Лунный князь: Беглец (последняя редакция)

Приказав Градниру развязать этого чертова то ли заложника, то ли неожиданного союзника, я отполз, нашел взглядом нашего дарэйли льда, притаившегося в полусотне шагов, как мерцающая голубоватая льдина, застрявшая в ложбинке. Он, почувствовав, обернулся, мотнул головой. Все ясно: это не он превращал озеро в лед.

Едва руки Сьента оказались свободны, он взял в ладони жреческий знак и, похоже, совсем отрешился от происходящего.

Послышался треск: лед ломался, не успевшая промерзнуть до дна вода озера начала отступать, обнажая траву и вдребезги размытую, затопленную ночью дорогу. Показались лежавшие неподвижные тела — лошадей, человека и странные продолговатые коконы. Затонувшие дарэйли обвернулись крыльями силы, — понял я.

— Их надо вытащить! — судорожно вздохнул Сьент.

— Как? Попросить твоих мерзавцев, чтобы чуток обождали нас убивать, пока мы под их носом гуляем? — злой кошкой прошипел Граднир.

В этот момент нас накрыло.

Резко, с хлопком, исчез воздух. Грудь сжало в тиски, в глазах вспыхнули алые круги. Верховный захрипел, из его ушей и носа закапала кровь, а глаза выкатились, но пальцы на круге не разжались.

Миг, и так же резко воздух вернулся, сбив нас с ног — плотный, вязкий, с застрявшими в нем листьями, травинками, жуками и ветками. Он шел стеной, сгребая нас, как лопатой. Всех, кроме Ксантиса, вросшего в землю, и Граднира, выпустившего длинные когти, якорями вонзившиеся в почву. Мы с Гончаром зацепились за них.

— Воздушные нас не почуют, мой Хендар не даст, пока жив, — прохрипел Сьент, кашлянув и сплюнув на землю сгусток крови.

Ему досталось больше всех: люди куда более уязвимы, чем дарэйли. И жрецы не могли не помнить этого. Значит, они хотели прежде убить Верховного, а потом уже приняться за остальных, менее опасных с их точки зрения. Я по-новому взглянул на нашего временного союзника: чем он может быть опасен сейчас, без своих рабов?

Мы лежали почти как на ладони — ободранные сучья стали плохим укрытием. Стена воздуха, уже зримая из-за движущегося перед ней вала лиственного крошева, расходилась по радиусу, и на ее пути была иллюзорная рощица. Жрецы добьют деда, если им не помешать.

— Граднир, вытащи ту девчонку в черном, я их отвлеку, — сказал я, поднимаясь на колено.

На плечо легла мягкая рука.

— Позволь мне, мой сюзерен, — карие глаза Ксантиса засветились, как медь под солнцем.

Я знал, что он еще не восстановился. Знал, что там, у кромки воды — почти четыре десятка дарэйли, объединенных волей жрецов — невероятная сила, против которой нам не выстоять, как бы мы ни тщились. Никому не выстоять.

Знал. И позволил.

Ксантис благодарно улыбнулся, лег на живот и широко раскинул руки, словно пытался обнять всю землю, а с его спины коричневой, мерцающей золотистыми крапинками волной потекло крыло. Граднир полез было к нему, чтобы поделиться силой, но земляной шикнул на полосатого:

— Займись своей задачей, котище.

Почва под копытами вражеских лошадей дрогнула, но трещинами не пошла — у них тоже были земляные дарэйли. Земля вибрировала несколько минут. Среди противников то и дело выплескивались длинные темные фонтанчики, сбивая всадников, как хлысты. Отряд смешался, донеслись крики, приказы.

Я приподнялся и махнул рукой, отдавая своим дарэйли условный знак. Двое атаковали, оба светлые: ледяной и его товарищ из круга трав, казавшийся мне прежде безобидным. На что способна какая-то трава? Разве что на зелья.

Холм позади жрецов дрогнул и сдвинулся, как движется по поверхности моря волна, но Гончары остановили плеснувшую на них землю, создав защитную сферу.

