— Как бы неприятностей теперь не было...
— С чего бы это?
— Ну, эти, которые... спартачи эти. Откуда-то знали, как меня зовут.
— Почему так думаешь?
— Ну так они ж всё вопили — Катюша, Катюша...
— Ох же ты святая простота... Не сильно торопишься, а? А то может заглянем ко мне, посидим...
— Чо ж нет? На маньяка ты вроде как не похож. Ну, которые режут. Или душат, к примеру. А которые половые тех я не борюсь. Сама маньяк. Маньячка, если точнее.
Левая сторона межвагонного пространства поезда N 038А Москва — Санкт Петербург "Афанасий Никитин". Витёк, человек.
04:32 03 мая 2014 года.
Холодно-то до чего ж. Аки мёрзлого дерьма кусок прилепился промежду крышами вагонными, да ещё и на ветрище-то промозглом, блин... А ведь всего-то менее суток назад так хорошо всё было и замечательно даже...
Проснулся сам, до всех будильников, так что пришлось потратить с минуту где-то, чтоб утихомирить всё это хозяйство. Умылся, потом, в одних боксёрках ещё, кофейку с печенюшкой врубил, оделся — в камуфлу, конечно, более ничего прикупить не удосужился, всё думал, ни к чему пока — и на улицу, Толь же Борисыч аккурат навстречу намылился, нагулямшись. Пришлось возвращаться и рыбкой, что размороженной в холодильнике с вечера лежала, потчевать мерзавца. Аж заурчал с голодухи, целиком будто всасывая корюху за корюхой. На восьмой только утихомирился, зверюка ненасытная. Потом пока молока ещё в блюдце налил, потом только вперёд. Так что на автостанцию примчался таки впопыхах, а там стоял уже, неплотно набитый тётками, древний скандинавский рыдван довольно подозрительного немаркого цвета, здоровенный, с виду неуклюжий, но плавно ходкий и вместительный трёхосник Volvo SДffle LДttmetall неведомо какого мохнатого года выпуска. Катрин, покуривая возле открытой двери, вовсю семенила уже стройными ножками под скорее символической юбчонкой, вся из себя сине-бело-голубая и, по своему обыкновению, на высоченных каблучищах стильных, хотя и заметно не новых полусапожек с открытыми пальцами. Ласковое тепло ясного майского вечера не успело ещё смениться промозглой утренней прохладой, так что смотреть на неё было даже и не так чтобы очень уж зябко. Неодобрительно оглядев меня снизу доверху, потом сверху донизу, поджала милую губку, наморщила симпатичный носик, несладко эдак вздохнула, после чего выдала мне из сумки шарфец той же примитивной цветовой гаммы и бейсболку, оба аксессуара со стилизованной надписью "Зенит". Пришлось повязать и нахлобучить, соответственно. Как выяснилось, сумела сторговаться за тыщу с двоих, поскольку мы только туда, а основная проблема с местом когда обратно, с товаром, в смысле. Автобус должен был прибыть на рынок "Садовод" часам к одиннадцати, край к двенадцати, часов четыре-пять там, и тут же обратно, нам же надо было ещё оттуда попасть на Братиславскую — это метро такое — но, по расчётам Кэт, туда успевали нормально, а вот обратно с Черкизовской, где, на стадионе "Локомотив", и должен был состояться сей исторический матч — ну никак. Так что обратно — своим ходом. Матч последний — как зловещим театральным шёпотом поделилась любимая — до длительного перерыва на чемпионат мира в Бразилии. О наличии средств я с ней вчера ещё поделился — при этом в космических безднах зеркал беззаботной души её малейшим намёком даже не промелькнул тот столь свойственный соплеменникам халявный огонёк, что успел уже достать меня аж выше горла. В общем, мы тогда ещё решили, в смысле, решила Катрин, но перед этим просительно встретившись со мною русалочьим взглядом, на что я тут же растаял и согласился обратно вечерним поездом, предварительно погуляв по вечерней первой столице. Правда, потом посмотрел по компу цены на билеты... После чего, глыбко вздохнумши, двинул в город снимать ещё десятку тысяч, благо сбербанковский банкомат круглосуточно.
