Рассвет в ночи

─ Если бы я имел шанс повторить все заново, я пошел бы тем же путем... Как же я без тебя, моя Мышка?

Она закрыла его рот поцелуем — только бы он забыл о своих словах и не спросил Её мнения. Потому что, если бы у Нее был такой шанс, Она не знала, как бы поступила. Возможно... Возможно иногда самое лучшее, что можно сделать для любимого человека, — это уйти.

Глава 55.

Так далеко от Него

Дело было сделано. Холодно, расчетливо и точно. Он сам изумился таким обстоятельствам. Никакого азарта и животной радости от скорой победы. Ничего подобного. Кромешная пустота в спящей душе. Ледяной ветер гнет к земле подыхающую "жертву". А Он не хищник, изготовившийся к прыжку, нет... Он просто охотник. Немного уставший, немного раздраженный и абсолютно безразличный. Это не Его война, не Его добыча, не Его трофей — Он делает свое дело, всего-то... Никакой жалости, никаких раздумий... Дуло ружья давно направлено в голову побежденного, осталось только вздернуть затвор и спустить курок. Так просто. Как это, оказывается, просто... быть дровосеком.

Громко подпевая "Bleed it out" Линкин Парк, Он ветром несся домой, отринув все предложения Георгия Ивановича отпраздновать долгожданную победу. Это не Его победа. Это вообще не Его дело, кто там кого уничтожил, кто чей бизнес разрушил, и кто при этом оказался на улице. Всё побоку, всё! К черту и к его бабушке! Вот так всегда и надо было жить — наплевав и начхав, спокойно делая свое нехитрое дело. А то развел нюни, растер сопли, извелся и изпереживался, даже смешно! И Он захохотал, отбивая бешенный ритм песни по рулю.

Дома Его ждала Светлана — выспавшаяся, свежая, дурашливо-веселая и такая... любимая. Невероятно, безумно, всеобъемлюще, до изнеможения любимая! И Он выдавливал из послушной машины всё, что только было дозволено на автострадах города, а иногда даже превышал скорость — спешил, рвался, стремился к своей девочке. Как Он жил раньше? Чем Он занимался? Чего ради Он всё это делал? Пока не было её... не было ничего, и ничто не имело смысла. Когда-то Светлана сказала, что, познакомившись с Ним, она заново родилась. Так вот и Он только-только появился на свет, только открыл глаза, только различил первые звуки этого мира. Он начал жить всего месяц назад, и совершенно не хотел умирать! А стоит Ему лишиться своей милой Мышки, как Его тут же поглотит морозный мрак смерти... Плечи предательски дрогнули от этой мысли, возвращая Его из мира фантазий на гудяще-шипящую дорогу. Нет, Он не умрет, разумеется... Что за слезливый бред! Нет... Просто жизнь вновь лишится смысла, мир перед глазами померкнет, звуки стихнут, движение остановится. Его затянет в болото деловых будней и бытовых забот, поглотит рутина, задавит работа, задушит... совесть.

Не желая возвращаться к подобным мыслям, когда Ему наконец-то удалось так далеко от себя убежать, Он припарковался у ювелирного магазина и купил Светлане очередную красотульку — белого металла ожерелье и серьги к нему, упаковал празднично и рванул домой, притормозив еще разок лишь у парка, где ворчливые бабушки торговали букетиками полевых цветов. Светлане Он выбрал небольшой букетик темно-лиловых фиалок в обрамлении бархатистой зелени, закинул его в машину, а сам интуитивно прошел в ворота парка, и интуиция не подвела.

Вдалеке от шумных толп и праздного веселья, на зеленом склоне, где неделю назад они запускали воздушного змея, сидела Светлана. Изящные ножки были подобраны и укрыты подолом голубого платья, а тонкие пальчики ловко перебирали длинные стебельки клевера, лютиков и мышиного горошка, сплетая цветы в лохматый венок. Залюбовавшись ею, Он оперся рукой о стройный гладкий ствол невысокого граба и вдохнул полной грудью бодрящий воздух, в который, точно стебельки в Светланин венок, вплелись ароматы цветущих трав, древесной смолы, разогретой солнцем хвои и близкого пруда. Безмятежная улыбка не сходила с Его тонких губ до тех самых пор, пока девочка мельком не смахнула с ресниц блестящую капельку, потом еще одну и еще, а там уже и вовсе перестала справляться с потоком слез, позволив им ручейками сбегать по щекам.