О воздушной волне было ими забыто: стена плотного воздуха, двигавшаяся на князя и людей, исчезла, оставив после себя высокий и ровный вал листьев и сломанных веток. Она немного не дошла до иллюзорной рощицы, и я отдал должное выдержке людей: ни один не шелохнулся. Может быть, просто потому, что они не подозревали, какая именно опасность им грозила, и надеялись на защиту лат от каких-то там листочков.

Гончары сами оказались в капкане: позади нависало остановленное и застывшее идеальной полусферой земляное цунами. Впереди громоздились ледяные глыбы, бывшие недавно озером, и теперь послужившие отличным материалом для моего дарэйли льда.

По тому, как растерялись враги, стало ясно, что они не ожидали нападения. Их рабы только сейчас выпустили крылья силы, защищая хозяев и себя от ринувшихся на них ледяных копий и зеленых, свитых из травы арканов.

— Гончар, — оглянулся я на Сьента. — Они что, не знают о том, что ты у нас в плену?

Он усмехнулся.

— Я не стал им сообщать. Они думают, что я сломал ногу и лежу где-то тут в одиночестве. Я попросил брата Ремеса отпустить ко мне Мариэт для исцеления, но мои враги решили воспользоваться случаем и захватить власть в Сферикале.

Заминка Гончаров длилась сосем недолго, но ее хватило для Граднира, метнувшегося почти неразличимой молнией и утащившего кокон, лежавший дальше всех от нас. Надеюсь, тигр не ошибся в выборе. Еще одного утопленника успел подобрать дикобраз.

Внезапность — единственное, что могло спасти нас всех. Забыв о Верховном, я побежал на жрецов. Крыло силы вырвалось из спины, взметнулось черным пламенем, и день потускнел.

Тьма, спасительная тьма Лабиринта выплескивалась из меня фонтаном, как кровь из вскрытой вены, словно только она, десять лет назад бывшая мне и водой, и хлебом, и воздухом, и светом, текла с тех пор по жилам и питала тело.

Меня несло вперед быстрее, чем полосатую молнию Граднира. Тьма становилась гуще с каждым моим шагом. Она стремительно расползлась и накрыла долину между холмов. Над головой замерцали звезды, и засияла 'дневная хозяйка' — вторая луна, невидимая прежде, всегда растворенная в солнечных лучах и являющаяся людям только в дни солнечных затмений.

Жрецов мог бы предупредить Сьент, но они на него напали, и это стало их последней ошибкой, последним предательством.

Все оказалось легко. Слишком легко, а потому скучно. Тьма не насытилась четырьмя смертями. Гончары даже не успели увидеть, кто и откуда их атаковал. Не успели ничего осознать, как я был у первой намеченной цели, опознанной по жреческому кругу на груди, и двумя взмахами кривого меча рассек узы, удерживающие рабов Гончара. Девять нитей лопнули, жрец закричал.

Не глядя на падающее тело, я повернулся ко второму слуге бога Эйне и просто протянул руку.

— Отдай! — приказал я на языке моей небесной матери.

Гончар повалился, хватаясь за грудь, хрюкнув, совсем как боров Авьел перед смертью. Нити осыпались с него.

Третьего смело крыло силы, хлестнув по нему. Нити вспыхнули, разрываясь, а следом затлело тело жреца. Как он орал, великий Эйне! Я разрубил его огненным клинком — мне было слишком больно от резавшего мои вены визга. Тьма любит тишину.

Только четвертый успел бросить на меня семерых рабов, и мне этого хватило. Мои мечи гудели, отражая удары клинков и молний. Один добрался: пробил легкое, и из груди вырвался клуб мрака. Воздух снова исчез. Он быстро вернулся — налетел ураган, разметав моих врагов. И краем глаза я отметил знакомую хрупкую фигуру, вставшую рядом. Бенх! Откуда?

И зачем мне воздух, когда есть Тьма? Я снова дышал ею, пил ее, и сила умножалась с каждым вздохом. Это было счастье — чувствовать ее мощь.

Я добрался до горла последнего жреца, бросив кривой меч, и никто не смог остановить мой полусерп. Ни ураганный порыв ветра, ни железные щиты, ни тело раба, закрывшего хозяина.

