Чертополох 3

Тысячник, плотно завернувшись в плащ, неотрывно смотрел на огонь — со стороны могло бы показаться, что он просто напросто спит с открытыми глазами, но это было далеко не так. Замерший, точно статуя, Олдер был чуток ко всему вокруг, и потому появление Ловчего уловил сразу, хотя перемены были совсем незначительны. Вопреки всем, ходящим в народе байкам и сказкам, над тысячником не закаркал опустившийся на ветку ворон, да и непонятно откуда взявшимся ледяным ветром его не обдуло. Тем не менее, появление того, кто уже не принадлежал более этому миру, ощущалось донельзя явственно — главным образом потому, что время словно бы замедлилось и загустело. А потом и вовсе остановилось, упало на плечи тяжким грузом. Олдер же, хоть и выдержал этот удар, всё одно ощутил себя увязнувшей в патоке мухой, что не может двинуть ни лапой, ни крылом. К счастью, это оцепенение не продлилось долго, но как только тысячник смог вздохнуть полной грудью, в отбрасываемом костром световом круге появилась конская морда.

Крупный и горбоносый, в потемневшем от времени рогатом налобнике конь был совершенно слеп — оба его глаза затягивали плотные белёсые бельма. А ещё, похоже, он был зол и устал — во всяком случае, потянув носом воздух, он тут же недовольно фыркнул, а потом немедля встал свечкой и яростно заколотил копытами по воздуху.

Казалось, что взбесившийся скакун вот-вот прянет вперёд, прямо через выправленную Остеном защиту, но потом чья-то невидимая в темноте рука натянула поводья, и конь, всё ещё недовольно храпя, отступил назад — в породивший его мрак. В воцарившейся тишине раздался звон железа и скрип амуниции, потом всё ещё невидимый всадник спрыгнул на землю, а ещё через пару мгновений на свет вышел ведущий взбунтовавшегося коня под уздцы Ловчий.

Это действительно был Морид — тысячник, увидев лицо некогда служившего под его началом воина, немедля его узнал. Но лицо было единственным, что осталось в Мориде прежним. Став слугою Седобородого он, казалось, скинул с плеч десяток лет, да только волосы его были теперь совершенно седы, а в лишённых радужки и зрачков глазах тускло светилось, переливаясь, старое серебро. Черты же бывшего 'карающего', утратив всю свою живость, обратили бледное человеческое лицо в неподвижную маску, за которой могло скрываться всё, что угодно.

Ни разу не пошевелившийся во время устроенного слепым скакуном представления Остен на появление Ловчего отреагировал такой же молчаливой неподвижностью. Ну а слуга Седобородого сделал ещё один широкий шаг вперёд, и в тот же миг так тщательно выплетенная тысячником защита порвалась, словно гнилая пряжа. А Ловчий меж тем остановился прямо перед костром. На миг его лицо будто ожило, а потом он медленно вытянул руку вперёд — прямо в рвущееся вверх пламя. Огненные языки тут же охватили протянутую им игрушку — побежали вверх по сплошь покрытому рунными плетениями наручу и воронёной кольчуге на плечо, свились алыми кольцами вокруг пальцев, но их жгучее прикосновение не нанесло Ловчему никакого вреда. Поводив рукою из стороны в сторону он, наконец, вытащил руку из огня, и, показав тысячнику ладонь без единого ожога, равнодушно спросил:

— Ты собирался остановить меня этим, колдун?

— Ну, с моей стороны это было бы слишком самонадеянно. — Олдер перенёс вес на другую ногу и нагло ухмыльнулся прямо в бесстрастное, бледное лицо слуги Хозяина троп. — Я просто хотел показать, что тебе тут не рады.

— Мне нет дела до твоих радостей и горестей, колдун. Потуши костёр и уступи мне дорогу. — Хотя лишённый каких либо чувств голос Ловчего был тих и более всего напоминал шуршание сухой листвы, Остен всё одно почувствовал, как его горло сжимает сплетённая из колдовской силы петля — слуга Седобородого явно пытался подчинить его себе. На счастье тысячника, делал это Ловчий пока ещё не слишком умело, а потому наброшенную на шею удавку удалось сжечь силой Мечника. А потом Остен, отступив на шаг назад, вытащил из ножен меч. И усмехнулся — ещё более нагло и пакостно, чем прежде.

