Впервые за минувший год девушка увидела всю команду Сантели в сборе. Новую команду, потому что увечный Кодуре, по рассказам, быстро спился и замерз насмерть в первый зимний месяц. А Виаль погиб немного позже, защищая бок о бок с Каем телегу от 'жадных' мародеров. Взамен потерь бригада пополнилась двумя новыми бойцами. Звали их Зильбер и Айнар, свободные наемники, не рутьеры. Елена о них слышала, но пока не видела воочию. Теперь увидела.
Зильбер оказался не слишком высок, полноват и тщательно холил аккуратные рыжие бакенбарды. Из оружия носил короткий меч, похожий на римский гладиус, и лук. Стрелял Зильбер по-особенному, при помощи распиленной на всю длину тростниковой трубки с петлей . Петля цеплялась на пальцы натягивающей руки, стрела вкладывалась в тростниковый желоб и запускалась, как арбалетный болт по ложу с направляющей канавкой. Подобный метод требовал больше времени на 'перезарядку', но считалось, что меткость ощутимо улучшается. Кроме того, можно было использовать стрелы заведомо короче и соответственно легче обычных, отправляя их на большую дальность.
Айнар был типичным пехотинцем, при таком же мече, как у Зильбера и с большим круглым щитом. Рост имел высокий, сложение плотное, лицо тяжелое, взгляд злобный, а волосы и бороду сбривал до состояния свиной щетинки. Правый глаз у него был вечно прищурен, а второй наоборот, широко открыт и, казалось, никогда не мигал.
Оба наемника были совершенно не похожи внешне, однако при этом казались едва ли не близнецами. Роднили их взгляды (одинаково настороженные), скупые движения (как будто берегли каждую калорию), характерная брань и другие мелочи, которые вроде и незаметны по отдельности, а в совокупности рисуют исчерпывающий образ. У Зильбера и Айнара на лбу отчетливо читалось 'дезертир', а Лена про себя немедленно окрестила их неблагозвучно, но кратко — 'братья-солдатья'.
На сон грядущий Шена показала спутнице, как правильно таскать понягу. Казалось бы, что может быть проще — закинуть на плечи деревянную раму с веревками? Оказалось, есть несколько хитростей. Главная заключалась в том, что, несмотря на внешнее сходство с рюкзачной рамой, носилась поняга по-иному. Для этого к поясу за спиной подвешивались две прочные петли, а туда, в свою очередь, продевались торчащие вниз концы поняжной рамы. Таким образом, вес всей конструкции переносился на пояс и ноги, а лямки лишь придерживали ношу. Их можно было надеть обычным способом, можно было перекинуть на одну сторону, как у однолямочного рюкзака или даже обойтись без лямок вообще, зафиксировав раму при помощи шеста на плече.
В общем удивительная оказалась штука.
Спалось плохо. Точнее совсем не спалось. Мандраж колотил как при лихорадке, дрожь возникала где-то в середине живота и волнами расходилась по телу, неся волны нездорового жара. Так, что Лена даже испугалась, не заболела ли она. Это было бы очень, очень плохо. С другой стороны, такая возможность освободила бы от похода...
'Дилемма двоечника', как назвал ее однажды отец. Двоечник идет на экзамен, к которому не готов, испытывая тяжелейший стресс. Тянуть билет — значит получить заведомый неуд. Избежать экзамена под каким-нибудь предлогом — тоже плохо, однако на какое-то время двоечник испытает восхитительное облегчение от того, что опасность отодвинулась в неопределенное будущее.
Лена куталась в шерстяное одеяло и никак не могла согреться. Она почти погружалась в сонную дремоту... но как пловец с избыточным запасом воздуха, никак не могла преодолеть незримую грань, за которой начинается уже нормальный сон.
А затем ей почему-то стало по-настоящему тепло, как в теплой ванне, когда никуда не надо спешить, впереди никаких угроз ... и все будет хорошо ... непременно хорошо ...
