— Не верите? Что ж... Вот вам имена тех, кого стоило бы опасаться нашим странам, будь большевики поумнее. Профессор Стечкин — звезда теории двигателестроения, и где он?
— Неужели казнен?
— Не имею точных данных, но вряд ли он сейчас свободен и занят своей работой. Вы что-нибудь слышали о боевых ракетах?
— В основном о сигнальных и флотских буксирных ракетах мсье Дамблана.
— А вот у русских, представьте себе, был создан специальный институт именно по этой тематике. И, что же, у них там сейчас? Специалист по ракетным моторам Глушко, и двое главных красных ракетчиков Лангемак и Клейменов арестованы и уже, возможно, мертвы.
— Но ракеты, это все-таки дело далекого будущего. Пока все это фантастика. Что там сейчас происходит в их авиации?
— В авиации? Вот вам новости. Основатель их авиационной научной школы, друг и ученик их главного русского теоретика Жуковского, Туполев вместе со своими учениками, и своим красным итальянским коллегой Бартини, сидят за решеткой. Там же, по всей видимости, находятся и авиаконструкторы Неман и Калинин. Впрочем, последний из них вроде бы уже умер. Это только та информация, что лежит на поверхности, а сколько талантов остается безвестными. До нас доходят лишь отголоски. Вот поэтому красную авиацию практически уже можно списать со счетов. И если бы только это!
— Что же может быть ужаснее рассказанного вами?!!
— Что еще? Сталин ведь последовательно уничтожает всю серьезную науку. К примеру, вот такие люди могли бы успешно конкурировать и с нашей научной элитой. Физики Ландау и Йоффе вместе с учениками. Специалисты по радиометрии Берг и Ощепков. Специалист по системам удаленного наведения Беккаури, руководитель кафедры радиотехники в МАИ Баженов. И, как вы уже догадываетесь, все они в опале... Вам мало?
— Но мсье! Как можно спрогнозировать пользу или вред науке от ареста этих людей, если невозможно сравнить результаты...
— Сэр. Результаты уже видны. В 36-м году для нашей делегации проводил экскурсию бригадный генерал Сакриер, руководящий научной службой красных ВВС. Который, кстати, сейчас, уже давно не у дел, если вообще жив. Так вот, представьте. Видимо, в целях устрашения Флота Её Величества Королевы, он нам рассказывал тогда о тяжелых управляемых авиабомбах, способных одним ударом уничтожить линкор. Я уверен, что подобные разработки в 36-м у красных еще были, а вот сейчас эта их тема закрыта. Мониторинг их достижений дает вполне ожидаемую картину развала.
— Гм. Да-а, мон шер. Если все перечисленное вами не выдумка, то, пожалуй, вы правы, для наших стран это счастье, что Сталин столь недальновидно относится к своей научной элите. Хотя союз с Советами против Германии все еще кажется нам полезным...
— Иллюзии. С Советами нельзя заключать никаких союзов. Любую слабость Запада они используют для своей перманентной революции. И именно поэтому я считаю, что те, кто помог Сталину 'съесть свой хвост', достойны серьезной награды.
— Несомненно. Хотя и жаль что нашим странам придется нести серьезные потери в войне, вместо того чтобы воспользоваться русской техникой и пушечным мясом...
Павла не сразу отреагировала на обращение своих спутниц. От услышанного со стороны соседей, в голове сейчас шумели сильные чувства. И еще ей нестерпимо захотелось дать прослушать запись вот этой беседы всесильному наркому и его Хозяину...
* * *
/Черновой вариант продолжения от 12.08.2013года/
* * *
Профессор поправил затянутое на больном горле кашне, осторожно отхлебнул напиток, и продолжил свою работу. Сейчас Проскура дописывал комментарии к 'Наставлению производства испытательных полетов реактивной техники'. В стоящей тут же на столе эмалированной кружке плавали крупно порубленные листы брусники. А вокруг банки с малиновым вареньем летала невесть как попавшая в кабинет полосатая оса великанских размеров. После второго звонка рука ректора недовольно сняла трубку телефона. Нервно поправив усы, хозяин кабинета спросил сердитым простуженным голосом.
