— Вы будете есть червивое яблоко?
— Остерегусь, — заподозрил подвох канцлер.
— Тогда почему оно хорошее?
Латгард предоставил унгрийцу самому отвечать на поставленный им же вопрос.
— И человек и червь находят яблоко хорошим, руководствуясь схожими понятиями свойств предмета. Сладкое, сочное, спелое, — уверенно рассуждал Колин, прицеливаясь втянуть канцлера в разговор. Людям по нраву поучать глупцов. Почему канцлеру быть исключением? Ему это свойственно по должности, возрасту и привычке.
— Даже так!
В пору было признавать критику молодого поколения не обоснованной. Уж лучше пусть думают о драках, войне и шлюхах, чем растрачивают остатки мозгов на подобные глупости. Надо же! Нищего новика из глухой провинции волнует оценка яблока червем и человеком, на основе чего он готов высказать суждение, за которое попы свободно его упекут на хлеб и воду в монастырский подвал.
— Отсюда и вопрос. Наделен ли червь разумом подобно человеку?
Очередной зигзаг переменить мнение о молодежи в лучшую сторону.
— Конечно, церковники не отрицают нашу общность, все мы твари божьи, — осторожен в суждении канцлер. — Однако не согласятся с концепцией всеобщей разумности. Как никак только в человеке Всевышний принял особое участие. Остальные наделены плотью и всего лишь. Так что понятие разумности нечеловека для теологии не существует и не должно существовать для других. Для всеобщего и личного блага.
— Оно так...
ˮНо,ˮ — уже предвидел продолжение канцлер.
— ...но почему не предположить.... Хотя бы предположить, допустить обратное?
— Предположить никто не запрещает. Но что привести в качестве доказательства? Не червивое же яблоко?
— Над доказательствами я и размышлял, — признался Колин. Он уже знал, на чем подловить канцлера. — Это посложней безделицы с шахматным всадником.
— Играешь в шахматы? — ухватился Латгард за признание унгрийца. Умение проводить баталии на клетчатой доске ценилось им больше, нежели теологические дискурсы о разумности букашек. Впрочем, по отношению к человеку тоже много спорных моментов. И если вдуматься, чем червь хуже человека?
— Играю, — в растерянности заморгал Колин, будто был уличен в чем-то предосудительном.
— Хорошо сказано. А по-честному?
Основания скепсису имелись. Канцлер был не высокого мнения об Унгрии и её жителях. И попытки лезть в философию одного из их представителя общей картины не меняли. В лучшую сторону точно, в худшую пока.
— Думаю, да, — мялся Колин.
— Или в этом убеждены лишь твои должники?
— Я похож на человека, у которого водятся должники?
ˮВодятся? Действительно водятся, — согласился канцлер уместному просторечию. — ˮЧто вши!ˮ
— Как знать. Внешность порой обманчива.
— Кого можно обмануть протертыми локтями единственного пурпуэна?
Колин порадовался что не приоделся в купленные обновки. Меньше расспросов и попыток к необязательным знакомствам.
— Не желаешь оппонировать?
— Завсегда...
ˮЗавсегда!!! Ох, деревенщина, лютая!ˮ
— Если найдутся фигуры и доска..., — с вызовом расправил плечи унгриец.
ˮИ не боится ведь. Ну-ну!ˮ — предвкушал канцлер посрамления провинции. — Философия, теология, фехтование, теперь шахматы! Кладезь нераскрытых талантов.ˮ
— Найдутся. Отчего не найтись. Прошу, — Латгард подал знак унгрийцу следовать за ним, а скаром на лестнице — пропустить. — Со мной.
Недружелюбные стражи остались мрачными и холодными. Им то что?
— И многих одолел? — выпытывал канцлер подробности. Чем больше узнаешь, тем больше внесешь в записи, и тем больше материала для размышлений. Как ни покажется странным, именно Поллак давал повод для множества догадок и предположений, одновременно являясь самым закрытым из новиков.
— Разный народ.
— А мне посчастливилось сойтись с королем Моффетом. Славный противник, — поделился впечатлениями об игре канцлер, к великой досаде Колина, не успел.