─ Света! — Окликнул Он громко, как всегда в ответственные моменты называя свою Мышку по имени.

Обернувшись на Его голос так порывисто, что витые волосы черным шлейфом полетели по ветру, она тут же вскочила на ноги и с радостным смехом бросилась к Нему наискосок через склон, размахивая в воздухе готовеньким венком. Налетела маленьким, но свирепым ураганом и, обхватив за шею, повалила в траву, с отчаянной нежностью целуя в губы. Забывшись на мгновение от столь бурных проявлений её эмоций, Он перекатился по земле, стискивая Светлану в объятиях, а когда она, блаженно улыбаясь и часто дыша от избытка чувств, оказалась под Ним, пришел-таки в себя и настороженно уставился девочке в лицо.

Ярко-серые с водяными бликами глаза не омрачала и тень былой грусти. Ничто во внешности её не выдавало недавних слез — не было ни припухлостей под нижними веками, ни покраснений на белках, ресницы не слиплись, да и чуть румяные от возбуждения щечки не несли на себе солоноватых дорожек. На одну секунду Он даже обрадовался, решив, что слезы Ему пригрезились, но секунда прошла, и прозорливому сердцу открылось, что Светлана слишком часто плачет, чтобы на лице оставались хоть какие-нибудь отголоски слез.

─ На, это тебе! — Светлана решительно напялила Ему на голову разноцветный венок и опять засмеялась, рассматривая дело рук своих. — Так и ходи!

─ Вот еще! — Заворчал Он в притворном возмущении, стягивая с волос цветочный ободок. — Он не подходит к моему галстуку!

─ Тогда снимай свою удавку! — Велела она, с прежней решительностью распуская тугой узел галстука и зачем-то расстегивая верхние пуговицы на рубашке.

Влажные губы легко пробежались по Его шее — от ямочки между ключицами до кадыка, скользнули за ухо, по бьющейся жилке спустились до самого плеча, а пальцы тем временем вцепились в пряжку на кожаном ремне. Прежде чем понять, что происходит, Он вновь оказался прижат лопатками к траве, рубаха была расстегнута до середины, Светлана сидела сверху, кошкой прогнув напряженную спину, черные кудри сыпались Ему на лицо и грудь, обволакивая сладким ароматом её духов.

─ Эй... — Прошептал Он девочке на ухо, нехотя отрывая её от своей груди. — Я, конечно, уважаю твою храбрость, моя необузданная Мышка... Но нас за такое оштрафуют, как пить дать!

─ Ой! — Пискнула она, розовея от смущения, и опять засмеялась, ткнувшись носом Ему в волосы. — Просто я подумала о тебе... Захотела... Попросила, чтобы ты оказался здесь... И тут ты!

─ Волшебство... — Выдохнул Он ей в шею, усаживаясь на траве, а сам всё гнал и гнал из разума мысли о тех слезах, о причинах, их вызвавших.

Сидя в машине, Светлана разглядывала подарки в боковое зеркальце, что-то смущенно бормотала и не переставала чмокать Его куда попадет, отвлекая от дороги. Но Ему нисколько не удивительно было, что куда больше девочка обрадовалась скромному букетику — зарыла носик в нежные лепестки и скосила на Него лукавый глаз:

─ Мои самые любимые цветы...

─ А я знаю! — Гордо кивнул Он, не отводя взгляда от дороги. — Ты сама как фиалка — хрупкая и нежно-прекрасная.

─ Я не больно-то красивая. — Фыркнула Светлана, явно напрашиваясь на комплимент, и напросилась.

─ Ты мой прелестный кокетливый цветочек! — Усмехнулся Он, оборачиваясь-таки к своей девочке и целуя её насупленный носик.

