Звезда, которая никогда не заходит

Условия, при которых необходима броня, в этой местности в последний раз были больше девяти тысяч лет назад, в конце последнего оледенения, и сейчас остались только в северных районах Советского и Североамериканского суперсекторов, в Гренландии и в Антарктиде. А здесь этой куртки мне хватит даже зимой, если дополнить ее меховой шапкой, — к тому же она с подогревом, как и ваши. Что касается опасных форм жизни, — они здесь после Битвы Битв не водятся. Можно, конечно, иногда носить и силовую броню, для сохранения навыка, но облачение в нее — процесс непростой и долгий. И лепить снежки в латных перчатках можно, но сложно и неинтересно — они гораздо больше подходят для завязывания узлами стальных прутьев.

С этим словами Алиса размахнулась и запустила слепленный снежок в вершину декоративной каменной тумбы, установленной около дорожки. Координация движений значительно выигрывала от кибернетизации, а к земной гравитации Алиса к этому времени адаптировалась полностью, так что цель была поражена с безукоризненной точностью.

— Нагуливаете аппетит? — спросил подошедший Александр.

— Да, а еще рассуждаем о погодных условиях, — ответила Ирина.

— Надеюсь, что приехавшие из тропиков и марсианских городов чувствуют себя хорошо, я-то привык к намного более холодному климату.

— После тропиков ощущение необычное, но, думаю, я привыкну, — ответил Роберт.

— Киборги-пришельцы с Марса, — снова перейдя на лекторский тон, ответила Алиса, — предпочитают температуру 298-301 Кельвин и атмосферу с давлением примерно 101 тысяча паскалей30 и содержанием кислорода 21 объемный процент. При наличии теплой одежды мы способны совершать прогулки при значительно более низких температурах, но требуем качественного и вкусного питания, как минимум трехразового.

— Да, — согласился Роберт, — такие прогулки поднимают аппетит. Пора идти обедать.

После обеда друзья разговорились о своем детстве и о впечатлениях после приезда в университет. Александр рассказывал о бескрайних просторах Западно-Сибирского сектора и о поездках с родителями по всему востоку Евразии, Ирина — об огромном Североамериканском суперсекторе, от тропических лесов до покрытых вечными льдами островов, омываемых Северным Ледовитым океаном.

Роберт мог лишь в деталях описать остров Зеленого Союза — достаточно маленький, чтобы хорошо знать его весь, ведь при желании остров можно было объехать за день. Мир за его пределами был для Роберта громадным. Перенесшись сначала почти в центр Африки, он не уставал поражаться огромным пространствам и разнообразию ландшафтов планеты — экваториальной области, где он проходил подготовительные курсы, кажущейся бесконечной Сахаре, побережьям Средиземного моря — он успел мельком увидеть и африканское, и европейское, — южной и восточной Европе и, наконец, прохладному северо-западу Советского суперсектора. Море для Роберта было привычным, хотя, в отличие от большинства жителей Зеленого Союза, он относился к нему с некоторым опасением, а вот бескрайние пески пустыни и обширные леса (даже те из них, что сохранились на западе Советского суперсектора, казались Роберту огромными) были для него удивительны.

Алиса рассказывала про Марс — и про огромный потухший вулкан Олимп — одну из самых высоких вершин Солнечной системы, высотой более двадцати одного километра, и про долины Маринер — гигантскую систему каньонов на Марсе, протянувшуюся на четыре тысячи километров, шириной двести километров и глубиной до семи километров, и про первые поселения, и про более раннюю историю, частичку которой она видела на экскурсии к невысокому куполу, под которым, немного наклонившись, стоял небольшой ровер, колеса которого слегка погрузились в мягкую почву.

Для Алисы Земля была возможностью воочию увидеть то, о чем она читала и что видела на фотографиях, в фильмах и в системах виртуальной реальности. Ее восхищало то же разнообразие природных условий, что и Роберта, а еще — масштабы занятых жизнью и освоенных человечеством территорий, но не сами расстояния — что такое шарик радиусом немного меньше 6400 километров по сравнению с более чем 55 миллионами километров, разделяющими Землю и Марс даже в моменты их наибольшего сближения... Марс стремительно менялся согласно программе терраформирования, но пока еще люди на нем жили исключительно под куполами, бо́льшими, чем любые из построенных на Земле, но несравнимо меньшими, чем земные города. В университет она попала почти тем же путем, что и Роберт, сначала спустившись на космическом лифте с геостационарной орбитальной станции "Первая" — путь более длинный и долгий, чем последующее путешествие по поверхности Земли. Открывавшиеся во время поездки на маглеве виды зачастую приводили Алису в восторг не меньше, чем Роберта, — кроме красноватых каменистых равнин Судана и Сахары, которые казались в чем-то знакомыми и даже немного скучными. Море было прекрасным — Алиса знала, что увидит моря на Марсе, но это будет нескоро. А главное — здесь можно было гулять под открытым небом, не накрытым куполом (пусть и очень большим), чувствовать настоящий ветер, с которым все-таки не могли сравниться никакие системы вентиляции в куполах. Правда, ночное небо на Марсе с его пока еще разреженной атмосферой выглядело интереснее. А потом Алиса показала друзьям еще одну фотографию.