— Гхм...В чем дело?
— Георгий Федорович, беда!
— Анатолий! Прекратите...Ахху-гкху...прекратите истерику, что у вас случилось?
— Долго объяснять, вам лучше лично все это увидеть. Я убедительно прошу вас срочно подойти в аэродинамический корпус.
— К вашей монстре?
— Да-да, к трубе. У нас с конструкторами и испытателями уже волосы дыбом! Там прямо какая-то мистика творится.
— Даже если и возникли проблемы, вам, батенька, как заместителю ректора, паника все равно не к лицу.
— Это не паника, Георгий Федорович. Но если все наши первоначальные выводы подтвердятся, то это может оказаться приговором всему направлению работ.
— Кто там у вас сейчас из испытателей?
— Громов, Шиянов и Стефановский здесь.
— Вот и оставьте там только конструкторский и летный состав, а всех лишних прочь гоните. Мистика там у них... Неужели все это до вечера подождать не может?
— Нет, товарищ профессор. Действовать тут нужно быстро, иначе по институту могут поползти нежелательные слухи, мол, саботаж со стороны учены и все такое. Если мы быстро не разберемся с этими проблемами, и не наметим пути их решения, то... То какой-нибудь активист может кинуться в органы с истерическим заявлением о вредительстве. Вы ведь и сами все понимаете. Вот поэтому очень прошу вас подойти к нам!
— Доделаю раздел, и буду у вас минут через двадцать. Ждите!
— Хорошо, мы подождем.
В аэродинамическом корпусе у главной трубы столпились люди. Сквозь толстый плексиглас смотрового окна характер негативного процесса был виден как на ладони. Проскура щурил глаза за стеклами очков, и напряженно всматривался в нюансы движения закрепленной на отвесах самолетной модели. Рядом жужжали самописцы. А за спиной 'главного моржа' встревожено переговаривались конструкторы. Испытатели стояли чуть поодаль и пока помалкивали.
— А в малых трубах такая же картина?
— С незначительными отличиями. Прямо мистика...
— Хватит уже о мистике! Что же это вы уважаемые коллеги сразу в уныние впадаете?! Стыдно!
— Но, вы же, сами видели, что управление на высоких скоростях превращается...
— Ни во что оно, батенька, там еще не превращается! Бросьте вы свой антинаучный мистицизм! Мы с вами, товарищи, вообще-то, к чему-то такому уже были готовы... Ведь как явствует из предыдущих опытов, с увеличением углов атаки из-за более сильного снижения эффективности вертикального оперения путевая устойчивость также снижается. Так или нет?
— Все это так профессор, но вот о таком неочевидном взаимодействии продольного и бокового движений мы, все же, тогда даже не догадывались.
— Вы имеете в виду появление у макета в трубе перекрестных связей между продольными и боковыми моментами?
— Да, Георгий Федорович. Самопроизвольное изменение момента крена и рыскания. И еще неясное развитие продольного движения в процессе бокового, вообще ставит под большой вопрос нормальную управляемость скоростных машин на высоких скоростях. Возможно, придется работать с центровкой...
— Хм. На мой взгляд, делать столь категоричный вывод пока преждевременно. Да центровка, довольно, задняя, но для данных схем это неизбежно. Другие версии есть? Что еще, по-вашему, может являться причиной всех этих бед?
— Пока у нас имеются лишь некоторые предположения. Вероятно, тут еще взаимодействуют аэродинамические и инерционные моменты. Ведь сама конструкция сильно отличается от традиционных схем не только центровкой, но и своей аэродинамикой.
— Ммм. Предположение очень похожее на правду, товарищ Грушин. Угум. Вы ведь у себя в МАИ, исследовали скоростное пикирование. Знаете, о чем говорите. Ну, а насчет участия в этом 'аэродинамическом шабаше' гироскопического момента системы какие-нибудь мысли уже были?