— Здесь нет ничего твоего, Ловчий. Что же до женщины, которую ты вознамерился утащить на свои тропы, то она сейчас в святилище Мечника и под его защитой. Тебе до неё не добраться! Вместо ответа слуга Седобородого лишь слегка качнул головой, а потом, отпустив конские поводья, спокойно шагнул прямо в костёр. Пламя немедля взметнулось вверх, затрещало яростно и зло, плюясь чёрным дымом, но Ловчий тут же сделал ещё один шаг, и, вышедши из огня, оказался прямо перед Остеном. В руке он теперь сжимал длинный клинок с лезвием из тёмного, в синеву железа. И хотя огонь не оставил на лице и ладонях слуги Седобородого даже малого ожога, Остен не без удовольствия отметил, что тяжёлый плач за плечами потустороннего воина всё же оказался прожжён в нескольких местах. А, значит, Ловчий не так уж и неуязвим!

— Я не раз приходил в сновидения к Энри, и теперь между нами есть связь, глупый колдун. Я позову, и она придёт. В чьём бы святилище ты её не прятал. А тебя, если ты будешь мешать, я убью, ведь на тебе есть метка. Пусть и полустёртая, но...

Остен, не став более слушать Ловчего, ударил первым, так и не дав ему договорить. Ударил резко и неожиданно — ровно так, как коршун падает сверху на свою добычу. Вот только воин, некогда бывший Моридом, легко парировал смертельный для других удар. Отчаянно зазвенела сталь встретившихся лезвий, а ещё через миг Остен, уйдя чуть в сторону, атаковал ночного пришельца снова. Тысячник, конечно же, не рассчитывал на лёгкую победу, но и время, необходимое Ловчему для призыва, дарить бывшему 'карающему' не желал.

Тот же отражал все выпады тысячника без видимых усилий, но потом вдруг замешкался, и, словно бы вспоминая что-то давно забытое, попытался провести простую атаку с одним обманным ударом. Атаку, которою при обучении владению мечом изучают одной из первых!

Вот только теперь когда-то затверженный наизусть приём вышел у Ловчего каким-то неуклюжим, и Остен не преминул этим воспользоваться. Меч тысячника обрушился на плечо слуги Седобородого, легко прорубил доспех и кольчугу, а потом словно бы провалился в вязкий мёд. Не ожидавший такого подвоха Олдер пошатнулся, утратив равновесие, но потом всё же смог быстро отступить назад, высвобождая оружие. На клинке в свете костра стали видны чёрные потёки густой, более всего напоминающей горючее земляное масло, жидкости.

Ловчий тоже замер — боли он, похоже, не ощутил, ведь меч так и не выпал из его раненной руки. Но зато лицо слуги Седобородого словно бы ожило и утратило былую бесстрастность. Коснувшись разрубленной кольчуги, он поднёс пальцы к глазам, с видимым удивлением рассматривая кровь, которая теперь текла в его жилах...

Остен же, быстро прикинув, что лучшего момента для того, чтобы достучаться до человеческой памяти Ловчего может больше и не быть, произнёс.

— Послушай, Морид. Я вполне понимаю твоё желание согреться живым теплом, но прошу — оставь Энри в покое. Ты ведь не можешь не знать, что на ваших тропах её ждёт лишь смерть.

— Неправда, колдун. Она будет спать. Долго и крепко. А я буду охранять её покой.

— И чем этот сон будет отличаться от смерти? Зачем ты хочешь причинить Энри зло?

Олдер, хоть и понимал, что его слова пропадают втуне, всё же предпринял ещё одну попытку расшевелить воспоминания Морида, и в этот раз таки добился от Ловчего более ясного ответа. Вот только был он совсем не таким, каким хотелось бы тысячнику.