─ А если бы ты был цветком... — Начала Светлана, но тут же стушевалась, задумчиво прикладывая пальчик к нижней губе. — Нет, ты не был бы цветком... Ты был бы деревом! Огромным, могучим...

─ Дуб дубом! — С усмешкой перебил Он и поймал узенькую ладошку, спешащую отвесить Ему шутливую затрещину.

─ Нет... — Посерьезнела вдруг девочка, опуская взгляд в лиловые тени фиалок. — Дуб слишком... В нем есть какая-то церемонность, а ты такого не любишь... Ты был бы... кедром. Изящным, но сильным и выносливым... Колючим и диким... Вот.

─ Фиалка и кедр. — Пробормотал Он одними губами и по взгляду Светланы догадался, что мысли их сейчас совпали, да настолько, что стало страшно произносить догадку вслух. Он откашлялся, спросил беззаботно,  Поехали к реке? Вечером лучше места в городе не найти!

То было истинной правдой — широкого разлива река в сумерках приобретала сказочный вид. Медленными белоснежными птицами по ней скользили речные трамвайчики и маленькие катера, подсвеченные гирляндами фонариков. На пристани стояли многоэтажные теплоходы, с палуб которых доносилась тихая музыка и радостное гудение отдыхающих. В просторных беседках на берегу были расставлены круглые столики, и играл небольшой духовой оркестр. Прогуливались по набережной изнеженные пары. На низеньких скамьях пристроились медные изваяния мужчин и женщин, одетых по моде девятнадцатого века, и приветливо протягивали руки любому, кто присядет рядом — ладони статуй блестели от бесконечного числа принятых рукопожатий.

Балансируя одной рукой, а другую вверив Ему во владение, Светлана шла по высокому парапету набережной, перебираясь к Нему на руки, только когда подходили к очередному разводному мостику, перильца которого были густо увешены разномастными замочками — свидетельствами чьего-то обручения. Часы на башне готического собора, многие века стоящего на острове посреди реки, пробили двадцать два раза, и со стороны устья в вечернее небо взвилась зеленая ракета, озаряя низкие тучи зыбким сиянием. Не сводя с яркой искры задумчиво-печальных глаз, Светлана замерла, ладонью прижимая Его голову к своему бедру. Ракета догорала, необратимо падая в реку, тянулся следом дымный след. В сердце кольнула холодная игла, и, переведя взгляд на скорбное лицо Светланы, Он в который раз понял, что они думаю об одном и том же.

Глава 56.

Она в ночном танце

Солнце давно спряталось за широкими спинами высоких домов, растаяло за линией далекого горизонта, умерло в распахнутых объятиях неба. А Она стояла, глядя на мерцающую в лунном свете реку, и молча изливала свои страхи и сомнения теплому плечу Константина. Рука его уверенно покоилась на Ее талии, и Она пребывала в каком-то пьянящем забытьи. Когда же Ее любимый дернулся было в сторону стоявшей недалеко машины, Она с судорожным испугом схватилась за его пальцы, сжимая их в своих, и лепеча тихим голосом:

─ Давай не будем сегодня никуда уходить... Давай побудем здесь.

Глаза, такие светло-серые днем, сейчас напоминали два глубоких омута, в свете луны отливающих серебром:

─ Ты же знаешь... Ночь... С ночами у нас многое связано, да?

Сдавленный шепот сорвался на беззвучный крик, и Она глубоко вздохнула, успокаивая себя и ласково заглядывая в заботливые и напряженные глаза Константина. Конечно, он не мог Ей отказать. По крайней мере, он не был недоволен таким поворотом дел. Даже, наверное, рад.

─ Как скажет моя маленькая Мышка... Я буду только счастлив провести с тобою ночь.

Это прозвучало настолько двусмысленно, что Она заулыбалась, вновь прижимаясь к его плечу и скользя по гладким камням набережной. Вовсю горели яркие огни ресторанов и казино, откуда долетали чьи-то радостные крики, смех. Она с легким удивлением качнула головой, задумчиво пробормотав:

─ В одном шаге от нас совсем другая жизнь... Совсем-совсем другая, правда? Как странно, мы каждый день видим сотни людей, совершенно чужих... А у них есть свои жизни. Свои пути, свои песни, свои ночи... Это порой так странно дико!