Голова жреца еще катилась под копыта коней, едва удерживаемых всадниками, а мой полусерп уже вернулся в ладонь, словно и не покидал ее. Хорошо. Как же хорошо! Хотелось петь от счастья, но Тьма любит тишину, и она наступила. Полная, абсолютная тишина.

Не доносилось ни звука. Не дуло ни ветерка, не гремели громы, не разрывалась земля. Молчали замершие столбами дарэйли. Даже их кони не бились в панике. Животные неподвижно лежали на развороченной земле. Неужели они умерли так же, как и второй жрец сегодня, как иерарх Авьел — от страха? Если так, то это наводит на мрачные размышления. Я опять не почувствовал того, что их убило. Ну, не Тьма же... Или она? Или... я?

Тьма рассеялась, пока я брел туда, где оставил Сьента. Если он еще не сбежал.

Но он стоял на коленях над чьим-то трупом и беззвучно шевелил губами.

А потом мои глаза жгло от бешеных, сухих слез, когда я увидел, над кем читал заклинание Верховный, поднявшийся при моем приближении.

— Он исчерпал себя до дна, дурак земляной, — подозрительно сдавленным голосом шепнул за плечом Граднир, неслышно кравшийся позади.

Ксантис был мертв. Такие теплые прежде карие глаза посерели, словно остывший пепел, а крыло силы превратилось в рваные черные лохмотья и через миг рассыпалось, как сухой осенний лист, растертый в пальцах. Когда пыль осела, там, где был взрослый дарэйли, остался небольшой непонятный комок величиной в два сложенных кулака.

— Не трогай! — предостерегающе воскликнул Сьент, когда я протянул руку к останкам.

Тихий, уже естественный ветерок сломал их, едва подул, развеял земляную порошу, но я успел разглядеть мертвого человеческого младенца с подтянутыми к груди кулачками и скрещенными ножками. Он был очень мал, с огромной по сравнению с телом, уродливой головкой и каким-то не совсем человеческим, по-стариковски сморщенным личиком.

Однажды я видел подобное, когда солдаты императора Ионта, бравшие штурмом очередную крепость, на наших с Дьятом глазах вспороли живот беременной женщины и оттуда вывалился такой же крохотный комок с щенячьими чертами, только еще живой, запачканный кровью и слизью.

Горло перехватило. Я поднял глаза на Сьента, и он, побледнев, отступил на шаг и ткнулся спиной в ствол ясеня с ободранными ветками. В моих руках снова ощутилась тяжесть мечей, а у ног туманными змейками поползла тьма.

— Это не то, что ты думаешь, принц, — шевельнулись тонкие губы жреца. — Ты все узнаешь. Ты поймешь, что это малая плата за жизнь целого мира. Самая малая из возможных.

Я не мог говорить. Мечи жгли кожу ладоней, глаза ссыхались от жара, и кровь, только что бывшая тьмой, стала пламенем. Меня разрывало от боли.

Выплеснуть ее. Затопить все вокруг. Зачем нужен мир, берущий такую плату?

— Впрочем, кому я говорю о жизни? — оборвал себя Гончар и хохотнул, запрокинув голову.

Какое невыносимое желание полоснуть по открытой, такой беззащитной шее жреца! Но я сдержался. На лбу выступил горячий пот, мышцы заныли.

— И кому же? — все-таки вырвался вопрос, а уголок рта дернулся.

— Кому? — голубые глаза Гончара заледенели. — Палачу, познавшему с колыбели вкус человеческой смерти. Существу, зарезавшему своего создателя. Абсолютному убийце, дорвавшемуся до свободы и власти. Твоя свобода слишком опасна для нашего мира, дарэйли смерти.

"Дарэйли смерти!" — эхом отозвалась душа. И поежилась. Жуть какая.

— Ты ошибаешься, жрец, — заносчиво ответил я, не испытывая, впрочем, уверенности.

— Вряд ли.

— У смерти не бывает друзей.

— У тебя их и нет. У тебя есть вассалы. А там, где начинается зависимость, заканчивается дружба.

Сволочь. Он пытается отнять у меня лучшее из всего, что я видел в обоих мирах — дружбу!

