Пролог. Дейтрос.На тверди небесной

Несколько столетий назад было обнаружено, что некоторые творцы — не все, конечно — способны воспринимать образы, создаваемые в Медиане искусственно, и отражать их в своих произведениях. Не случайно бурный расцвет беллетристики, и в частности — фантастики и мистической литературы разного рода приходится именно на последние века. Ни дарайцы, ни дейтры не преминули воспользоваться новооткрытой возможностью.

Скажем, Великая Октябрьская революция, а перед тем — Февральская, случились не потому вовсе, что, как мы учили в школе, низы не хотели, а верхи не могли. И вовсе не из-за прибавочной стоимости и не из-за того, что пролетариату нечего терять, кроме своих цепей. Экономика здесь вообще ни при чем.

Революция в России случилась потому, что Некрасов написал поэму "Мороз, красный нос", а Чернышевский — оптимистическую утопию "Что делать". Потому что Лев Толстой писал гневные статьи о голоде и о нищете, а Чехов — рассказы про Ваньку Жукова и девочку-прислугу. Алексей же Максимович, весь устремленный в Медиану, вдохновенно передал созданные безымянным гэйном пламенные образы революционеров и борцов — будь то Буревестник, Сокол или Данко.

Они, великие, и тысячи других, менее заметных, и создали в России ту атмосферу, когда толпа рукоплескала суду, оправдавшему террористку Засулич, когда революционная интеллигенция — духовная верхушка народа — жаждала перемен, и создала-таки эти перемены — во многом себе же на голову.

Писатели, поэты, художники, разумеется, свободны и самостоятельны в своем творчестве. Они не копируют наши творения, ни в коем случае. Но так же, как один Крест породил множество самых разнообразных изображений и всяческих художественных интерпретаций, так же — хотя и в значительно меньшей степени — хороший, устойчивый образ, созданный гэйном в Медиане, оказывает влияние на многих чувствительных творцов на Земле. При этом сам творец может быть во много раз гениальнее гэйна, создавшего образ. И творение его — поэма, роман, картина — оставит далеко позади то, что сотворил бесхитростный вояка-гэйн.

Революция в России, как объяснил Эльгеро в историческом экскурсе, оказалась совместным проектом Дарайи и Дейтроса. Хотя инициировали процесс, разумеется, дарайцы.

Собственно, так происходит и с любым проектом на Земле. Кто-то инициирует, запускает процесс — а кто-то пытается обратить его себе на пользу.

Разрушение православной державы было ни в коей мере не выгодно Дейтросу.

Но коли уж оно стало неизбежным, приходилось действовать в двух направлениях: с одной стороны, гэйны тормозили революционное движение, создавая противодействующие образы Православного Царства (ах, как был светел и красив проект Нового Христианина, отражением которого стал почти один только Алеша Карамазов!) С другой — старались направить уже существующее движение в выгодное для нас русло. Мечты Чернышевского о светлом будущем почти полностью были скопированы с дейтрийских образов, Чернышевский был слабым писателем, зато отличным приемником. Что было важно для Дейтроса в революционной ситуации? Не дать революции стать буржуазной. Разрушить идеалы накопительства, потребления, капитализма, парламентской демократии, а уж тем более бред сексуальной революции. Создать взамен образы самопожертвования ради людей, общинности, взаимопомощи, дружбы, любви, государства-семьи, совместного труда на благо Родины.

Получилось в итоге — то, что получилось. Взрывная смесь.

Весь наш сен отнесся к этим экскурсам академически. Ну, Трима. Ну, российская революция. Кого это так уж лично задевает?

Меня задевало лично.

— Но почему? — я чуть ли не орала на бедного Эльгеро, тем более, что чувство субординации у меня тогда было слабо развито, а Эльгеро ко мне питал слабость и никогда не осаживал, — почему вы допустили такое? Зачем тогда нужны были потом все эти репрессии? А преследование Церкви — это же преступление!

