-Они будут искать, что всколыхнуло Незримое. По времени... Год назад Ар-Фаразон пытался управлять светом Ариен: это свет Древ. Год назад на армию Нуменора обрушилась армада драконов... это можно увязать, пусть думают. Надо, чтобы они узнали... что-то. Они пока не знают про Кольцо Всевластья, про улаири. Но — главное, чтобы они не привели сюда воинство Валар. А это означает, что надо, чтобы они полагали, что могут справиться с Гортхауэром своими силами.

— О существовании Единого Кольца и улаири они знают наверняка уже сейчас — Кирдан должен был рассказать им об этом. Да, ты прав... Прав. Но с самого начала я хотела натолкнуть вас и на другую мысль: нельзя вечно прятаться от Валинора. Это не решение. Жаль, что я не могу сама ощутить мощь Единого и те возможности, что оно дает.

-Выйти на разговор с Манве? — спросил Мелькор. Взгляд его стал жёстким. — Сомневаюсь, что это хоть когда-нибудь будет возможно.

— Нет, Мелькор, — Артанис присела на узкий подоконник. — Совсем не это. Но раз уж об этом зашла речь... Я не хочу, чтобы вы обманывались. Я знаю, что такое твой... Ученик. Кем он стал. Я понимаю его, да. Но вряд ли мы с ним когда-либо сумеем стать друзьями. Слишком многое стоит между нами: нет, это не гибель Финрода, и не то, что некогда вы делали в Белерианде... Но твой ученик жесток, Мелькор. А еще — он отрицает Свет. Не тот свет, что обрек тебя на страдания; а свет, наполнявший когда-то Валинор, созданный Йаванной — тот свет, что ни в чем не повинен. Вы пережили гибель своего народа, мы, нолдор — гибель своего мира. Этим мы сравнялись. И сейчас, к чему бы вы ни стремились — вы лишаете мир той красоты, что создана нами, нолдор Эндоре, и эльдар Амана. Гортхауэр никогда не пытался найти настоящий мост между нами. Там, в Эрегионе, первый удар — и как же он поступил? Он бросил на нолдор войска. Что угодно — лишь бы не поступиться своей гордостью. Лишь бы не открыться, сказав правду — простите, я обманул вас, потому что мне было одиноко. Его гордыня... Тогда она стоила жизней сотням нолдор. И еще многие, многие заплатят за нее жизнью. Потому я рада твоему приходу: может быть, ты образумишь его.

-Может быть, — медленно повторил Мелькор. — Я понимаю, о чём ты говоришь, о чём просишь... Я надеюсь, что теперь, когда я вернулся, — точнее, когда они вернули меня, — он изменится. Он умеет это. Но, Артанис... Не в гордыне дело. Вовсе нет. Я не знаю, поможет ли чему-то то, что я скажу, или это останется просто словами... или не стоит об этом вовсе.

— Говори, раз начал, — Артанис закинула на подоконник ногу и обхватила ее руками. Сейчас Эммет не узнал бы в ней величественную Владычицу — так неузнаваемо она изменилась, став вдруг похожей на красивого юношу.

Мелькор ещё раз убедился, что их разговор никому, кроме них, не слышен.

-Ты говоришь — лишь бы не открывать, кто он. Понимаешь, есть такое: закрытая дверь в душе. Когда ты сам сражаешься с этой закрытой дверью, когда она мешает и тебе самому — в первую очередь, а открыть её — нельзя: ударят, отнимут, растопчут... И когда вот так — веками, тысячелетиями, когда ты знаешь, что те, кому ты хочешь доверять, — даже если хочешь, — увидят, почувствуют твою слабость и снова будут бить... Я могу сказать лишь одно: могло быть хуже. Несравнимо хуже.

Она покачала головой, и на лице ее появилась гримаса боли.

— Мелькор, он — сильнее всех нас. Сила — и в том, чтобы открыться. На доверии друг к другу стоит этот мир, не на закрытых дверях наших душ...

-Я знаю. Я знаю, Артанис, и это я нёс в душе — тогда, давно... пытался передавать другим. Не всегда получалось... Артанис, я — попробую. Если я не смогу помочь ему, то больше некому...