Шена осторожно поправила свое одеяло, которым накрыла мучившуюся Хель. Копейщице тоже не спалось, но Шена всегда плохо засыпала в ночь перед выходом. Это было нормально и безопасно. Первый день как следует утомит, первая ночь в походе пройдет нормально, а затем все покатится само собой в привычном виде.
Лошадь номер четыре похрустывала сеном, словно чувствовала, что неплохо бы наесться впрок. Больше она не увидит лакомства до самого возвращения. Разве что поход затянется, и животину придется кормить подножным кормом, а это крайний случай. В поле иногда лучше потерять бойца (не из самых полезных, конечно), чем лошадь. Нет тягловой скотины, значит телега стоит. А уж если ее успели нагрузить каким-то Профитом...
Одна-единственная свеча горела в каменной чашке у ворот, заложенных широкой доской. В неярком свете лицо рыжей лекарши казалось очень гладким и помолодевшим. Хель и так была отнюдь не стара, но сейчас вообще походила на девчонку, которой еще пара лет до замужества. Шена тихонько вздохнула и в очередной раз покатала в уме, как гальку в речном потоке, давнюю загадку — кто же такая Хель?..
Сейчас, будучи единственной неспящей в сарае, наедине с собой, Шена призналась, что ... нет, это было бы слишком решительно, слишком смело и прямо. Она лишь подумала, что наверное, сложись все по-иному, Хель могла бы ей понравиться, как по-своему симпатичный, не худший в мире человек. Иногда удивляющий хладнокровной жесткостью, как при удалении загнившей ноги. А иногда поражающий странной, несообразной наивностью. Не глупостью, не оторванностью от жизни, а именно — наивностью. Будто Хель пришла на Пустоши из какого-то иного места, куда более доброго и светлого. Из дворца, боевой башни или на худой конец зажиточной семьи, где семье повезло на любящего отца, и дети не сталкиваются с обыденной жестокостью, едва научившись ходить.
От этих мыслей Шене стало горько и больно. Потому что мысли будили воспоминания, а память ранила острыми ножами, несмотря на минувшие годы. Копейщица глянула на лекаршу с неприкрытой злостью. Теперь уже как на олицетворение всего, что было ненавистно Шене.
Поганая аристократка...
Захотелось сорвать с Хель одеяла, оба, ее и свое, а затем погнать рыжую скотину пинками вокруг телеги, подкалывая кинжалом для бодрости. Просто так, чтобы злость нашла выход, прежде чем выжжет душу окончательно.
Проклятая благородная. Такая же, наверняка такая же как и те, другие. Иначе откуда бы ей знать, что такое 'pàtrean'...
Хель шевельнулась во сне. Рыжеватый локон упал на щеку, прикрыл нос. В тусклом свете волосы лекарши казались темными, как потемневшая от времени медь. Девушка смешно засопела, не просыпаясь, сморщилась и дернула носом. Шена отвернулась. Закрыла глаза, как будто можно было скрыться от черных воспоминаний.
Встали затемно. Без особого сигнала, как-то все один за другим расшевелились, засобирались. Первый день был очень важным, требовалось использовать каждую минуту светлого времени, чтобы уйти от городка как можно дальше. Это и для похода полезно, и выводило бригаду за пределы действия самых глупых 'жадин', которые грабили всех подряд на подступах к Вратам, пока сами не ложились под мечами 'смоляных' или рутьеров, нанятых лучшими людьми города.
Лена еще раз, напоследок, сама уложила дорожный мешок правильным образом. То есть сначала вставила свернутый в трубу войлочный коврик, затем утрамбовала вниз одеяло, поверх него запасную одежду, носки и шапку для сна, все остальные мелочи кроме тех, что поместились в чехлы на поясе и перекидной мешок. Сверху накрыла деревянной миской и зашнуровала. Шена критически обозрела получившийся результат, скривила губы, однако признала результат условно приемлемым.
