Волкодав

— И ВАС-С-С тоже.

— И...

— И ВАС-С значит.

— И...

— И после этого Кравец срочно собирает всех в Бо Пу, забытое место. Убежище отшельников и вышедших в отставку проституток. Или шлю, так кажется на лу-русс. Я думаю, Кравец хотела добиться всего сама. Хотела сама продать Лунному Герольду свой шедевр — ВАС. И ей не требовались посредники. Вовсе нет. Тихое местечко, ночь, тишь...

— Лунные медэксперты абсолютные дилетанты. Никогда не делают вскрытий, ВЫ же знаете. А вот если бы они потрудились это сделать, то обнаружили бы, что Обрадович умер вовсе не от недостатка кислорода, а от... банального отравления. Вскрытие все же было произведено, но позже. И тогда уже ничего доказать было нельзя. А 1-ого июня дама Елена была записана на личнцю, подчеркну, личную аудиенцию к Гекрольду. О чем, простите, она собиралась говорить в ним? С человеком, окруженным такой занавесой тайны, что простому смертному просто не реально добиться аудиенции!

— Имя Лунного Герольда — Владимир Кравец, он двоюродный брат моей матери, а первого июня его день рождения.

— Я проверял: везде указана дата 16 декабря.

— Это для официальных торжеств. Так проще. Все Герольды справляют официальный юбилей в декабре.

— Хорошо, — злорадство сменило место недовольству, но у него был еще один ход: А знаете ли ВЫ, что дама Елена собиралась переезжать в Ви Пу, ближе к месту работы. И в С-кемпинге, который она заказала, было лишь 3 спальни! Не 4, а три!

— Зачем же четвертая?

— Разве ВЫ не знаете, что Елена Кравец ожидала ребенка? Своего собственного, на этот раз. Атк что, получается, что кого-то из семьи она брать с собою в новую жизнь точно не собиралась. И учитывая встречу с Герольдом...

Я старался, я очень старался держаться. Я хотел быть господином положения. Я хотел быть сильным. Я не хотел быть слабым при нем, при злобном гумне Астрсе. Ноя не смог. Это был укол в самое сердце. Это было единственное, чем меня можно было унизить, раздавить, убить. И он раздавил меня. Я очень хотел не верить ему, но...

Я заплакал. Я закрыл лицо руками и заплакал. Наверное, человеческое сердце во мне умерло, и осталась лишь мертвая точка монга. Но и она была мертвая. Я плакал.

Рокот положил свою ладонь мне на лоб.

— Что это? Температура? У тебя температура?

— Не трогай...

— Ты что же... поверил ему... поверил? Да ведь всем известно, что он ненавидит тебя лютой ненавистью. Он так хочет быть тобой, ной него никогда ничего не выйдет!

— Не трогай.... Уйди...

— Да ты послушай, любой факт, любую реальность можно вывернуть, испоганить.

— Молчи... я тебя умоляю. Это правда.

— Не знаю, что он тебе сказал, но это не может быть правдой. Кто может знать, что есть правда.

— Уйди... прошу. Мне очень плохо.

— И все же... Я уверен только в одном: она любила тебя. Любила больше, если бы ты был действительно ее ребенком.

— Она слепила тебя, сделал. Она свою плоть и кровь в тебя вложили. Ты был ей больше чем сын. Ты был ее жизнь.

— Молчи... ты врешь, и зачем? Зачем ты так? Я ведь знаю, что все не так.

— Ведь она больше не делала экспериментов после тебя, так? Никогда! Она могла бы заработать на тебе кучу денег, просто кучу!

— Она хотела сдать Герольду готовый продукт!

— Не смей так думать! Не смей, она мать тебе.

— Она мне никто! Она мне чужая женщина, вырезавшая во мне себе игрушку! Я ненавижу ее!

— Да? Ненавидишь? А почему тогда ты умираешь от боли?

— Потому что... потому что... если

— Это правда, что я не был нужен ЕЙ, если это правда, что у меня не было матери, то зачем мне тогда все остальное? Если у меня никогда не было мамы? Ведь все другое тогда не имеет значения. Я ведь жизнь сверял по ней! Я любил только из-за того, что она мне внушила, что я могу любить и быть любимым! Я боролся за жизнь, я терпел побои и издевательства, я продавал людей и монгов только для того, чтобы вернуться к ней! На Луну, к ее саркофагу! В ее купель! А если нет там любви, то зачем тогда все? Если делала она меня как игрушку, как куклу, как уродца, то жизнь мне тогда зачем?

— Тебе нужно время.

— Это не поможет.