— Кейта, все это делали не мы, заметь. Мы не вмешиваемся в ход исторических событий. Мы лишь демонстрируем образы. И поверь, наши образы были красивыми. А то, как люди смогли их воплотить, интерпретировать — это совершенно другой вопрос. И кроме того, дарайцы все это время продолжали создавать свои образы, и страну действительно раздирала противоречивая информация. Все время существования Советского Союза — это непрерывная война, как на информационном уровне, так и на физическом. И потом, не забудь, что экономические закономерности тоже нельзя не учитывать. Скажем, необходимость для страны готовиться к войне... — тут Эльгеро умолк.

— Да, а Гитлер?! — немедленно завопила я, — Это тоже был светлый, красивый образ, созданный нами?

— Нет, — твердо сказал Эльгеро, — германский нацизм от начала и до конца, почти полностью, был создан и инспирирован Дарайей. Мы пытались влиять. Но у нас тогда не было сил, мы в России едва справлялись. Словом, у Гитлера от нас почти ничего и не было.

— Странно, — сказала я саркастически, — а ведь кажется, похоже на Советский Союз, нет? Тоже диктатура. Тоже большое строительство. Лагеря...

Эльгеро вздохнул.

— Квиссаны, я повторяю, проект нацизма от начала и до конца — дарайский. Это проект мелких лавочников и крупных промышленников. Социальный дарвинизм — в точности Дарайя, уничтожение слабых, инвалидов, неполноценных. Национальный эгоизм. Бредовые антинаучные проекты вроде анэнэрбе. Сама идея о превосходстве одного народа над другим. Бюргер, трескающий сосиски с пивом — как венец мироздания! Мелкий предприниматель — как опора нации... Там даже не пахло Дейтросом. Я бы сказал, Гитлер, который был неплохим художником и тонко чувствовал Медиану, умудрился собрать буквально все худшие дарайские образы, которыми была насыщена атмосфера Европы и США, всего англо-германского корня — и воплотить их так, что даже англосаксам икнулось.

Тут я замолчала, вспомнив почему-то Алексея Маресьева, Сашу Матросова, Зину Портнову и прочих героев моего детства. Если в конце концов я оказалась здесь, и я защищаю Дейтрос, и никто не упрекнет меня в трусости — может, нужные книги мы в детстве читали? И наверное, правда, Дейтрос — сквозь все глупости, злобу и жестокость людей — просвечивал нам когда-то.

Земная Твердь. Продолжение.

В рабочей комнате у нас стоит кушетка, кресло для дежурного, аптечка висит на стене. На всякий случай. Если бы сюда к нам заглянула полиция или квартирохозяин, думаю, у них был бы шок. Но квартира выкуплена нашим штабом.

С Богом! — Инза помахал нам рукой и небрежно плюхнулся в кресло. Раскрыл эйтрон на коленях. Нацепил на ухо переговорник. Связь Тверди с Медианой невозможна, но отсюда Инза в любой момент может связаться с нашим штабом. При необходимости, конечно.

Из рабочей комнаты поддерживается постоянно действующий выход в Медиану. Самым простым способом — через "горячий след". Это требует постоянной работы приборов, массу электроэнергии, но зато удобно.

Мы переходим в Медиану. И сразу же впереди — сверкающие башни Города. Городская стена, белоснежная, с цветными вкраплениями камней (основание первое — яспис, второе — сапфир, третье — халкидон.... тьфу ты, это меня уже заносит. Конечно, у меня не так). Даже сердце запело, как только я увидела Город. И глянув на Ашен, я увидела на ее добром лице легкую улыбку.

Ей тоже нравится мой Город! А кому он не нравится?

Сейчас многие, многие люди видят его во сне. Или ночью перед экраном, картинкой в воспаленном мозгу. Или еще как-то. В основном, конечно, в России, но как знать, может, и в Европе тоже кто-то есть. И я горжусь своим Городом — им есть, на что посмотреть. Есть, чем восхититься. Ведь он же очень-очень красивый у меня получился. Весь сияющий, прозрачный, белый. Это не Город Солнца. Это другой. Совсем другой, новый. Такого еще не было.

