— Как тебя зовут?
— Лорилейна.
— Я буду звать тебя по имени.
— Как Вам будет угодно. А как к Вам обращаться позволите?
Къяра на мгновение задумалась, а потом, лукаво улыбнувшись, проговорила:
— Как хочешь, так и обращайся. Мне без разницы.
— Если Вы не против, я бы Вас Вашим чародейским сиятельством называть стала, — тихо проговорила та, явно желая избежать слова "Владетельница", хотя без сомнения уже давно догадалась, кто перед ней.
— Зови, коль такое обращение по нраву, — не стала возражать Къяра и вслед за ней устремилась вглубь подземного города гамаэльтов.
Идя рядом с Лорилейной, Къяра с нескрываемым любопытством рассматривала большие, словно ярмарочные площади, пещеры с лавками торговцев и ремесленников, соединенные разбегающимися в разные стороны коридорами. Ярко освещенные тысячами разноцветных светильников они были подобны крупным сверкающим бриллиантам в ожерелье из переплетенных нитей улиц. Вскользь просканировав окрестности, она поняла, что каждая из улиц, кроме центральной, по которой они шли, была полна многочисленных ответвлений, заканчивающихся тупиками с жилыми пещерками.
— Это главная галерея, — поясняла по ходу движения Лорилейна, при этом не забывая кивать кланяющимся при ее приближении гамаэльтам. — Она объединяет шесть рыночных пещер и дворцовую. Дворцовая пещера самая большая. На ней собирается совет и отмечаются все праздники.
— До нее долго еще идти?
— Нет. Мы почти пришли. Ее уже видно, — Лорилейна указала рукой на сияющее вдали всеми цветами радуги расширение главной галереи.
Войдя в дворцовую пещеру, Къяра остановилась и внимательно оглядела открывшееся перед ней огромное пространство. Высота резных сводов пещеры завораживала, и ощущение подземелья терялось. Казалось потолок пещеры, сплошь покрытый голубоватым мерцающим люминесцентным мхом, является частью неба.
— Красиво, — резюмировала она свои наблюдения. — Интересная задумка: создать иллюзию открытого пространства глубоко под землей.
— Наши изобретатели долго бились над ней и несколько раз переделывали свод, пока не получилось то, что Вы сейчас видите, — Лорилейна польщено улыбнулась.
— Стена с окнами и колоннами впереди — фасад дворца?
— Да. А трибуны справа и высокий подиум перед ними — место проведения совета.
— Получается, что заседания вашего совета проходят открыто, и их может наблюдать любой желающий на площади?
— Именно.
— Своеобразная традиция, — иронично хмыкнула Къяра, потом перевела взгляд на свою спутницу. — Ладно, надеюсь, ознакомление с местными достопримечательностями закончено, и ты, наконец, предложишь мне место отдыха и пищу.
— Да, да, конечно, — закивала та и быстрым шагом направилась к ступеням, ведущим во дворец.
Дворец правительницы гамаэльтов, в отличие от фасада, изнутри оказался весьма скромным жилищем, состоящим из яруса небольших пещерок с окнами, выходящими на дворцовую площадь. Даже пиршественная зала не отличалась особыми изысками в обстановке. Тускло горевшие светильники освещали изрядно засаленные и истертые от времени грубые дубовые столы, составленные в ряд, и дубовые лавки без спинок.
У не ожидавшей такого явного убожества Къяры непроизвольно презрительно дрогнули губы:
— Ты привела меня туда, где обедают слуги?
— С чего Вы взяли? В этой зале из поколения в поколение обедали все правители гамаэльтов.
— У тебя не хватает средств, чтобы заменить эту рухлядь на что-то более достойное?
— Это реликвии. За этим столом еще мой прапрадед писал указы и принимал членов совета старейшин, — обиженно насупилась Лорилейна.
— Понятно. Значит, средства закончились еще при его правлении. Странно, что при такой нищете твой народ вообще еще не вымер, — иронично качнула головой Къяра и, брезгливо проведя пальцем по залосненной поверхности лавки, села на край.
