богине гончар, — большего нам и не надо.
Пэаби же вновь молила Инанну о ниспослании ей любви
Аннипада, а ее брат мечтал о том, что хорошо было бы начать
учиться грамоте в новом году, если ему суждено стать кормчим.
Шеми же просила у богов здоровья и благополучия себе, мужу своему
и детям своим.
Божий суд над племенем завершился, и совет Богов, после
дневного отдыха, перенес обсуждение судеб Города в центральный
зал святилища, где все было готово для новогоднего пиршества.
Наступила ночь предопределения, когда боги решали, сколько в
новом году убудет от мира и сколько прибудет, как люди исполняют
высшую волю, хорошо ли заботятся о благоденствии богов и служат; почитают ли их и боятся; и тогда Совет богов окончательно определял будущее племени и каждого рода. Энки, по требованию Совета, менял жребий, и принятое решение становилось необратимым.
Народ при свете факелов покорно ожидал у ворот храма, когда
затрубят в рог два раза и выйдет к ним земной владыка, глас Энки,
с предопределением божьим на устах. Люди, переступая с ноги
на ногу и отгоняя сон, шепотом переговаривались, зябко ежась от
ночной прохлады и не смея развести костры. И вот на рассвете
раздались трубные звуки, пастырь шумеров и главные жрецы
храмов вышли к народу, и эн огласил судьбу нового, наступившего
года:
— Шумеры! Боги судили нам благой удел. Мир и благополучие
даровали они нам в новом году. Радуйтесь, братья и сестры!
Пир и совет богов завершились, и Великие отправились
почивать в приготовленные для каждого из них покои. Люди,
умиротворенные постановлением богов, потихоньку, дабы не шуметь и не беспокоить всесильных, вернулись в Город, идя вдоль
дороги Процессий. Сегодня храм Энки раздавал всем желающим
зерно, масло и шерсть, и для многих не было большей новогодней
радости, чем эта.
— Как ты думаешь, — спросил Мешда жену, — стоит ли нам
получать дары Энки в этом году? Мы ведь не такие бедняки, как
ткач Туге.
— Знаешь, муж мой, — откликнулась Шеми, — если Гаур пойдет в
школу, то он не сможет тебе помогать, как всегда, и достаток наш
оскудеет.
— Да, жена, наверное, ты права, хоть и не должно показывать
людям тяготы наши. — Гончар призадумался. — Действительно, если
сегодня не взять, то потом будет поздно, и я пожалею об этом.
В храме Энки гончар встретил и ткача, и брадобрея,
получавших в канцелярии таблички с отметкой о выдаче их семьям
зерна на три месяца пропитания, масла на умащение и шерсти на
одежду. Соседи наняли ослов у оружейника, который обходился
без такой божьей помощи.
Весь предпоследний день новогоднего праздника шумеры
чествовали победу мудрого Энки над силами хаоса. В первой
половине дня в храме Судьбы давалось представление, в котором
актеры-жрецы из рода Зиусудры играли историю одоления богом
Энки безбрежного чудовища Абзу и коварного злодея Мумму. Для
спектакля были приготовлены маски, костюмы, декорации и все
необходимые аксессуары. Наиболее искусным ремесленникам: столяру-резчику и ювелиру-златокузнецу Гишани приказал
изготовить к празднику из душистого кедра и тамариска, золота и
драгоценных камней две фигуры, которые затем нарядили в одежды
и снабдили соответствующими атрибутами. Согбенные,
приниженные Абзу и Мумму с веревкой на шее, стояли спиной к
алтарю Судьбы, а напротив, на возвышении, восседал на золотом
троне Владыка Энки и презрительно взирал на них.
Хорошо отрепетированное представление разыгрывалось на
высоком помосте, с трех сторон которого толпились зрители. Игра
актеров сопровождалась музыкой и пением хвалебных гимнов.
После блистательной победы мудрого Энки, силы хаоса — Абзу и Мумму — обезглавливались и сжигались на алтаре Судьбы, а их
пепел пускался по ветру.
Ознаменование триумфа завершилось священными спор-
тивными играми. Во славу Энки быстрота состязалась с