— Что на этот раз натворил сей милый юноша?
Камер-юнгфер выглядела как и всегда — восхитительно. Осознавала это, принимала должным и лишь немного досадовала, почему восхищение не выражается открыто. Но скарам отпускать комплементы не позволительно. Солдафонскую прямоту переварят далеко не всякие утонченные натуры. Латгард стар и способен видеть лишь изнанку человеческое ,,Яˮ. Зачем выглядеть в его глазах большей бляд*ю, чем требуют обстоятельства. Что позабавило камер-юнгфер, взгляд унгрийца. Явно не восхищение. Так смотрят на породистую кобылу. Дай волю похлопает, потрогает, заглянет во все потаенные места. Она бы позволила. Уже одного этого достаточно предрешить судьбу четвертого молчаливого участника мимолетной встречи на лестнице. Серж аф Фосс не оправдал возложенных на него надежд. Страдал постыдным чувством всепоглощающей влюбленности и возвышенного обожания. Путанным и невнятным чувствам Лисэль предпочитала чего попроще — хороший хер.
— Саин Поллак вызвался составить компанию в шахматы, — вежлив Латгард. От всякой встречи с камер-юнгфер его тянуло залезть в ушат отмываться.
— Питаю иллюзии шахматы не единственное ваше умение, — её очередь разглядывать свое будущее развлечение. Такого ни у кого не будет!
— К вашим услугам, эсм, — заранее согласен Колин на притязания единоличницы.
— Они мне понадобятся. Скоро.
— Когда угодно, эсм, — обещает унгриец и обещанию можно верить.
Мужское крыло Серебряного дворца в плачевном состоянии и нуждается в скорейшем ремонте. Обивка вылиняла и пришла в негодность. На углах подрана, в стыки проглядывает штукатурка. Пол скрипуч, что сосновый бор в непогоду. Заметно, некоторые двери рассохлись, провисли и при открытии шаркали углом по полу, рисуя полукружье и четвертинки круга. Многие бюсты явно занимали чужие постаменты. Вокруг некоторых картин яркий не выцветший ободок на обивке. Значит, меняли и картины. Не все, но большинство.
Латгард открыл замок длинным ключом, каким в сказках отпирают заветный сундук. Пожалуй, на этаже, двери его комнат единственные запирающиеся. Ключ массивный, в бороздках с двух сторон. Замок явно не дешевая поделка. Надежен и прочен.
— И где ты освоил игру в шахматы? — не оставлял Латгард попыток выудить полезные признания. Всякая мелочь, незначительная деталь, упомянутая вскользь, выболтанная по недомыслию, помогут лучше увидеть человека, оценить потенциал. А он у унгрийца несомненно был. Здорово вывернулся. Променял неблагосклонность гранды, на признательность баронессы Аранко. Осталось дело за малым, эту самую баронессу отмыть и пользуйся как щитом!
— Отец играл, а я смотрел. Так и научился, — пояснял Колин, любопытствуя окружением.
Комната по своему примечательна. Шкафы, поставец с серебром, на стене гобелен.
— Он хорошо играет?
— В Мюнце никто не мог одолеть.
ˮМюнц это конечно большая часть мираˮ, — иронизировал Латгард. — ˮИ лучшая в Унгрии, а сама Унгрия, бриллиант в короне Эгля.ˮ
Он не торопил Колина, позволяя оглядеться. Потом не будет лупиться по сторонам и отвлекаться. Разве что на мух.
— Заезжих купцов обыгрывал. Матушку. Но когда как. Не постоянно.
— На мой взгляд, для женщины подобное занятие скорее похвально, нежели предосудительно. Одно из немногих, в чем они могут сравниться и превзойти мужчин.
— А эсм Лисэль играет в шахматы? — спросил Колин с самым невинным видом.
ˮИ здесь хочет поспеть? Бабий подол не надежный якорь. А уж у этой....ˮ
— По моим сведениям нет. Но лучше уточнить. За чаем. При Серебряном Дворе предпочитает другие забавы.
— Какие? Триктрак?