В его глазах вдруг метнулась тень: он знал, и ему страшно больно от этого, и страстно хочет помочь, растопить этот тысячелетний лёд... и боится, что не получится.

— Скажи, Мелькор, — медленно проговорила она, отвернувшись, — что ты видел там, за Гранью? Правда ли, что там — иные миры?

Он ответил не сразу: мысли об Ортхэннере, похоже, были для него самым тяжким, — быть может, и самым важным...

-Правда, — сказал он наконец. — Но это я видел не сейчас, а тогда, давно, ещё до Великой Музыки. Сейчас всё то же самое было вокруг, но во мне было слишком много боли... восприятие было совсем иным. Я помню, что видел уходящие в Эа души, но... сейчас это всё как будто за пеленой. Ясность сознания вернулась только здесь.

— Они перешли грань дозволенного, — сказала Артанис, и голос ее прозвучал почти как мужской. — Потому я и не вернулась в Валинор.

-Множество запертых дверей, — Мелькор прикрыл глаза. — Иногда мне кажется: за эти двери загоняется насильно всё самое чистое, самое драгоценное... часто думают, быть может, что этим можно сохранить, сберечь сокровища души, но... Если эту дверь не открывать — хотя бы иногда, то сама душа начинает черстветь, ожесточаться. Начинаешь лгать себе. Можно и во имя великой цели. Там, в Валиноре, — целая армия таких душ... Я не знаю, что с ними делать, ведь многие закрывались добровольно...

— Валинор, — проговорила она. — Так давно это было... Юность. Мы отделяем себя от него: а зачем?.. Ведь это неправильно. Сколько там было надежд, сколько радости, веры, любви...

-Было, — Мелькор посмотрел на неё. — Скажи мне, что должно было произойти, чтобы Курумо решился сам выжигать мне глаза? Да, я виновен перед ним, но он уже отомстил, и не однажды, и видел... Почему — так?

— Мелькор...

Она соскользнула с подоконника, опустилась перед ним на колени — не тем движением подчиненности, что Эммет недавно, а просто — села рядом на пол.

— Меня ведь не было там. Я знаю лишь отголоски. Но если ты хочешь знать, о чем мне видится...

-Расскажи, — попросил Мелькор. Узкая рука легла ей на плечо — как будто она давно уже была для него кем-то из своих.

— Он ненавидит тебя. Ненавидит смертельно, люто, как зверь... и Гортхауэра — за то, что ты любишь его. Мелькор, — она посмотрела грустно и серьезно, — я думаю, что Курумо любит тебя. И хочет уничтожить то, чем не может обладать. Чтобы не досталось никому.

Мелькор долго молчал.

-Что же мне делать? — тихо спросил он. — Ведь здесь уже давно нет пути назад, и сожжены все мыслимые мосты...

— Если бы ты вышел к нему, если бы принял и согрел, и если бы ты полюбил его так, как любишь Ортхэннера...

Артанис резко отвернулась.

— Я знаю, что это невозможно.

-Всеобщее прощение и принятие друг друга, боюсь, не для нашего мира, — голос Мелькора против воли стал резким. — Слишком давно всё началось, и слишком много всего произошло. Нам досталось теперь постоянно бороться с последствиями, — не самое лучшее занятие на свете... Но без этого мы и вовсе рискуем утонуть в том, что есть сейчас. Решать же что-то... я всё равно буду. Но — позже. Сейчас надо обезопасить Эндорэ от нашествия из Амана.

— Я так и не сказала того, что хотела. Если окажется, что мы не можем перекрыть путь Аману — нельзя ли самим уйти из Арды в безопасное место?

-Уйти? — в голосе Мелькора прорвалась тоска. — Нет, конечно, Эа велика, и всем хватит места, но... Как? И что же — быть изгнанниками из своего дома?

— Не знаю, — жестко сказала Артанис. — Но если это возможно — об этом нужно думать. Хотя бы как о месте, где можно пережить войну!

-Пережить, — Мелькор усмехнулся. — Это если она окончится. А она может окончиться только какой-то грандиозной победой над Врагом... Вот если бы они были уверены, что победили, то тогда — всё.