Места заняли спереди справа, чтоб хоть что-то в пути видеть, поскольку боковые стёкла мыли последний раз, наверное, ещё в Швеции. Или в Финляндии — знать не ведаю, откуда конкретно сей шоссейный суперлайнер обломился городскому автохозяйству. Именно что в последний, поскольку не похоже чтоб собирались делать что-нибудь в этом роде до тех пор, пока сей давно уже переживший свой скандинавский век катафалк не сгинет в дороге, тихо и мирно развалившись на комплектующие. Катрин тут же уютно устроилась мне под бочок, уткнувшись носиком и, едва тронулись, мило засопела мне в подмышку. Проехав мост через Старый канал, свернули уже было к мурманской трассе, но почти тут же автобус резко тормознул, под свирепые матюки водилы и недовольное квохтанье сотрясённых тёток. Оказалось — Колюсик. Чуть не под колёса бросился, и теперь стоял перед бампером, раскинув руки, весь из себя монументальный и непреклонный. Ещё раз довольно образно выразив своё крайнее матерное неудовольствие, шеф открыл дверь, и тушка Колюсика ввалилась в салон. Буркнув — проспал, блин — сунул водиле купюру, и тут же зашарился взглядом в поисках Катрин, что даже не проснулась. Или сделала вид. Места спереди были заняты, и пришлось голубчику ковылять взад, откуда он тут же зарядил жечь мне затылок взглядом, вкрай недоброжелательным и недружелюбным. Ну и хрен с ним — моя Катрин, никому не отдам. Разве что если сама уйдёт... Надо, чтоб не ушла.
Не успел задремать, как проскочили мурманскую трассу, не сворачивая на неё, а прямо на Волхов. Тут же сзади густо дохнуло зловоньем вчерашнего перегара, успевшего за ночь настояться на каком-то дерьме в сомнительного здоровья желудке, просунулась пухлая ручонка в фасонистых печатках и с явно не дешёвым плоским бутылёчком, после чего с холуйски извиняющейся интонацией просипело:
— Эй, Кэт, будешь, а? По капельке?
— Пшёл в жопу, козёл блин душной, разъетить твою налево, в рот тебе грёбаную кочерыжку, шоб не вонял, гнусь, — вежливо отказалась моя ласточка.
— Ладно, тадыть я сам, — и сзади, утробно побулькав, потянуло свежачком.
Поменялся, гадина, с кем-то из тёток. Теперь всю дорогу им дышать...
Так всё и шло где-то часа четыре. Давно уже проехали Волхов, миновали Кириши и выскочили с рассветом на московскую трассу, заплатив положенную мзду за выезд на успевшую уже приватизироваться шоссейку. Престарелый викинг автострад мерно покачивался, изредка вздрагивая на выбоинах давно не ремонтировавшегося покрытия и привычно глотая за километром километр, сладко посапывала мне в плечо Катрин аккуратным носиком, помеченным уже солнышками первых веснушек, тянулись бесконечные леса-поля, кое-где подёрнутые уже свежей зеленью, уныло-позаброшенного облика деревеньки-сёла, периодически переходившие в ровно столь же неприглядные городки, изредка мы обгоняли какие-то то грузовики, то трактора с прицепами, чаще обгоняли нас, то легковухи, то щегольские "Неопланы", то бесконечно длинные фуры с прицепами, словом, большая дорога жила обычной жизнью своей. Где-то через пару часов после Чудово тётки вдруг зашевелились, потягиваясь спросонья, завздыхали, заохали и завозились. Как понял из добродушных матерков, здесь они обычно останавливались — насчёт перевести дух. И действительно, вскоре колымага наша вошла в зятяжное торможение, подворачивая вправо, где для транзитников был обустроен заезд с небольшой площадкой и сдвоенной будочкой туалета типа сортир деревенский досчатый "Эм & Жо". Катрин, похоже, осваивавшая этот маршруту впервые, проснувшись от шума, приподняла над моим плечом очаровательную головку и спросила чуть хрипловатым спросонья голоском — Что, уже Москва?
— Какая в жопу Москва, — заржала семенившая мимо нас к двери дебелая деваха, — Просто ножки размять самое время, перекурить, ну, и эта... Носик припудрить.