Фотография была сделана лет шесть-восемь назад — запечатленной на ней Алисе на вид было лет десять-двенадцать. Улыбающаяся Алиса, одетая в красное платье, уютно устроилась в высокотехнологичном кресле эргономичной формы, обтянутом светлым материалом, с массивными белыми подлокотниками со встроенными элементами управления непонятного назначения. Кресло, похоже, было расположено на орбитальной станции или космическом корабле — в большом иллюминаторе за спиной Алисы было видно лишь черное, усеянное звездами, небо, и ни следа марсианских пейзажей. Конечно, кресло было Алисе великовато, но свободное место не осталось незанятым. Рядом с ней на кресле устроилась мягкая игрушка — рыжий котенок, которого Алиса держала правой рукой. Игрушка довольно странно смотрелась в этом сверхсовременном интерьере — она не походила на те, к которым привыкли дети в Core и, похоже, была намного старше своей нынешней владелицы — такие перестали делать еще задолго до Битвы Битв. Из всех друзей только Роберту, выросшему в обществе, отвергнувшем высокие технологии, она не казалась архаичной, а просто старой.

...

В ночь перед праздником системы управления погодой обрушили из туч все осадки — и твердые, и жидкие — в воды Балтийского моря, так что ближайшие два дня обещали быть хоть и холодными, но сухими.

Алиса была хорошо знакома с историей Битвы Битв и с тем, как праздновали годовщины этого события. На Марсе этот праздник тоже отмечали, а трансляции с Земли были доступны на всех населенных небесных телах, но Алиса утверждала, что этот день особенный, — день, когда снова стало можно мечтать.

Основные мероприятия были запланированы на вторую половину дня (плавно переходящую в ночь, потому что некоторые зрелища, вроде грандиозного салюта, лучше смотрятся в темное время суток), поэтому пока студенты могли обсудить то новое, что они недавно узнали, или просто поболтать с друзьями — порой весьма необычными.

В Финский залив осторожно — из-за своих гигантских размеров — вошел линейный авианосец, носивший довольно-таки пространное полное имя "Неизбежное, скорое и окончательное возвращение Призрака". Многие из тех, кто был знаком с искусственным интеллектом корабля, обращались к нему кратко — "Призрак", впрочем, прекрасно понимая, "вернувшийся призрак" чего имеется в виду. В том, чтобы называть корабль по имени и разговаривать с ним, не было ничего не обычного. Центральный компьютер линейного авианосца, по словам Алисы, которая немного пообщалась (через Сеть, конечно) с "Призраком", вполне отвечал критерию разумности и с легкостью проходил тест Тьюринга31. У них явно имелись общие знакомые — мозг корабля, введенного в строй всего через год после Битвы Битв, знал многих выдающихся деятелей Core. После разговора Алиса сообщила, что через два часа можно будет собраться в кафе, пригласив Александра и Ирину, и всем вместе побеседовать с "Призраком". Роберт, уже привыкший к тому, что в мире есть другие, нечеловеческие, интеллекты, отреагировал на эту идею с энтузиазмом.

Перед обедом четверо друзей из клуба любителей космоса собрались в "Амазонском кафе". Меньше чем через минуту Алиса ответила на вызов по своему портативному терминалу, переключила связь на экраны, встроенные в столик, и Призрак материализовался в виде изображения головы довольно-таки добродушного зверя, напоминающего мультипликационного медведя.

— Это аватар Призрака, — прокомментировала Алиса, — не дайте картинке на экране ввести себя в заблуждение, он три метра в высоту и весит почти тонну.

— Но я очень пушистый и добрый, если вблизи нет врагов, — ответил Призрак, — больше того, в обозримом будущем достойных противников на Земле не останется и я перепрофилируюсь. Буду плавучей базой морских исследователей и строителей — хорошо защищенной, конечно, на случай особых обстоятельств.

— Участие в операции "Му" планируется? — спросила Алиса.

— Обязательно, — подтвердил Призрак, — именно в ней я и попробую себя в новой роли. Тем более, я уже частично демилитаризован.

— Отлично, — сказала Алиса, — у меня есть кое-какие мысли по поводу будущей практики ... но пока это только общие соображения.

Отмечавшийся праздник прежде всего знаменовал собой победу экономической системы Core, основанной на общественной собственности и научном планировании, над своим антиподом, поэтому разговор быстро перешел к историческим событиям, предшествовавшим Битве Битв, — и к существовавшим тогда экономическим воззрениям.