Пришел мэтр Шарлей. Вид у бретера был такой, словно черти всех Пустошей скакали на нем от самого заката. Налитые кровью глаза бретера взирали на мир с видом тяжелой злости и демонстрировали мощное наркотическое похмелье хозяина. Впрочем, Шарлей держался на ногах бодро и руки у него не тряслись, из этого Лена заключила, что он таки воспользовался ее подарком. Бретер без лишних слов ударил с бригадиром рука об руку и тем заключил договор. Айнар и Зильбер покосились на бретера, однако воздержались от внешнего выражения неудовольствия. Сам фехтовальщик машинально положил руку на рукоять сабли, но все же сделал вид, что не заметил косых взглядов. Немного поразмыслив, Шарлей перевесил саблю за спину, клевец переместил с левой стороны на правую, а кинжал, наоборот, под левую руку. Так, словно готовился молотить латников или просто не хотел, чтобы ножны в дальнем пути колотились по ногам.
Пользуясь моментом, Сантели еще раз кратко оговорил условия предприятия, для всех, во избежание. Потому что в отличие от обычных походов, этот планировался по-особенному и оплачивался специфически.
Как правило, за редкими исключениями, добытый Профит не делился сразу, натурой, а сдавался перекупщикам во Вратах или ином городке, которых (населенных пунктов) насчитывалось пять. А уже вырученные монеты делились на доли, которые распределялись в оговоренном порядке — по две бригадиру, алхимику и лекарю плюс личные премии за разные осложнения. 'Смоляной' мог взять себе что-нибудь из общей добычи, но лишь то, что в чем нуждался для работы или по состоянию здоровья, причем с одобрения всех коллег. Например, большая часть снаряжения Бизо была добыта именно так, в виде пещерных трофеев. И свой альшпис Шена взяла с трупа вторично упокоенного.
На этот раз Сантели прибег к иному правилу, более редкому. По сути, он не собирал бригаду, а нанимал по отдельности каждого бойца и только на один поход. Участники ватаги не претендовали на Профит, но бригадир обязывался выплатить щедрое вознаграждение по возвращению, независимо от результата похода. Причем деньги заранее резервировались и сдавались на хранение Матрисе, как доверенному посреднику. Так что в деревянном ящичке, опечатанном сургучом, звенела и денежка, положенная Елене, заработанная авансом. Разумеется, если девушка вернется обратно, и бригада не сочтет, что нанятая лекарша вопиющим образом пренебрегла своими обязанностями.
Такой устав обычно действовал в том случае, если бригада отправлялась работать по заказу, в поисках чего-то конкретного и с опасностью выше среднего. Бригадир также имел право не сообщать о целях похода до самого конца, однако и платить тогда приходилось очень высоко, чтобы соблазнить наемников 'предложением в мешке'. Таковым правом Сантели воспользовался, и Елене было обещано (положено при ней же в кассу) три золотых мерка, деньги, каких она здесь еще не видела, месячное жалованье сержанта-латника.
Сантели закончил честным предложением для колеблющихся подумать еще раз и отказаться, пока не вышли за ворота. А уж если кто выйдет, так потом не трястись и работать до победы. Предложение сопровождалось красноречивым взглядом в сторону Елены. Девушка стиснула зубы и промолчала. В свою очередь глянула на Шену и подумала, что теперь выглядит почти так же — стройная, подтянутая, в нормальной человеческой обуви вместо гремящих деревянных копыт и штанах с демонстративным гульфиком. Спохватившись, Лена быстро натянула на голову шляпу, похожую на пиратскую треуголку с завязанными наверху полями. Мало ли, кто мог подвернуться на выходе из городка, так что показывать свою рыжину не стоило.