— То, что я не считаю необходимым захламлять свое жилище вычурными безделушками, ни о чем не говорит, — гордо выпрямилась Лорилейна. — Мой народ не нищенствует и не бедствует! И кстати то, что я держу налоги минимальными и не расточаю казну на роскошь, этому во многом способствует. Любой мой подданный может позволить себе обстановку гораздо более роскошную, чем эта.
— Оригинально, конечно: позволять подданным то, что не может себе позволить их правительница. Но у каждого правителя свои странности. Давай, прикажи накрывать на стол. Надеюсь, хотя бы еда у тебя не столь убога.
Однако еда, которую, повинуясь приказу Лорелейны, принес слуга, тоже оказалась достаточно скудной. Несколько отварных картофелин, два ломтика хлеба и кусок козьего сыра.
— Это все? — привыкшая к изобилию за столами правителей Къяра была поражена. — Ты издеваешься что ли надо мной?
— Нет, что Вы, Ваше чародейское сиятельство, — сидевшая напротив нее Лорилейна тут же вскочила и склонилась перед ней, напуганная ее раздраженным тоном. — Просто это обычная для меня и моего брата трапеза. А если Вы желаете что-то еще, скажите что, и я постараюсь, чтобы это для Вас приготовили.
— Да уж... — Къяра скривилась, — не делай добра, как говорится, и не окажешься в глупом положении... Ладно, обойдемся тем, что есть, сядь, — она сделала знак рукой. — Кстати, ты сказала, что это привычная для вас с братом еда. И где твой брат?
— Мой брат, это тот мальчишка, которого Вы повергли у входа в пещеру, а потом позволили унести, — вновь опускаясь на лавку, тихо проговорила та. — Сейчас он без сознания лежит в своей комнате.
— Так это твой братец мешал мне спасти от лавы твой народ. Ну и зачем он это, позволь узнать, делал?
— Не знаю. Возможно, думал, что Вы не спасаете, а наоборот перенаправляете к входу поток лавы и пытался помешать. Ведь вначале именно Вы свернули пространство так, что лава к входу хлынула.
— Он настолько глуп, что не понял, что если бы я хотела, чтобы лава залила все ваши лабиринты, то просто подождала бы немного, и все решилось бы само собой?
— У него переходный возраст. Он бескомпромиссен, амбициозен, и пока мудрость не его конек. По большому счету его поведение часто можно назвать глупым, но это скорее не от недостатка ума, а от недостатка опыта и еще от нежелания учиться ни на чем другом кроме собственных ошибок. Хотя и свои ошибки его не всегда учат, — грустно развела она руками.
— Он должен быть будущим правителем?
— Только в том случае если я умру раньше него, не оставив прямых наследников.
— Сдается мне, что это именно он открыл путь лаве, намереваясь с ее помощью уничтожить войско Тореса... Так?
— Да, — не стала лукавить Лорелейна.
— Он ищет славы и признания?
— Вряд ли. Похоже, у него другого выхода не было. Его захватили в плен.
— Как его захватили?
— Не знаю. Он без моего согласия отправился на разведку, а потом в ущелье вошло войско Тореса, и он был с ними, как пленник.
— Ладно. Уже не имеет значения с какой целью он все это устроил. Примем как данность, — Къяра поморщилась и, придвинув ближе к себе тарелку, принялась за еду.
Пока она ела, Лорелейна, сама к еде так и не притронувшаяся, не сводила с нее напряженного взгляда.
— Ну что так смотришь и сама не ешь? Надеешься, что отравлюсь? — повернувшись к ней, раздраженно спросила Къяра.
— Нет, что Вы, — поспешно цепляя вилкой и беря в рот кусок козьего сыра, проговорила та, — здесь ничего отравленного нет.
— Знаю. Но вдруг ты надеялась именно на это... Уж больно напряжен твой взгляд.
— Простите. Я просто искала момент, чтобы спросить и боялась... — она потупилась, нервно сцепив перед собой руки.