— Гортхауэр недавно испробовал этот способ, — она горько усмехнулась. — Мы все — словно мухи в паутине, которую сплел кто-то наверху...

-Паутина Замысла, — кивнул Мелькор. — Но сейчас — и после окончания Весны Арды, и после нынешнего замыкания Круга Девяти — это уже не будет так давить. И... Манве думал, что там, за Гранью, Эру будет сам говорить со мною... сам накажет. Но нет... Я не видел его больше.

— Ты думаешь, он оставил Арду своим вниманием?

-Я очень хочу верить, что да, — голос Мелькора прозвучал напряжённо. — Посуди сама... идёт война, в которой движущей силой является часть Замысла: Сильмариллы. Эта война заканчивается победой стороны Эру, и вот — мятежник в его власти, делай, что хочешь. И — ничего. Тысячи лет — ничего. Как будто цель достигнута и стала неинтересна. Я не знаю, куда он мог деться, быть может, вернулся в Эа... там интереснее.

— Интереснее... Ты думаешь, он — не Единый?

Мелькор пожал плечами.

-Он тоже из Эа. Я часто думал: почему так, откуда он знал, что делать, почему он не хотел даже слушать то, что я говорил ему? Быть может, там, далеко, он с кем-то рассорился, и его изгнали? И он решил сотворить собственный мир, в котором ему никто не будет противоречить? В таком случае, ему и здесь не повезло.

— Или Аман — или Эндоре. Или застывшая вечная благость — или жизнь... Но и Лоринанд люди называют колдовским лесом. Говорят — тот, кто из смертных войдет туда, никогда не вернется прежним. Страх перед новым и неизведанным живет в человеческих душах.

-Страх — это те же запертые двери, Артанис. Их можно отпереть, если захочешь, но нужно захотеть — самому, изнутри, а не чтобы кто-то ломился к тебе снаружи, а ты бы отталкивал. Как знать...

Он вдруг стал легко постукивать пальцами по подлокотнику кресла.

-Поговори с Олорином. Трое майар Феантури... это важно.

— Хорошо. Скажи, ты еще не растерял свои умения Валы? — Артанис широко улыбнулась.

-Надо проверить, — шутливо отозвался Мелькор. — Что именно?

— Я закрою свою память начиная со своего отъезда из Лоринанда. А для надежности — но так, чтобы не осталось следов! — закрой мою память и ты. Я могу быть слабее Курумо или майар Валинора. Они не должны увидеть в моем разуме ни этой поездки, ни ваших следов .

Он взял её за плечи, поднял, — подвёл к окну. Долго, долго смотрел — если бы был человеком, то можно было подумать, что он хочет навсегда запомнить её образ...

-Следы Тьмы... их трудно скрыть, но... ведь ты же не догадалась, про Эммета, что это был я? Ответь...

— Я догадалась, Мелькор, — сказала она, улыбаясь. — Но лишь потому, что твой ученик выдал себя гораздо, гораздо раньше... Он встречался со мною. Он открыл мне себя... Его счастье, что это была я. Я видела его мечту в его глазах. Да и как же мне было не узнать тебя, когда я вошла в видения Эммета? Я ведь помню тебя еще с Валинора...

Нет, Мелькор. Ты должен сделать так, чтобы они — они ничего не увидели. Ни барьера, ни того, что за ним. Но я должна знать и помнить все.

-Я сделаю, — просто сказал Мелькор. — Сейчас? Или... или ты всё же попрощаешься... с ним? Понимаешь... я чувствую, что это важно. Это трудно объяснить словами, но... Он ведь доверился тебе. Доверился — вопреки запертой двери. Он хочет этого сам, пойми. Он устал от необходимости жить в этой броне и так счастлив, когда этого — не надо.

— Я не буду прощаться, — она наклонила голову, и черты ее лица отвердели. — Мы увидимся с ним. Много, много раз. Я знаю это. И я протянула свою нить к его фэа: мне больше не нужны палантиры или зеркала, чтобы позвать его. Теперь он будет рядом со мною так же, как когда-то был мой брат: во искупление того, что было когда-то... А ты, Мелькор — сделаешь так, чтобы никто не заметил этих нитей.