— Гм. А вот такая версия нами пока не отрабатывалась. И, возможно, именно с такой поправкой причины нашего 'хаоса' получат даже лучшее объяснение. Не правда ли, товарищ Еременко?
— Действительно, товарищи! Такое воздействие с участием аэродинамических, инерционных и гироскопических моментов, получается, еще сильнее меняет картину управляемости. Ведь дестабилизирующие моменты тангажа и рыскания стремятся увеличить исходные углы атаки и скольжения.
В этот момент после негромкого скупого обмена мнениями с Шияновым и Стефановским, в высоконаучный 'мозговой штурм' спокойно и уверенно вступил негромкий баритон Громова. Испытателя явно волновали наиболее критические режимы пилотирования.
— Товарищ профессор, а что можно сказать по хаотическому вращению самолета?
— Тут, товарищ Громов, нам еще придется разбираться. Но если, взаимодействие моментов оказывает предполагаемое нами влияние, то вскоре, станет понятной и эта 'иноходь'.
— Поясните, пожалуйста, подробнее.
— Видите ли, коллега... Гм... По всей вероятности, при сверхскоростном вращении такого тела относительно продольной оси, не совпадающей с направлением полета, происходит взаимосвязанное регулярное изменение углов скольжения и атаки. Причем, заметьте, батенька, в прямо противоположных направлениях.
— Но тогда получается... Что когда один угол возрастает, то второй уменьшается и наоборот. И от этого аэродинамические моменты тангажа, крена и рысканья меняются циклически! Это возможно?
— Именно так, коллеги! Это не только возможно, но и очень даже вероятно. Благодарю вас. Товарищ Громов, за точную формулировку. Думаю, за несколько недель наши аэродинамики доведут до ума эту концепцию, и она с полным правом ляжет в теоретические основы проектирования сверхскоростных аппаратов. И никакой вам тут мистики!
— Георгий Федорович! Спасибо вам! А то мы все тут уже...
— Не за что коллеги. Но нам с вами материалистам-естественникам в мистику впадать стыдно! Где это видано, всего-то пару дней помучались, и сразу лапки кверху?! Все, я ушел. Возвращайтесь к работе.
Однако, не смотря, на свое пламенное антимистическое заявление, тяжело поднимавшийся по лестнице апологет скоростной аэродинамики, мысленно восславил небеса за то, что очередная научная проблема не стала серьезным тормозом для работ. Времена все еще оставались неспокойными, и чем быстрее шло новое дело, тем увереннее чувствовал себя, и он сам, и его ученики и соратники...
* * *
В первом полете Павла слегка нервничала. Вдруг что из оборудования откажет, а под крыльями незнакомая французская земля. Куда там садиться? То ли на поле, то ли на шоссе. А ну как на том поле пикник каких-нибудь школьников окажется, или крестьянская телега на шоссе попадется. Но прислушавшись к ровно тянущему 'Райт-Циклону', лишь слегка отличающемуся звуком своей работы от М-62, Павла успокоилась. Под веселую перебранку на французском, несущуюся из динамиков шлемофона получасовой перелет быстро закончился. Аппараты встали в круг и по радиокомандам аэродрома зашли на посадку. Павла специально попросила перед вылетом Кринье, чтобы ее поставили последней на посадку, чтобы не создавать никому помех. Капитан согласился.
В небольшом кафе, прямо рядом с полосой, пилотов-перегонщиков тут же угостили мороженным и соками. А еще через четверть часа их забрал в сторону Гавра трехмоторный пассажирский гигант Девуатин Д-333. Во втором вылете новизна ощущений уже притупилась, и Павла уже просто наслаждалась полетом. Идущий впереди и слева 'Хок' лейтенанта Мариньяка чуть покачивался с крыла на крыло под заунывную мелодию, напомнившую Павле Плач Татьяны Булановой в исполнении Милен Фармер. Чтобы не заснуть под эту колыбельную, она не спеша, выполнила размазанную бочку, потеряв метров сто высоты. И тут же услышала голос своего ведущего.