— Спрашивай. Я не кусаюсь.
— Мой брат... Он очнется?
— Без моего на то желания вряд ли... — ироничная усмешка тронула губы Къяры.
— Я могу хоть чем-то мотивировать Ваше желание снять с него чары? — теребя пальцы Лорилейна, устремила на нее взгляд полный немой мольбы.
— Обещанием следить за ним и сделать так, чтобы он больше ни перечить мне не смел, ни вредить. Потому что еще одна его выходка, подобная той, что была, и тебе придется забыть, что у тебя был брат. Так что если не сможешь заставить мальчика повиноваться, лучше оставь все как есть. Для него это будет безопаснее, я предупреждаю лишь раз.
— Я буду, буду следить. Он не посмеет более... Обещаю! — правительница гамаэльтов клятвенно вскинула вверх руку.
— Смотри... Не сдержишь обещания, навредишь не только ему, но и всему своему народу... Если твой братец хоть раз прогневает меня, расплатиться придется всем... — сурово сдвинула брови Къяра.
— Я буду очень стараться, чтобы он ничем не прогневал Вас, — прижав руки к груди тут же начала ее уверять Лорилейна.
— Что ж, тогда можешь идти будить своего брата, — Къяра взяла в руки стакан, стоящий перед ней, налила воды и, тихо выдохнув заклятье, протянула ей. — Смочи ему губы, и он придет в себя.
Голубые глаза девушки радостно заискрились и, выдохнув: "Благодарю", она взяла стакан и поспешно удалилась.
Пройдя мимо стражников, дежуривших у входа в спальню брата, Лорилейна приблизилась к его кровати и склонилась над ним. Затем осторожным движением влила немного воды из стакана в недвижные губы брата, и он тут же глубоко вздохнул и открыл глаза. Тонкие губы правительницы гамаэльтов тронула счастливая улыбка.
— С возвращением, Ренгальт.
— Я убил эту ведьму? — пристально вглядываясь в глаза сестры, с надеждой спросил он.
— Нет, — качнула она головой, и ее золотые локоны, качнувшись в такт, скрыли от него ее взгляд.
— Она сбежала? — осторожным движением он отвел ее волосы с лица.
— Нет, — повторила сестра и, нервно сглотнув, отвела взгляд. — Она здесь.
— Тогда почему ты и я живы?
Лорилейна нежно коснулась его плеча: — Пообещай, что выслушаешь, а потом примешь мою волю.
— Ты сдалась этой стерве и хочешь принудить меня к тому же? Так знай, этого не будет никогда! Лавой клянусь! — он резко приподнялся на кровати.
— Сначала выслушай! Клясться будешь потом!
Лорилейна с силой схватила его за плечо, но он тут же резким движением сбросил ее руку.
— Предательница!
— Кого я предала?
— Свой народ!
— Я-то его не предавала, я спасаю его. Это ты из-за своих глупых амбиций чуть не обрек его на полное уничтожение. Если бы не милость этой стервы, как ты ее назвал, все мы бы уже были погребены под слоем лавы!
— Уж лучше быть погребенным под слоем лавы, чем стать рабами!
— Кому лучше? Тебе? Тебе может и лучше, не стану спорить, а вот на счет остальных я сильно сомневаюсь! Может, спросим у народа, что он предпочтет? Потерпеть здесь некоторое время присутствие "этой стервы" или умереть. Открыть проход лаве никогда не поздно. Как думаешь, что они выберут, а? Мне кажется, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться.
— Да если все наши подданные такие трусы, как ты намекаешь, то лучше им и не жить! — его глаза зло сузились.
— Ах, как ты здорово все за них решил. Значит, ради твоих глупых амбиций они должны все выбрать смерть, и умереть в любом случае. Великолепно! А не кажется тебе, братец, что твои амбиции не стоят того?
— Это не мои амбиции, это честь рода и народа! Нашего рода и нашего народа! Без чести народу лучше не жить!