Крыло силы, стлавшееся за спиной, дрогнуло и обернулось вокруг плеч, окутав меня непроницаемым плащом. Предупредило. Мне угрожала опасность. От кого? От безоружного жреца в таких же разодранных до лохмотьев одеждах, как и мои под крылом?

— Я понял замысел создавшего тебя Завоевателя, Райтегор. Ты — его месть нам за то, что мы отобрали у него все, кроме жизни — детей, империю, власть. Я отобрал, — усмехнулся Сьент.

— Из зависти?

Его передернуло.

— Из взаимности. Он уничтожил всех, кого я любил... Ты ненавидишь его и всех нас, но так и не понял, что эта ненависть вложена в тебя твоим создателем. И все, что ты делаешь после того, как вышел из Линнерилла — осуществляешь план Завоевателя, выполняешь его волю. Ты его раб, Райтегор, все еще раб мертвеца. Но я остановлю тебя.

— И как же ты мне помешаешь?

Змеиная улыбка пробежала по тонким губам Верховного.

— Оглянись.

Не желая выпускать его из виду, я кинул быстрый взгляд через плечо и понял, что вдребезги проиграл.

* * *

'В который раз ты играешь со смертью?' — спросил себя Верховный.

Пожалуй, вот так — глаза в глаза — впервые. Чтобы сама Смерть — в лице взъерошенного черноволосого юноши с двумя золотистыми прядями на висках, с горящими очами и туманным крылом тьмы за левым плечом — стояла перед ним и прикидывала: сейчас перечеркнуть его жизнь кривым зазубренным мечом или чуть позже. Сдержался, слава Эйне.

Он не переставал удивлять Верховного, повидавшего сотни дарэйли всех известных сфер. Он был непохож на дарэйли, и нельзя было вот так сразу сказать, в чем же эта непохожесть. Но веяло, веяло... Может быть, из-за его запретной сущности, впервые увиденной Сьентом в Подлунном мире? Или из-за примеси королевских кровей?

Сьент видел усталое торжество на лице Райтэ, когда тот возвращался, с удручающей легкостью уничтожив жрецов, далеко не последних в Сферикале (жаль, как жаль, что предатель Глир не рискнул сам явиться за жизнью и жезлом Верховного!), — принц считал себя победителем, не видя, как за его спиной выстраиваются в полукруг дарэйли по беззвучной воле Верховного, перехватившего отрезанные удила.

Мальчишка еще этот Райтегор, совсем мальчишка. Разве можно оставлять позади целую толпу чужих дарэйли? Или он надеялся на своих? Или не догадался, что никого не освободил?

Один миг ушел на то, чтобы Райтэ вполоборота глянул назад.

Но за этот миг он вполне осознал, что из победителя стал побежденным, что своими мечами расчистил дорогу Верховному, уничтожив предателей. И, когда он повернулся, перед Сьентом стояло совсем другое существо, нежели то, за которым высший Гончар с жадным любопытством наблюдал полдня. Совсем другое. Ни тени удивления, ни отчаяния, ни хватания за мечи. Спокойная решимость. Вот только, что он успел решить?

В тот миг Верховный понял, что не справится с этим существом, и полсотни дарэйли ему не хватит. Нет, Сьент не боялся смерти: чему быть, того не миновать. Хотя спина покрылась потом, и было безумно жаль проиграть за полшага до цели.

Но ему несказанно повезло который уже раз за день: мальчишка еще не осознавал своей силы. Это стало понятно по сдержанному вздоху и чуть дрогнувшим ресницам. Райтегор счел, что не справится. Вот и замечательно. Но каково самообладание у этого порождения императора Ионта!

'Да, под стать тебе, Сьент', — признал Гончар. С таким материалом поработать, подчинить его своей воле — мечта! Более чем достойный материал.

— У твоих вассалов мало времени, князь Райтегор, — деловито нахмурился Сьент. — Если мы не договоримся, они умрут.

Райтэ еще раз быстро глянул назад, на световые клетки, в которых оказались заперты его дарэйли, заперты быстро, неслышно, потому что их сначала замкнули в безвоздушные купола — ни рыка не долетело до ушей их расслабившегося сюзерена. Воздух допустили только к бессознательным, молчаливым полутрупам. Трупы Сьенту тоже не нужны. Они дешево стоят.