-Хорошо.

Его рука мягко легла ей на лоб, — тонкие красивые пальцы... Она почувствовала, как сильный властный вихрь окутывает её сознание, будто могучая волна подхватывает её, несёт куда-то... так половодье проходит по земле, снося с неё всё, что не пустило глубокие корни, ломая дома, деревья... Сейчас — вот так — исчезало из её памяти последнее, что она видела, пережила, чувствовала, нет: не исчезало. Уходило вглубь, туда, куда могла заглянуть только она сама. За запертую дверь... Последнее, как видение: запущенный сад, благоуханный день, и вьющиеся плети зелени на потрескавшихся стенах, и белые тонкие цветы на них... не догадаешься, что в этой стене есть дверь...

А затем Артанис медленно стала оседать на пол, глаза её закрылись... Она спала. Мелькор подхватил её на руки и позвал Элвира. Тот возник, как из-под земли... впрочем, почти так оно и было.

-Её надо вернуть домой.

— Да, конечно... придется сопровождать ее коня... Не волнуйся, Мелькор, все будет хорошо.

Элвир подхватил ее тело на руки и исчез. И почти сразу же — темным вихрем — в зале возник Гортхауэр.

— А она смелее, чем я ожидал, — произнес он с усмешкой. — Если б соперники были такими достойными!

-Толпой на одного идти — ума большого не надо, — кивнул Мелькор. — Она же осмелилась _думать_. Что у тебя получилось с палантирами?

— Ох, Мелькор... Надеюсь — получилось. Лучше бы тебе не вспоминать лишний раз о том, что мы видели, глядя на тебя со стороны... Во всяком случае, мы сами проверяли — вроде и комар носа не подточит. Когда Артанис вернется в Лориэн — пусть для надежности проверит и она.

...Облик предводителя валинорских посланников не понравился хозяину Имладриса сразу. Доселе видеть майар самому вот так, близко, ему не приходилось, а сейчас он смотрел на приближающегося всадника в белых одеждах — и отчетливо видел — личину в этом облике благородного старца. Какой облик все они носили там, в Валиноре? уж во всяком случае, не человеческий...

Предвестье войны, предвестье разрушенного покоя... Лучше бы вовсе не приходили сюда эти вестники.

Их было семеро, посланцев с Запада. Первый — величественный, беловолосый, — приближался сейчас к замку, говорил с вышедшими навстречу эльфами: просил сообщить Владыке Элронду о них. Церемонии, — как будто трудно было сказать мысленно, как будто тем, чтобы слуга сообщал господину о прибытии гостей, подчёркивалось именно то, что здесь есть господа и слуги...

За ним держался в тени другой, в сером плаще, он прятал лицо под капюшоном. Дальше — двое крепких мужчин в годах, и отдельной групой стояли трое: тихие, как будто они хотели, чтобы их не замечали.

По ажурной галерее, по широкой лестнице вниз, кивнуть эльдар, подошедшим к нему, мысленно — "не нужно, я сам".

Элронд вышел к приехавшим, учтиво поклонился.

— Я рад видеть в Имладрисе посланников Валинора, — проговорил он.

Курумо. Имя это было известно Элронду из рассказа Артанис: той удалось разузнать о далеком прошлом, о причинах первой войны. В чем бы они, подлинные, ни были — но одно представлялось бесспорным: начало этой войны спровоцировал именно тот, кто сейчас стоял перед Элрондом в облике благородного белого старца.

Курумо величественно поклонился.

-Владыка Элронд, тебе ведомо, почему пришли мы волею Валар в Арду, — голос его был почти завораживающе красив. — И посему предлагаю я тебе, как одному из владык нолдор Эндорэ, войти в Светлый Совет, — я, глава посланников Валар волею Короля Мира.

— Это предложение — честь для меня, — Элронд поневоле перенял этот торжественный тон. — Я благодарю тебя и принимаю его. Думаю, у тебя не вызовет сомнений, что леди Артанис, владычица Золотолесья, тоже должна войти в этот совет.