Он слушал Ее, прижимая все теснее, а Она болтала и болтала, рассуждала, что-то доказывала, тут же разубеждая саму себя под сощуренным взглядом любимого. Наконец они уперлись в ресторанчик, и Константин задумчиво оглядел небольшое старое здание с мягким светом из окон:

─ Хочешь чего-нибудь, свет мой?

Она чуть было не брякнула что-то смешливое, но, подумав секунду, потерлась о его руку, усмехнувшись:

─ Зайдем?

Судя по всему, Она поняла его правильно, и вскоре они оба сосредоточено погрузились в изучение меню, отослав услужливого официанта. Играла живая музыка, какой-то трепетно-хрупкий кудрявый парень самозабвенно танцевал со скрипкой, да так, что смычок только мелькал в воздухе. Потянулись первые танцующие пары, и Она с легкой улыбкой наблюдала за ними поверх раскрытого меню — за старыми и молодыми, смеющимися и печальными. Покосившись на Константина, Она заметила, что он не отрываясь смотрит на Нее, и нежно поцеловала его взглядом, протягивая тонкую ручку и накрывая его почему-то напряженную ладонь:

─ Ты выбрал что-то?

─ Да... Вино. И тебе и мне. Что скажешь?

Она кивнула, вспомнив, что было, когда Она последний раз так необдуманно лакомилась вином. Он заметил Ее улыбку, любопытно сощурился:

─ Чему улыбается моя милая?

Она засмеялась, небрежно передергивая плечами и слегка краснея:

─ Просто вспомнила, как мы с тобой ездили... на прием, помнишь?

─ Конечно... Мне уже и не забыть этого.

Лукаво попросив его напомнить Ей, Она тут же получила шутливое чмоканье в губы и возмутилась было, что все было совсем не так, и вообще... Но продолжить Ей не дал еще один поцелуй, на этот раз удовлетворивший Ее Критическое Величество. Скрипка заиграла совсем близко, и в темных глазах Константина вдруг вспыхнул свет:

─ Пойдем потанцуем?

Она распахнула глаза, недоверчиво глядя на него:

─ Но я... Я...

─ Ты умеешь танцевать, не нужно отпираться! И сказать по правде, делаешь ты это божественно!

Она смутилась, пряча откровенно счастливый взгляд, и на удивление быстро согласилась, гордо подав ему свою ручку и вспорхнув со стула. Кудрявый скрипач подлетел к ним, подмигнул Ей, завистливо покосился на Константина и заиграл что-то обаятельно-мечтательное, с нотками грусти и запахом сирени. Ее захватила эта атмосфера ночной романтики, томной тягучести мягкого освещения, надрывной мелодии искусно вырезанного инструмента, темных и глубоких глаз Ее любимого. И начался танец. Взмах, шаг назад, легкое па, заливистый смех, радостная, чуть безумная улыбка Константина, опьяненного тем же танцем. Взмывают в воздух черные кудряшки, ударяют по спине, которая грациозно изгибается, раскрываются маленькие ладошки, сплетаются на секунду теплые пальцы, смыкаются на секунду губы, тут же расставаясь до новой скорой встречи. Вот Она застыла спиной к нему, откидывая голову назад и чувствуя, как немного подрагивающие пальцы скользят по тонкой коже Ее шеи, а вот он кружится вместе с Ней по только им видному кругу, не отрывая от Нее взгляда и не замечая восхищенных глаз посетителей. А танец все продолжался. Все исступленней, все обреченней, с дрожащей нежностью, с усталой яростью, со счастливой печалью. Руки сплелись в последний раз, чтобы больше не расплетаться, губы встретились, чтобы не отрываться еще очень долго, а тонкая ножка Ее небрежно закинута была ему на бедро, и рука его словно в забытьи скользила по оголенной коже...