— Тебе нужно время для того, чтобы все вспомнить. Просто вспомнить свою жизнь такой, какой она была на самом деле. Помнишь, как ты всегда рассказывал: я потомственный Лунянин, 7 поколений предков моей матери, дамы Елены, были Лунянами. Так? Просто сядь и проговори все на диски. Просто вспомни, как все было. Это поможет тебе разобраться. Ведь память хранит в себе все, все ответы. Нужно только хорошенько встряхнуть ее. А если и не для себя, то сделай это для других. Расскажи, как это жить на Луне, на Земле, просто как вообще жить и не думать о том, монг ли ты, человек ли, гумн. Ты живое существо, с чувствами, мыслями, желаниями. Расскажи всем, как ты это чувствуешь. Расскажи...

Рокот молчал. А это случалось крайне редко. В том смысле, что он молчал мыслями. Я не мог понять даже то, в каком настроении он был. Он не блокировал сознание. Он просто молчал.

— Что? Что случилось?

— Случилось?

— Ну да... нельзя ни о чем не думать.

Вот оно... мелькнуло... я почти поймал его сознание, но пробежавшая была мысль была так скоротечна, что я не успел сконцентрироваться на ней и понять, что же беспокоит его. А это была беспокойная мысль. Это единственное, что я мог сказать об этом. Вот еще и еще. Рокот пытался не думать, но нельзя запретить себе этого. Сознание можно контролировать, но предательские мысли всегда найдут способ улизнуть из бастиона запрета.

— Тебя отправляют на Землю.

— Я знаю.

— Нет...

— Да я давно об это знаю.

— Нет... это не то, чего следовало бы ожидать.

— Тебя просто отпускают. Так решила комиссия. Комиссия монгов на Андромеде.

— И?

— Тебе дают свободу действий.

— Как это?

— Тебя просто высадят в определенном месте и все.

— Зачем?

— Как сказать... Тебе некуда идти. Ты вечно приговорен к обитанию на Земле. Более того... в твой мозг, здесь, вживили чип... и теперь... любой криг вычислит тебя. В организацию тебе хода нет. Там ты станешь подопытным, подследственным... что хочешь. Ты будешь скрываться от кригов, от организации, от всех и потом поймешь, что единственное, что тебе осталось — так это сотрудничать с монгами. Монги смогут нейтрализовать действие чипа, но в том объеме, в которым им это удобно. Они предложат тебе головокружительную карьеру в политике, бизнесе, где захочешь, они вырастят из тебя президента.

— Я не хочу.

— Они хотят, чтобы ты сам понял, что у тебя нет выбора. Они хотят, чтобы твое решение было добровольным. Полу добровольным, скажем так. Они решили, что иначе ты бы все равно попробовал уйти от монгов. Теперь они хотят показать тебе, что все, что тебе остается, это прийти к монгам. Только так. Они хотят сэкономить время и средства.

— Что мне остается?

Рокот думал. Я видел его мысли, я знал его мысли, и они радовали меня.

— Ты сможешь, я не знаю как. Ты должен быть умнее их, ты должен быть лучше их. Ты сможешь.

— Да. Мы попрощаемся?

— Обязательно, — он подумал об этом уверенно, и я не сказал ему "прощай". Впрочем, я не помню, чтобы я прощался когда-либо с лучшими... пусть не людьми... но с лучшими живыми существами в моей жизни.

Ближе к времени ужина, я понял, что мы опустились на Землю. Вошли незнакомые монги и стали быстро-быстро говорить, подталкивая меня к выходу:

— Тебе не выдадут ни денег, ни одежды, ни еды, ни воды. Ты должен понять сам, что мы нужны тебе. Все, что мы даем тебе — это вот эту коробочку. Внутри — кнопка. Нажми на нее тогда, когда ты сам сделаешь все выводы. За тобой не будут следить, и если ты попадешься на криг, твоя кожа сгорит, и твоя плоть отомрет. Ты накажешь себя сам. Держись вдали от крупных городов и полицейских патрулей. Не подходи близко к зданию почт и магазинов, не разговаривай с мужчинами в униформе или штатскими с военной выправкой. И помни... только нажми кнопку.

Яркий свет сбил меня с ног, и кто-то сильно подтолкнул сзади. Я упал на колени и стал водить вокруг головой с незрячими глазами. Я встал на ноги, вытянул руки и пошел куда-то, куда сам не видел. Я падал и вставал, падал и вставал. Я брел куда-то, натыкался на что-то. Но я не сылашл никаких шумов, только ветер. И я не чувствовал ничего, только солнце и изредка попадающиеся деревья. Я шал и падал, шел и падал. Я падал...