— Зло?— Слуга Седобородого нахмурился, а на его лицо словно бы упала тень пережитой им некогда боли. — Нет. Это вы, люди, причинили ей зло. Сковали её колдовским ошейником, лишили доступа к дару... Я освобожу Энри от этого. Освобожу от вас.

— Да не освобождаешь ты её, а убиваешь, колода дубовая. К тому же, не поздновато ли тебе убиваться о судьбе Энри? Где ты был, когда её ранили отравленной стрелой? По каким тропам ходил, пока её гнали, точно олениху, через заражённые земли? — Зло прищурившись, Остен снова направил меч на Ловчего. — Предваряя твой возможный вопрос, Морид, меня там тоже не было. Но сейчас я здесь, а потому не позволю тебе утащить её в междумирье. Какими бы благими намерениями ты не прикрывался

— Мои намерения чисты, колдун. — Лицо слуги Седобородого исказилось от гнева, а под бледной кожей вдруг резко проступили синеватые линии вен. — А вот ты... Ты даже живёшь взаймы!

Последние слова Ловчего прозвучали как обвинение, а потом Морид, не став дожидаться ответных слов Остена, напал на него с такими силой и скоростью, которым позавидовал бы даже дикий зверь.

Эта атака вполне могла стать для колдуна последней, но его спас полученный в многочисленных схватках опыт. Повинуясь более чутью, чем разуму, тысячник успел, упав на одно колено, ящерицей уйти в сторону, но как только он встал на ноги, на него тут же обрушился новый удар. В этот раз Мориду удалось зацепить противника, но не более. Остен, несмотря на раненную левую руку, не отступил и не опустил оружие. И эта неуступчивость не на шутку разозлила Ловчего.

Теперь он, взяв удивительно высокий темп, шёл в атаку на противника снова и снова, а тысячник, отражая сыплющиеся на него градом удары, пока даже не пытался атаковать слугу Седобородого в ответ. Ему нужно было выгадать время и сберечь как можно больше собственных сил, потому как идущий с такой скоростью бой утомителен даже для опытного мечника. Ловчий же дрался отчаянно, а, значит, рано или поздно должен был начать ошибаться или ослабить защиту, но чтобы воспользоваться будущими огрехами противника, Олдеру следовало сохранить силы.

Так что пока тысячник лишь уворачивался и отступал, уходя от атак в самый последний момент, а Ловчий всё наседал и наседал на него, даже не помышляя о том, чтобы ослабить напор. Но потом он, то ли поняв всю тщетность своих атак, то ли разгадав намерения Олдера, решил прекратить затянувшийся поединок одним махом. Отступив назад, слуга Седобородого поднял руку в повелевающем жесте — плащ развернулся за его плечами чёрными крыльями, глаза ярко сверкнули серебром, а потом на Остена обрушился колдовской удар такой мощи, что на несколько мгновений он ослеп и оглох.

Каким-то образом чародейский щит тысячника выдержал эту атаку, хотя плетения защиты и покорёжило самым чудовищным образом, а самого Остена заклятие Ловчего сбило с ног. Оступившись, он, выронив меч, полетел спиной в кусты, и лишь в самый последний момент сумел, вывернувшись, точно кошка, упасть на левый бок. Но как только тысячник, встав на колено, потянулся к мечу, как тут же ощутил у своей шеи холодную сталь оружия Ловчего.

— Ты проиграл, колдун. — Слуга Седобородого подступил ближе, но наносить последний, роковой удар, почему то не спешил.— Зачем ты только встал на моём пути?

— Раньше ты был много сообразительнее, Морид. И не задавал глупых вопросов. — Пользуясь неожиданной заминкой противника, тысячник начал осторожно сдвигать руку к спрятанному в голенище сапога ножу. Его расчёт был самым простым — выгадать момент и ударить Ловчего снизу вверх — под край нагрудника. Тогда узкое лезвие, пробив кольчугу, сможет достать до сердца. В конце концов, должно же оно быть у этого колдовского создания?

— Я не понимаю, колдун... — Морид неожиданно нахмурился, и его меч оцарапал шею Остена до крови. — Почему Энри не хочет твоей смерти?