— Какая честь? В чем? В том, чтобы отказаться от помощи той, которая ради спасения совершенно чуждого ей народа пожертвовала своим комфортом, удобством, желаниями наконец?
— Это как?
— Она установила блок, отгораживающий нас от лавы, хотя для этого ей пришлось остаться здесь. Так что пока она еще никому ничего дурного не сделала и в рабство никого не обращает.
— Именно: "пока"... К тому же, если бы не эта стерва, я бы уже давно все войско Тореса истребил... А она вмешалась и все испортила.
— А если б у того мальчишки-мага, что при Торесе был, хватило сил все-таки перенаправить поток? Ты об этом не подумал? Ты вообще понимал, что рискуешь не столько своей жизнью, сколько всем нашим народом? Как тебе вообще в голову могло прийти: путь лаве открыть? Как ты мог, не посоветовавшись ни со мной, ни с Советом на такое пойти? Ты понимаешь, что именно твое поведение — предательство?
— Какое такое предательство, если я уничтожал врагов?
— Предательство устоев и традиций! Моей власти, в конце концов! Ты не имел права так поступать! — она нахмурилась.
— Когда враг у ворот не время думать о традициях и цепляться за власть, сестренка.
— Это не я цепляюсь за власть, а ты жаждешь ее заполучить любой ценой. Даже ценой полного истребления собственного народа! Ты хочешь хоть на миг почувствовать себя правителем, принимающим решения, и ради этого мгновения готов уничтожить всех!
— Ты соображаешь, что говоришь?
— То, что вижу. Причем это вижу не только я. Тебе плевать на свой народ. Лишь бы собственное величие ощутить... Только этому твоему величию грош цена и правитель из тебя получился бы тоже грошовый. Показуха одна! Ты ничем ради народа не пожертвуешь, однако хочешь, чтоб тебе все жизни свои пожертвовали, — убежденно выдохнула она.
— Ты лжешь!
— Я не лгу, я так считаю!
— Ты ошибаешься! Ясно тебе?!
— Докажи, что ошибаюсь! Пожертвуй ради своего народа своей гордостью и ради его благополучия покорись мне и прими здесь Лорентскую правительницу.
— Не дождешься!
— Вот я и говорю... — она тяжело вздохнула, — одна гордость, а на народ плевать... Лишь бы ему головы не склонить. Ты не герой, а гордец... и не более... И запомнят тебя именно таким. Если останется кому помнить, конечно: гордецом, обрекшим свой народ на страдания и погибель.
— И как ты не подавилась такими словами, — он раздраженно скривился.
— А чего мне ими давиться, если это правда?
— Ничего и не правда!
— Докажи! Наступи на свою гордость и обыграй эту стерву так, чтобы она поступила на благо твоему народу, даже в ущерб собственным интересам.
— Думаешь, не обыграю?
— Что мои мысли? Ты на деле обыграй!
— И обыграю!
— Вот и обыграй!
— Увидишь!
— С удовольствием посмотрю.
Къяра стояла у окна, когда в трапезную вошла Лорилейна в сопровождении брата. Чуть подтолкнув его к ней, юная правительница гамаэльтов склонила голову:
— Ренгальт осознал недопустимость противоборства Вам, Ваше чародейское сиятельство, просит простить его необдуманный проступок и обещает ни в чем Вам не перечить более.
— Да, Ваше чародейское сиятельство, я клянусь, больше таких необдуманных поступков не совершать, — мальчик приблизился к ней и, встав на одно колено, осторожным движением приподнял подол ее платья и коснулся губами.
Мощной волной просканировав его сознание, Къяра в раздражении отдернула подол и скривилась:
— Думаешь, что сможешь, более тщательно продумав, в следующий раз все же обыграть меня? Зря. Не терплю я такого отношения, так что придется тебе его или срочно самому поменять или я заставлю тебя это сделать...
— С чего Вы это взяли? — вскинул на нее удивленные глаза тот.
— С того, что чувствую. Поэтому лучше не спорь, а покорись.
— Вы ошибаетесь. Я и так покорен.