Это не потому, что я такой гений. Совсем нет. В России, тем более, в мире, есть множество людей куда талантливее меня. Просто так получилось, что я выхожу в Медиану. Образы, созданные мной, всем видны. Воздействуют на всех. Я рисовала этот Город, в квенсене еще начала, потом уже здесь, работая мелким агентом-исполнителем. Потом попробовала в Медиане. И вот начальство одобрило, оказалось — очень в тему этот мой Город, очень нужен он сейчас России, разодранной и полуживой после всех социально-экономических потрясений.

Такая уж судьба у России — строить Город. И если один образ сломан, надо создать другой. Не единственный, конечно — есть и будут другие образы. Но и этот мой признан правильным и уместным. Многие этого о России не понимают. Но она должна строить Город, и если она этого делать не будет — умрет. И это то, что в ней прекрасно и ценно, так же, как в нас, в Дейтросе ценна единственная наша функция — защитить Землю. Ведь у народов, как и у людей, есть свое собственное, неповторимое призвание.

За годы Город мой так разросся, что теперь его охраняет уже целая шеха — 34 человека. Это много, очень много при нашей-то численности. Но и Город мой Стратегический отдел считает одним из главных фантомов для России. Его очень важно сохранить. От этого, может быть, зависит, куда в дальнейшем пойдет Россия, как будет развиваться. Народами управляет ведь не экономика с политикой. Народами управляет мечта. Или ее отсутствие.

— А вон идет Таан, я с ним поговорю, — Ашен вопросительно смотрит на меня. Я киваю.

— Да, конечно. Я иду в город.

Моя ассистентка направляется к командиру охраняющей шехи. Тридцать человек постоянно дежурят у Города — да и не зря, атаки бывают нередко. Но Ашен — вроде телохранителя, она будет держаться рядом со мной. Сейчас поговорит с шехином Тааном иль Гори. Ладно, это их дела — я иду к своему Городу.

Если просто пачкать бумагу красками или карандашом — это наслаждение, то какое же ни с чем не сравнимое счастье — творить образы в Медиане! Не оружие создавать, вкладывая в него желание уничтожить врага, а красивый, настоящий образ, полный любви и света. Я работаю сегодня над жилым комплексом. Он состоит из множества маленьких замков, окруженных садами. Каждый замок приходится лепить отдельно. Я просто стою на своей летающей доске, скрестив руки, и воображаю. Представляю. Вот еще один домик, словно из голубоватого хрусталя. Рядом будет расти араукария. И еще один. Куда бы его пристроить? Я пробую так и сяк... домик течет и плавится — я не удерживаю образ "на весу". А комплекс, пожалуй, уже завершен. Хватит. Я обернулась и перекрестилась невольно на три башенки, увенчанные золотыми крестами — храм святого Иоанна Крестителя, в самом центре Города. Я сделала его слегка похожим на православные храмы — для России же все-таки работаю. Хотя дейтрийские мне нравятся больше. Получилась помесь. Но это не так важно. Все равно те, кто воспримет мой образ, расцветят его своими красками, опишут своими словами, придумают собственные мелодии и архитектурные формы.

Воспринимаются ведь не подробности. Общее настроение. То, что я сейчас леплю детали — я делаю это лишь для того, чтобы насытить Город, сделать его полнее и ярче. Реальнее. Легче для восприятия.