Сама же скоренько припустила к кустам слева, откуда оптимистичным гвалтом вовсю приветствовали новый день весны жизнерадостные птички. За нею последовал и прочий слабый пол, включая Катрин, мы же с водилой отклонились вправо, ближе к туалету. Заглянув туда, понял, почему не эксплуатируется — засран был сей объект дорожной инфраструктуры сверх всякой меры, причём, похоже, в те ещё незапамятные времена, когда трасса сия натужно приходила в себя после немецко-фашистского нашествия. Если не наполеоновского... В общем, желательное при отправлении естественных надобностей визуальное разделение полов обеспечивалось, по весенней скудости листвы, преимущественно расположением спинами друг к другу и скромностью сторон.
Спустя некоторое время к нам присоединился совершенно очумелого вида полупьяный Колюсик, то и дело стреляющий нетрезвым глазом в направлении негламурно раскорячившихся дам, вуайерист хренов. Вернувшись к автобусу, водила с Колюсиком и основной массой тёток расположились у двери покурить и попиз... парой слов перекинуться, мы же с быстрокурящей Катрин принялись устраиваться на привычных уже местах, она достала из сумки пластиковую бутыль с домашним клюквенным морсом, хряпнули по глоточку, под бутерброды с сыром на масло. Что-то, однако, сразу, когда садились ещё, показалось мне изменившимся... В состоянии Буцефала нашего. Как-то он почуялся мне... Приболевшим, что ли. Вроде как несмертельно, но фатально для нас и наших целей. И действительно, успели отъехать метров пятьсот лишь, когда крен влево назад стало трудно не замечать, машину повело в сторону, а водила, вспомнив вдруг неприлично чью-то нехорошую маму, свирепо даванул тормоз.
Вышли — картина ясная. Левые заднее и среднее колеса явственно просели. Хорошо хоть, с похвальной скандинавской основательностью, на среднем мосту двойные стояли, а то б и вовсе в кювет. Водила изощрялся в сугубо прикладной лингвистике, тётки хором впали в транс, Катрин попыталась было деньгу отбарыжить, да какое там... Все тут же дружно на неё накинулись, за ней, естественно, не заржавело, еле растащил. Из последовавшего экстремально эмоционального, но малоинформативного общения водителя с тётками, произраставшего преимущественно из трёх наиболее употребимых в разговорном русском матерных корней, выяснилось, что исправная запаска в наличии отсутствует, отремонтировать аппарат на месте невозможно, а на доставку нового колеса потребуется не менее чем полдня, и то лишь благодаря желудочной язве некого неведомого мне Васильича, ибо все сегодня водку празднуют, "и только я, мудак..." Ну, и так далее, всё в том же скорбно очерняющем окружающую действительность роде.
— Ну что ты, блин, как утренний стояк — встал да и стоишь, безо всякого толку ни смысла, — изящно и мило покритиковала меня Катрин.
На это к вусмерть расстроенной любимой тут же подрулил Колюсик, оживившийся принятием пары неслабых бульков прихваченного молочка из под бешеной французской бурёнки, оказавшегося при свете дня плоской полулитровой ёмкостью якобы Henessy. Растопырив ненатурально поддельный под крокодилову кожу лопатник с не толстой, однако, пачкой красненьких, а также несколькими сиротливо скукожившимися зелёненькими бумажками.
— Паэм на моторе! Угощаю, вота! Кэт, для тебя — всё!
— Ну что, поедем? — спросила Катрин, обескураживающе прижимаясь возвышенно плотным бюстом к моей руке.
— Эй, а этот причём? Я не предлагал... Только тебе. В смысле, мы с тобой. То есть, только я и ты.
— Тогда давай вперёд сам-один, тебе не привыкать, дрочила озабоченный. Нах — мелкими шагами.
— Э... ты так, да? Ну ладно... Пускай и этот тоже.
— Тогда давай, разруливай ситуёвину, малохольный, — напутствовала бойца на подвиг Катрин.