— И триктрак, и карты... Последнее увлечение — поэзия. Не отмечены благодатью сочинительства виршей?
— Бог миловал, — поспешил Колин осенить себя святым троеперстием. Сам бы посмеялся, да нельзя.
— Что так?
Латгард сам не находил в рифмоплетстве ничего путного. Но некоторые почитали за Божий Дар гладко излагать избитости.
Из гостиной проследовали в кабинет. Тот самый, наблюдаемый с балкона гранды.
Кресло возле камина. Стены увешаны полезной чепухой, не отвлечь, но позволить расслабиться, созерцая окружающий мир сквозь прищур усталых век. Карта Анхальта, большая и подробная, в значках. Шкаф в полстены набит томами. От тяжести старинных фолиантов в тесненной коже, прогнулись полки. Книги в основном на старом эгле. Большой плательный сундук-кассоне, в золотых накладках и в сережках замочков. Их целых три.
Латгард, оставив гостя дивиться убранству, подошел к окну, осмотреть наружный карниз. Только потом задрал раму и сыпанул зерна слетевшимся голубям. Колин отметил, с уличной стороны к канцлеру не пробраться. Рама глубоко проседает в специальный паз. Плюс задвижка. Но не будь этих трудностей, помешают голуби. Вспугнешь. Да и наследишь. Птичьего помета на карнизе в палец толщиной.
Закончив с окном Латгард подловил Колина за рассматриванием книжных корешков.
ˮЧитать умеет,ˮ — похвалил канцлер. Гость шевелил губами, проговаривая слоги названий. — ˮМожет и на эгле?ˮ — но это уже из категории недобрых подначек.
Шкаф интересен Колину не собранием раритетов. Девственная пыль немо свидетельствовала, книги давно не трогали. Либо спрятанное редко извлекали, либо ничего ни в книгах ни за книгами не хранили. Про тайник в столе известно. Но что мешает рассовывать секреты в другие, более надежные, места.
Из общего интерьера несколько выпадал хорошей работы маслом мужской портрет. Полный мужчина с одутловатым лицом. Капризный рот, навыкат глаза. Мимические складки в уголках губ и на лбу. И узнаваемая деталь.
— Кто это?
— Моффет Пятый Завоеватель, — торжественно ответствовал канцлер. Картина ему не нравилась. Художник перестарался с реалистичностью, не польстив самодержцу и в малом. — Знакомьтесь, вдруг пригодиться.
ˮ И что ты с ней собираешься сделать?ˮ — вопрос Колина не к монарху.
На его рисунке, Сатеник держала не тамбурин и не бубен, а корону — причудливо выполненный обруч.
ˮОтняла? Или должна одеть? Или сняла и хочешь отдать? Или дело вовсе не в ней, а во мне? Я должен корону передать. В качестве Утреннего дара?ˮ
Цепочку ,,илиˮ можно тянуть в бесконечность.
— Какими предпочитаете? Красными? — спросил Колин, прогоняя волну мыслей. Не к сроку они.
Латгард выбрал желтые.
— Люблю атаку.
— Кто атакует, уже проиграл, — изрек Колин, расставляя свою линию ратников. За ней, от флангов башни, всадники, лучники, стратег и король.
— Сколько военачальников с тобой не согласятся, — произнес Латгард.
— Их дело.
ˮСейчас оценим твои непревзойденные полководческие таланты,ˮ — в нетерпении сделал первый ход канцлер.
Игра сразу завязалась интенсивная, без долгих раздумий и расчетов. К девятому ходу Латгард расстался с четырьмя ратниками, а Колин лишился одного своего и всадника. Фронт желтых жестоко разорван надвое, тогда, как позиция красных не раскрыта. Их левый фланг в неприкосновенности.
К тринадцатому ходу Колин сделал рокировку и потерял стратега.
— Не назову ситуацию безнадежной, — прибывал в хорошем настроении Латгард, — но почетная капитуляция достойный выход. Как говориться, без славы, но при оружии и хоругвях.
Канцлер ожидал бессмысленного упрямства и заумствований о том, что не все потеряно. Вместо этого...