— Эй, 'янки'! Что, заболела спина? Ну как вам панорама под крыльями?
— Спина не болит, уснуть боюсь. А панорама... В целом, довольно красиво. Много шоссе и железных дорог, и удобно ориентироваться и бомбить.
— И это все что вы можете сказать о Франции мсье Адам?!
— Вы же не о Франции спросили, Арман, а о лежащей под крыльями провинции. А Францию я еще толком и не видел. Едва прибыл к вам, как первый же день провел за решеткой.
— О ля-ля! А за что вас так?!
— Да вот, за то, что не дал двум громилам ограбить девушку в порту. Ваша жандармерия не очень-то любит разбираться на месте...
— Мсье Адам, я от имени Франции приношу вам извинения за этих болванов.
— Не стоит извиняться, Арман. У вас с ними разные ведомства.
— Ну, а как вам наша Армия?
— Французские пилоты носят красивую форму и летают на вполне современных самолетах. В бою я их пока не видел.
— Гм. Ну, а наши песни вам нравятся?
— Песни красивые, но я люблю что-нибудь по... поэнергичней.
— Может, споете нам что-нибудь американское? Думаю, капитан не будет против.
'Что ли рок-н-ролл тебе забацать? Или 'хеви-метал'. Да и что б я такого знала американского, чтоб тебе выдать. Но компанию надо бы все-таки как-то поддержать. Угу. А может, на польском ему? Мне же тут как-никак нужно свою легенду поддерживать. Гм. Сейчас я выдам ему из моего любимого кино 'Огнем и мечом'. Сейчас вы товарищи 'франк-пилоты' узнаете, какие песни нужно за штурвалом петь...'.
— Для вас Арман я лучше исполню военную польскую песню. Надеюсь, вы сможете оценить если не текст, то хотя бы ритм...
— О, прошу, прошу вас! Мне будет очень приятно.
— Ну, слушайте. Эгхм!
Hej tam gdzieś znad Czarnej Wody
Siada na koń Kozak młody
Czule żegna się z dziewczyną
Jeszcze czulej z Ukrainą
Hej, hej, hej sokoły!
Omijajcie góry, lasy, pola, doły
Dzwoń, dzwoń, dzwoń dzwoneczku
Mój stepowy skowroneczku.
— С высоты полутора тысяч метров уплывающие под хвост пейзажи казались ассиметричной вышивкой на зеленом исламском ковре. А перед задумчивым взором разведчицы вставали тенями очень реалистичные киношные битвы. Корчащиеся на кольях казаки. Летящая на пешие казацкие полки расправившая свои белые крылья польская гусарская конница. И под залихватское 'Хей, Хей, Хей! Соколы!' снова шли на польские пушки, терпеливо нагнетающие в себе ярость, казацкие рати...
Внезапно тени разбежались, и кабина снова проявилась сквозь растворившиеся кинокадры. Рука снова лежала на штурвале, все было привычно, но... Но Павла почувствовала какую-то неправильность. Что-то было не так. Ведущего и других самолетов сквозь переплет кабины было не видно. Небо было пустым! Рука сама положила самолет на крыло, и Павла, выполняя крутой вираж, вгляделась в окружающее пространство. Через несколько секунд панического наблюдения, она поняла, что не хватает не только перегоночной группы 'Хоков', но и еще много чего. Под крыльями был другой пейзаж. Зелень была, а вот дорог было очень мало, как и населенных пунктов. И еще где-то впереди мелькнуло близкое море. Рука положила в обратный вираж. Глаза вглядывались вдаль, что-то мешало глазам, да и рука как будто выполняла манипуляции не очень уверенно. Павла окинула кабину и в животе похолодело. Кокпит с приборами, штурвал, фонарь и прицел, все было другим.