Со временем я создам и жителей этого города. Они будут похожими на дейтр. Они уж наверняка будут характеризоваться "жесткой зависимостью человека от его социальной группы, от общества, от религии", как сказала бы эзотерическая дарайка-голландка Хендрике Юргенс. Более того, у них еще будет широко распространено "самопожертвование и отказ от своих интересов". Но Бог ты мой, какая любовь будет царить в стенах этого города! Такая любовь бывает, когда ты видишь, что товарищ твой упал, обливаясь кровью, и кидаешься к нему, и видишь с облегчением, что он жив и будет жить — и вот то, что испытываешь в этот момент, это будет у них постоянно. Всегда. Каждый день. Или хотя бы так — как мы втроем, когда сидим вечером, и Ашен тихонько наигрывает на клори, а потом Инза читает свои зубодробительные стихи. Этим пропитан здесь каждый камень, каждое дерево и травинка. Я это испытываю, когда создаю Город. Еще такое бывает, когда выйдешь из церкви, и хочется обнять любого человека, идущего навстречу, любого нищего, некрасивого, старого. Так будет здесь, в Городе. Мне даже легче дышится здесь. Я сама удивляюсь, как у меня получилось такое, даже странно, ведь вроде бы я отнюдь не отличаюсь добродетелями.

Конечно, это всего лишь картинка. Мы не можем творить совершенно, в отличие от Бога. Но пусть будет эта картинка. И это тоже защита Земли. Не все же творцам на Земле ловить лишь дарайские образы. Потребление, удовольствия, достижения нелепых суетных результатов. Творить рекламу и яркие упаковки, черпая вдохновение из дарайских разработок. Голливудские мордочки или большеглазых героев анимэ, не целиком, но по большей части заимствованных из тех же лабораторий Дарайи.

Воспринять мою картинку смогут только те, у кого в душе тот же самый дейтрийский огонь. Тот, кто понимает. Они смогут передать ее дальше.

Если Господь не созиждет дома,

Напрасно трудятся строящие его.

Если Господь не охранит города,

Напрасно бодрствует страж

(пс.127(126))

В общем-то, некоторые подобные образы создаются общей фантазией, но я привыкла работать в одиночку. Это очень тонкая работа, очень сложная. Дело ведь не в камнях и деревьях — каждый может творить в Медиане. Каждый гэйн, во всяком случае. Здесь та же история, что и с обычными произведениями искусства на Тверди: не каждую книгу можно писать в соавторстве, ну а картину — тем более. Я же художник. Я всегда работаю одна. Здесь, в Городе, каждый камень пропитан моей мечтой. Именно и только моей. Моим восприятием. Город — это лучшее, что есть во мне. Может, другие могут делать это лучше — только вот никто не создал подобного цельного образа. А чужие детали будут выглядеть здесь неуместно. Поэтому Ашен с Инзой — всего лишь мои ассистенты, а Город я создаю в одиночку.

Треть шехи охранников сейчас дежурит — медленно фланирует над Городом и вокруг на маленьких разнообразных летательных аппаратах, двое парят в вышине, превратившись в белых птиц. Это очень красиво. Но ведь мы, гэйны, любим выпендриться, что уж говорить. Мы любим красоту. У этих птиц наверняка очень острое зрение, и они заметят даже малейшее движение в Медиане на многие километры вокруг. Дарайцы не подойдут к Городу.

Мы медленно бредем к точке выхода — если мы хотим снова оказаться в нашем рабочем кабинете, где попало на Твердь не сунешься. Ашен улыбается мне молча. А меня пошатывает, и я хватаюсь за ее плечо.

— Что, много времени?

— Да уж конечно. Мы с Инзой уже сменились.

— Ого!

Они меняются раз в шесть часов. Пока один караулит в Медиане, другой на Тверди может отдохнуть, перекусить, там все-таки спокойнее. Значит, я уже больше двенадцати биочасов здесь? Ничего себе дела. Но никогда не замечаешь времени, когда работа идет хорошо.

— А я сегодня закончила восточный квартал.

— Да, я видела. Дома немного странные, — нерешительно говорит Ашен, — то есть красиво, но как в них жить...

— А изнутри их форму можно менять, — объясняю я. Мы останавливаемся. Переходим на Твердь.

— Все в порядке?