— Как я понимаю, годы перед Битвой Битв были временем всеобщего социального регресса? — спрашивал или, скорее, рассуждал Роберт.

— После Падения регресс был совершенно очевиден, поскольку он был общепланетарным, но он начался раньше, — ответила Алиса.

— Значительно раньше, — подтвердил Призрак, — после победы Великой Октябрьской социалистической революции, создания СССР и успехов первой пятилетки любое движение, не направленное к социализму, было регрессом. Тогда буржуазия прибегла к открытому террору, создав режимы, ставшие известными под общим названием — фашизм.

— Последнее средство? — спросил Роберт.

— Не совсем. Как известно, фашизм — это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала.32

— Но во второй половине XX века финансовый капитал стал полностью транснациональным, — подхватила Алиса.

— Именно, — сказал Призрак, — и шовинизм зачастую уже не требовался. Если идеи о превосходстве одних наций над другими и звучали, то обычно в качестве идеала подразумевались самые "свободные" и "демократические" страны — то есть или лидер империализма — Соединенные Штаты Америки, или страны, наиболее последовательно проводившие политику террора против трудящихся — вне зависимости от национальной принадлежности говорящего. Пропаганда в средствах массовой информации день и ночь проповедовала превосходство капитализма. Так появилась новая инкарнация старой системы — либерал-фашизм — открытая террористическая диктатура транснационального финансового капитала, опирающаяся, кроме всего прочего, на всепроникающую пропаганду, в том числе и декларирующую классовый мир.

— Пропаганда эта, конечно, была невероятно лживой и нелепой — добавила Алиса.

— Конечно, ведь, опять-таки, следуя заветам своего учителя, добивались не правды, а эффекта. В разных странах приверженцев либерал-фашизма называли — или они сами называли себя — по-разному. Распространенный термин — неолиберализм, хотя в России после Падения либерал-фашисты зачастую были известны как просто "демократы" или "либералы".

— Когда он возник? — спросил Роберт.

— Хороший вопрос. Часто вспоминают военный переворот в Чили в 1973 году и последующие "реформы", но на деле никакой границы не существует. Все ультрареакционные системы — от фашизма 20-х годов XX века до неолиберализма — плавно переходят друг в друга и представляют собой континуум. Они возникли сразу же после революции в России как попытка любой ценой подавить ее и предотвратить революции в других странах. От белогвардейцев и интервенции к германскому нацизму, а от него к неолиберализму идет неразрывная цепочка, иногда даже представленная одними и теми же людьми — между ними всеми существует глубочайшее родство. А либерал-фашизм просто принял эстафету у "классического" фашизма сразу после поражения его крупнейшего представителя в 1945 году.

— Помнится, во второй половине XX века получили распространение еще и такие безумные теории, как анархо-капитализм или либертарианство, которое, кажется, даже делилось на несколько течений, хотя различиями между ними я не интересовалась, — заметила Алиса, — не вижу смысла разбираться в разновидностях этой мерзости.

— И правильно, — одобрил Призрак, — поскольку все они отстаивали полную неприкосновенность частной собственности, отличия в других взглядах чаще всего не представляют даже академического интереса.

Впрочем, был один очень показательный принцип, предложенный одним из их мыслителей — "постулат о ненападении", гласящий, что нельзя совершать насилие или угрожать совершить его в отношении другого человека или его собственности. Иногда считалось, что из этого постулата можно вывести всю идеологию либертарианства, — рассказывал Призрак.

— Начало напоминает Первый принцип, — заметил Роберт.

— Совершенно верно — идей, прямо противоположных Первому принципу Кодекса, вообще почти никто не высказывал. Но вот конец первого предложения... Я думаю, вы догадываетесь, что грозит тому, кто попытается пропагандировать или, хуже того, воплотить в жизнь этот принцип в Core?

— Приговор Верховного Трибунала и высшая мера социальной защиты, смертная казнь за тягчайшее преступление против цивилизации — нарушение Нулевого принципа Кодекса, — не задумываясь, ответила Алиса.

— Да, — подтвердил Призрак, — и ты, Алиса, конечно же знаешь, почему — а что думаешь ты, Роберт?

— Из-за упоминания собственности, — высказал свою догадку Роберт, — учитывая то, что покушение на собственность в этом принципе приравнивается к покушению на личность, основное предназначение этого принципа — защищать тех, у кого есть собственность, от тех, у кого ее нет.

— ...чтобы поработить неимущих или вынудить их первыми нарушить этот принцип, — завершил Александр.

— Причем это не основное назначение принципа ненападения, а единственное, — заметила Алиса.

— Совершенно верно, — подтвердил Призрак, — все остальные философские построения — всего лишь информационный шум, создаваемый для отвода глаз.

— Как я понимаю, хотя пропаганда любых идей, рассматривающих возможность реставрации капитализма, строжайше запрещена, изучать эти старые заблуждения можно... — заметил Роберт.