Сантели будто чего-то ждал, и Лена не понимала, чего, пока заспанный подмастерье не притащил из пекарни корзину свежеиспеченных пирогов и пряников, не простых, а 'путевых'. Делались такие пироги не столько для кулинарного разнообразия, сколько для консервации продуктов. Обычно с двумя начинками (на одной стороне обычная, овощная, на другой сладкая), с обилием жира в тесте, они могли храниться несколько дней, при особом умении пекаря до недели. Главное, в ткань завернуть, на солнце не оставлять. Пряники вообще не портились месяц и более, за счет обилия меда в тесте и глазури, которая закрывала все поры в корочке, наглухо запечатывая содержимое и не позволяя влаге испаряться.
Теперь можно было отправляться.
Завтракать всей компанией не стали. По традиции на первый день каждый сам запасал себе провизию по вкусу и жевал на ходу. Котловое довольствие начиналось только с вечера первого дня. Лена об этом совсем забыла и не запасла даже сухарик, однако решила, что не беда, день без еды она как-нибудь перетерпит. Ужин зато вкуснее покажется.
— Ну что ... — Сантели обвел взглядом свое невеликое, но достаточно боевитое и бодрое воинство. Поднял вверх палец и негромко сказал. — Пантократор с нами. Двинулись.
Оба дезертира синхронно ответили вздернутыми ладонями и выставленными пальцами, только двумя вместо одного. Зильбер показал 'викторию', Айнар классическую панковскую 'козу'. Лена такое уже видела — подобным же образом поступали при упоминании Иштэна и Эрдега. Сантели, впрочем, не обратил на это внимания, так что религиозная терпимость восторжествовала.
Когда отворили ворота, предутренняя сырая прохлада сразу куснула руки и лицо, попыталась забраться под балахон и теплую рубашку. Лена поежилась. Лошадь номер четыре зашагала с неторопливой точностью метронома. Черная тень мелькнула в стороне, коротко муркнула. Господин Кот подошел к Лене и очень серьезно посмотрел на нее снизу вверх желтыми светящимися глазами.
— Мне пора, — тихонько сказала девушка. — Я вернусь.
— Маааа... — ответил мяур, и Лена вздрогнула, настолько не по-кошачьи это прозвучало. Словно ребенок на одной ноте протянул.
Господин Кот меж тем легко вспрыгнул на столбик забора, что ограждал сарай Матрисы, и там свернулся в плотный шар короткой игольчатой шерсти. Овальные зрачки неотрывно сопровождали небольшой караван. Словно две свечки, зажженные в ночи для заблудившихся путников. Там котэ и сидел, пока телега не растаяла в ночи, провожая путников немигающим взглядом. Так, словно ведал что-то, людям неведомое и недоступное. Может быть, так оно и было, недаром же мяуров считали колдовскими зверями...
Было темно, можно даже сказать — кромешно темно. Ветер с восточных гор нагнал туч, и огромная луна спряталась за тяжелым, непроницаемым пологом. Бизо надвинул поглубже шляпу и зажег волшебный светильник, так что дальше бригада топала при мертвенном синеватом свете. Лена первый раз видела в работе 'лунный кристалл' и теперь хорошо поняла, отчего 'смоляные' часто предпочитали им обычные факелы и лампы. Кристалл давал немало света, тут спора нет. Но свет этот был ... неудобный. Как в старых компьютерных играх вроде 'Халфы', где еще не могли достоверно имитировать пучок света, и потому текстуры подсвечивались, будто сами по себе. Свет казался просто неприятным, царапал глаза, но самое главное — скрадывал детали, прятал их в полутенях. Такое освещение годится для мирного дела, кое-как сойдет в пути, а в бою может быть опасно.
Лена повторила жест алхимика, натягивая плотнее шляпу, подумала, не расстегнуть ли стянутые поверх тульи поля, опустив их как науши, для защиты от холодного ветерка. Хотелось подпрыгнуть, бежать, может даже взлететь. Ощущение необыкновенной легкости и прыгучести овладело лекаршей. Это сказывались штаны и ботинки, в них Лена чувствовала себя атлетом, который долгое время тренировался с отягощениями, и теперь, наконец, избавился от них. Подумалось, что ради этой легкости определенно стоило согласиться на риск. И будь, что будет.