— Раз мне посчастливилось с вами общаться... Позвольте обратиться к вам как к канцлеру двора с напоминанием. Баронессе Аранко надлежит занимать более приличествующие покои.
ˮЕсли выкрутишься,ˮ — поставил почти невыполнимое условие канцлер. Не терпел он проволочек на пустом месте. Красным сдаваться надо.
— Как только эсм Аранко обзаведется прислугой... не меньше двух. Наймет или приобретет в собственность выездной экипаж. Обеспечит себя пропитанием, за исключением случаев приглашения за Высокий Стол. Озаботится соответствующей охраной. Сочтет необременительным менять платья не реже одного раза в месяц... Как видите все упирается в финансовую самостоятельность. Насколько известно, служанка сбежала от баронессы еще в порту, прихватив наличные средства и кое-что из пожитков. Предположительно вернулась в Унгрию. Как понимаете, никто розысками не занимается. Подозревают, к бегству приложила руку родня баронессы. Возможно её опекун.
— Как представитель интересов эсм Янамари аф Аранко, заверяю, она достаточно обеспечена, выполнить все требования.
— Поручитесь в том?
— Под каждым сказанным мною словом.
— Тогда не вижу препятствий...
ˮКроме одного. Через три хода...ˮ — предвкушал Латгард триумф. Ситуация на доске занимала его куда больше, чем судьба нищей баронессы из нищей Унгрии.
Красные не капитулировали. На пятнадцатом ходу Колин объявил шах всадником.
— Для чего вам карта Анхальта? Довольно подробная, — отвлек унгриец соперника разговором.
Канцлер отвечал неохотно, лихорадочно перебирал ответные ходы. Слабые не спасали, но затягивали агонию желтых. Сильные не поверку оказывались не лучше слабых. Варианты отпадали один за другим, что листья с осененного дерева.
— Как ты знаешь, туда скоро отправиться эсм Сатеник. В качестве штатгальтера. Готовлю для нее кое-какие рекомендации.
— По моему в ближайшем будущем она не собирается отбывать в пфальц.
— И ты знаешь почему?
— Какая ей необходимость менять столицу на провинцию. Анхальт еще захудалей Унгрии.
ˮНу, конечно!ˮ — готов спорить канцлер. Но не спорит. Разговаривать и играть одновременно нужен ум помоложе его.
— Саин Моффет иного мнения. Это об отъезде. И о пфальце, кстати тоже.
— Король это король, — ответ Колина и словом и ходом на доске, — А гранда это гранда.
Вот тут Ладгард удивился. Унгриец подметил расхожесть интересов отца и дочери. Неужели это настолько очевидно, что любому, даже самому пустоголовому провинциалу, бросается в глаза?
— Король не хочет отдавать пфальц чужому?
— Пытается, — согласился Латгард.
— И порядка там нет.
— Наведет.
— Я бы запустил Кинрига...
ˮСкажите какая птица. Он бы запустил Кинрига. А что ты знаешь об этом прохвосте?ˮ — все больше нервничал и дергался канцлер. Но не из-за неприязни к солеру. Из-за близкого проигрыша и рассуждений того самого пустоголового провинциала. В общем и частном, справедливых и правильных рассуждений.
— ...Деньги у него водятся. Чеканка наличности по определению не разорительна. К тому же обещал наемников.
— Он рассчитывает заполучить пфальц дешевле...., — застыл над доской Латгард.
ˮЗначит все-таки не Гусмар-старший?ˮ — ход унгрийца и его ответ.
— ...Короля это совсем не устраивает.
ˮИ не только. Потому он всем морочит головы,ˮ — Колин пожалел, что сильно придавил желтых. Из канцлера приходилось вытягивать каждое слово. Латгард проигрывал.
К семнадцатому ходу связка красных башен и лучников отсекла и прижала желтого короля к краю доски и, непрерывно объявляя шах, гнала вспять, на свою половину. Не получая передышки, желтые не успевали спастись. На девятнадцатом ходу красный ратник нагло подключился к травле короля противника, перекрывая клетки и подпирая своих.