— Ты о чём? — Тысячник осторожно, боясь выдать себя как вздохом, так и взглядом, сжал пальцы на рукояти ножа. Но ударить не успел — в морозном воздухе внезапно раздался тяжёлый и низкий рёв охотничьего рога.

— Братья... Они запрещают ... — Ловчий, убрав меч от шеи противника, внезапно отступил назад, и его облик вдруг резко начал утрачивать чёткие очертания. — Но я всё равно буду присматривать... Иногда...

Ловчий сделал ещё один шаг назад, и Олдер немедля вскочил на ноги, но лишь для того, чтобы увидеть, как казавшийся ещё пару вздохов назад живым человеком Морид теперь рассыпается белым снегом, на глазах обращаясь в ничто.

— Стой! — неожиданный порыв ветра ударил тысячника прямо в лицо и запорошил глаза колючими снежинками. Охотничий рог, низкий звук которого заставлял мелко вибрировать даже кости, прогудел ещё раз, а потом всё неожиданно стихло. Теперь лишь медленно догорающий костёр напоминал о том, что здесь только что произошло.

Остен ещё раз внимательно огляделся, подобрал меч, и, набрав полную пригоршню снега, обтёр им горящее лицо. Только теперь он в полной мере ощутил и шум в ушах, и дрожащие колени, и то, что сам он стал совершенно мокрым от пота. Схватка с Ловчим выпила из него все силы, осушив тысячника буквально до донышка, но самым главным было не это, а то, что Морид, похоже, отступился от своего замысла. Вот только последние слова Ловчего Остену всё одно были не по душе, а ещё он не мог взять в толк, кто же призвал других слуг Седобородого. Если Энри, то как она эта сделала в блокирующем дар ошейнике, а если Антар, то чьи жребии Чующий поменял на этот раз, и кому доведётся расплачиваться за его ворожбу?

Олдер, накинув на голову капюшон плаща, подошёл к ограде, и, убедившись, что на порванных плетениях защиты больше нет и следа колдовской паутины Ловчих, вытянул руку вперёд. Оставшиеся после боя крупицы дара откликнулись неохотно и с трудом, но их всё же хватило на то, чтобы восстановить разорванные было алые чародейские нити. Что же до всего остального, то убрать следы ворожбы вполне мог и Антар.

Рассудив так, тысячник, тяжело ступая, направился к дому. Уже давно он не ощущал себя настолько опустошённым и старым — отзвук от колдовского удара Морида теперь обратился тупой болью во всех мышцах тела, но думать об отдыхе было ещё рано. Сперва следовало убедиться, что с оставленными под надзором Антара Энейрой и Дари всё благополучно, ну а после этого можно будет наглотаться восстановительных зелий и завалиться в постель. Крепкий и долгий сон можно позволить себе лишь тогда, когда станет ясно, что опасность миновала.

Вот только Седобородый, выплетая свой узор, мало считался с планами Олдера на отдых, так что то, что дело плохо, тысячник понял ровно тогда, когда переступил порог домашнего святилища. Эрка без сознания лежала на руках безуспешного пытавшегося привести её в чувство Антара, а Дари, сидя подле чующего, в отчаянии смотрел на бледное лицо своей воспитательницы полными слёз глазами.

— Что здесь произошло? Олдер тяжело ввалился в святилище, и Дари тут же бросился к нему. Обнял, прижимаясь всем телом.

— Папа, помоги Энри! Пожалуйста! Она не просыпается! Тысячник успокаивающе потрепал сына по тёмным волосам.

— Тише, Дари. Конечно же, я помогу, но сперва мне надо понять, что у вас случилось. Вместо внятного ответа Дари только всхлипнул, и тогда заговорил молчавший до того Антар.

— Прости, глава. Это я не доглядел. От этих простых слов уже перегоревшая в сердце тысячника горькую злость мгновенно вскипела с новой силой, и он, мрачно глядя на Чующего, спросил:

— Не доглядел? Это правда, Антар?

Тот в ответ лишь покаянно опустил голову:

— Я действительно не уследил, глава. Не думал, что так вообще может быть.