И вот этот кретин, с шиком выставив напоказ iPhone распоследнейшей модели, с которой похоже, не вполне ещё освоился, принялся названивать — кто б подумал? В родимый Новоозёрск — вызывать такси оттуда!
— Гена, алё! ... Это Коля, слышишь, Николай ... Да ... В Москву ... Да в Москву же ... Бабла навалом, не меньжуйся ... Где-где... В пи... Да, кстати, а где мы? — это ко мне вопрос был.
— На федеральной трассе Москва — Пидер. Чудово часа два как проехали.
— На московской трассе, блин, малёха за Чудовым. Что? Как нах!? Да я... Тьфу, блин...
Сбросив, принялся набирать снова, приговоривая:
— Ничо... Вот сейчас Серёгу... Алё! Серёга?! ... Да, блин, сейчас ... Ладно, тля, квасишь, так квасишь, нах, что тут в звизду поделаешь... Сейчас... Так... Алё, диспетчер... Ага... Угу... До Москвы и обратно, блин ... Нет ... Почему блин съехал? ... Да, туда и обратно нах ... Скока!?! ... Ладно, нах. Замётано. Только э, из Москвы блин обратно часа через три тля после прибытия нах... Скока!?! Ну вы, блин, даёте. Ладно блин. Грабь нах. Тока вот. Мы в Москву блин ехали уже, у нас тля автобус сломался. Нас надо с шоссе блин забрать, это за Чудово нах... Что, часа через три? Ну... А через два блин никак? ... Ну... Не летаете... Полетите, блин нах. Ну понятно. ... Алё! Чо!? Во блин... Чо за хрень... Э... Эта... Витёк, глянь, чо он?
Глянул. На обширном экране высвечивалась надпись — "Ваш аппарат заблокирован. Для разблокирования положите 1000 рублей на указанный ниже номер, и Вы получите СМС с кодом разблокирования".
— Чо-чо... Вымогатели это. У тебя сервис Find My Phone есть?
— Какой такой сервис? Не знаю я ни хрена никаких грёбаных сервисов! Как купил, таким и пользуюсь.
— Ладно. СМСку получал недавно?
— Ничего я не получал... Только рекламу нового сайта — ну, там, музыка, фильмы, игрушки — всё забесплатно.
— Аккаунт Apple ID?
— Какой, в звизду, аккаунт, блин, я ж говорю — музон, фильмы... Только нет там ни хрена — лабуда одна.
— Значит, в сервисный центр Apple надо. Деньги слать не советую — неизвестно, разблокируют, или ещё захотят...
— Тьфу, блин, сервисный центр, какой-то, тля... Откуда здесь сервисный центр? Одно дерьмо с воронами по кустам.
— Да, ещё чек нужен. От айфона, именно этого. И гарантийный талон. Ну, и паспорт, конечно...
— Во, блин, всё-то ты знаешь... Самый умный, да? Ну и хрен с ним... Лучше здесь кого поймаем. ... В жопу. Здесь поймаем, да?
— Твоя бедная мама совершила серьёзную ошибку, не сделав аборт, — мрачно прокомментировала развёрнутую Колюсиком деятельность Катрин.
Мы отошли от автобуса с во вдрызг души расстроенными тётками в направлении, ведущем к первой столице, и попытались было кого-нибудь тормознуть, но все, как сговорившись, проезжали мимо.
— Я же бл... — со странно сосредоточенным выражением на морде лица произнёс Колюсик.
— Ладно, с кем не бывает, — милосердно вздохнула Катрин, и, разочарованно скосив изумрудно зелёным из-под тёмно-рыжей на фоне голубого неба чёлки, произнесла, определённо с намёком в мой адрес, — Ты вот хоть что-то пытаешься сделать. Не то что некоторые.
— Не... Я же лб... Во! Яжелбицы!
Действительно, Яжелбицы. Именно так назывался населённый пункт, к которому мы бодро направлялись собственным одиннадцатым маршрутом. Во всяком случае если судить по чёрно-белой надписи, что красовалась на знаке справа от шоссейки. Дальше от знака пригорюнилась слегка зазеленевшаяся уже посадка с грачами, а на следующем за пологим спуском подъёме видны были какие-то светлые строения явно сельскодеревенского типа.