& nbsp;

Я проснулся от того, что почувствовал, что все во мне отдохнуло, все выспалось, все отнежилось

Всласть. И тело, и душа, и память моя.

В последние дни, проснувшись, я еще долго не открывал глаза: не хотелось. Не хотелось в реальность, не хотелось думать, да вообще ничего не хотелось. Но больше всего меня раздражал... я сам. Я ненавидел то, как я выглядел, я презирал свое новое сознание, меня мутило от моего собственного запаха. Обычно я глядел на свое тело, на руки, ноги, вспоминал то, как на самом деле выглядит моя плоть, как пахнет моя кожа, и мне хотелось избавиться от всей этой груды чужой плоти, чужого мяса, кожи.

А оказалось, просто мозг был болен.

А в тот день, я проснулся и понял, что все прошло. Я поднял ладонь к глазам. Растопырил пальцы, посмотрел сквозь них. В потолке амбара, а я чудесным образом оказался именно там, были щелки и сквозь них лился нежный утренний свет. Солнечные лучи, обваленные в присыпке амбарной пыли, прилипали к моим пальцам, окрашивая их в золотистые тона. Я больше не презирал мое тело, я снова чувствовал его. Чувствовал свои пальцы, свои ладони.

Я приподнялся на локтях, огляделся. Что-то серое, ароматное, было рассыпано по всему полу. Я лежал на целой груде этой серой стружки и вдыхал запахи. Кое-где в серости проглядывали цвет, но это были какие-то удивительные цветочки: они были сухие, плоские и... ароматные.

И я пах этой серой пьянящей массой, этой сладостью и теплотой. Я больше не мучился от собственного запаха, мне он даже начинал нравиться.

Тело было все еще немного сонным, но эта сонность согревала и радовала, а не мучила.

Было утро, шло лето, вокруг было полусветло, полутемно. И я чувствовал себя счастливым... хотел сказать... человеком. Да какое дело! Мне было все равно, кто я такой. Я Лунянин. Я имею гордость, сознание, чувства. Я имею право жить, любить и быть счастливым! И мне плевать на то, что думали по этому поводу другие. Я просто был счастлив.

Нет такого закона, нет такой морали, что лишала бы меня права на жизнь, значит никто не смеет отнять ее у меня. А если, скажем, вы вынуждены жить в обществе, где смеют притеснять живое существо, будь человека, будь монга, будь Евро, будь славянина за то, что он не такой, как остальные, если кто-то смеет говорить вам как вам жить и кем быть, то наплюйте вы на это общество, соберите денег и летите на Луну! И помните: не меняйте себя, не подстраивайте себя под других. Просто уважайте себя за то, что вы такой, какой вы есть.

Я нащупал коробочку. ТУ коробочку, с кнопкой. Я вырыл ямку в серой пахнущей массе и положил коробок туда. Потом я закопал его и прикрыл какой-то ветошью. Пусть лежит себе, может, кто-нибудь когда-нибудь случайно и докопается до него и вызовет монгов. Но это уже не будет иметь ко мне никакого отношения.

Я внезапно почувствовал боль в голове, и секундой позже что-то горячее потекло по моему уху. Я дотронулся до мочки и испуганно отдернул руку — нет, то была не кровь. Что-то вязкое, черное, липкое... Я попробовал ощупать ухо и почувствовал что-то твердое, прямо у входа в к ушной раковине. Я наклонил голову чуть вбок — и крошечный черный предмет скатился мне на плечо.

Тогда я понял, что моя мама любила меня, любила всегда. И она не собиралась делать из меня раба, она хотела сделать из меня свободного... пусть не человека... но свободное живое существо... свободный разум. Это был чип.

— Когда-нибудь, — однажды, очень давно уже теперь, моя мама сказала мне: ты узнаешь, что аткое механизм самоочищения. Обычно этот процесс весьма примитивен и сводится к собиранию ядов в почках, фильтрации веществ печенью и выводом некоторых элементов через поры кожи. Но можно сделать больше.

— Сделать что?

— Сделать человека свободным.

Я благодарю Господа Бога моего за то, что он позволил мне запомнить эту фразу и не забыть ее с годами. Он позволил мне понять любовь. Любовь — это делать человека счастливым, любовь — это делать человека свободным.

Я вышел из амбара и побрел по пыльной дороге. У меня не было документов, у мен не было денег, но я шел к своей жене, и я собирался увезти ее на Яб Пу.

Солнце уже припекало. Грело шею, плечи. Ветер доносил лишь шорох высокой травы. Я подумал, что мне будет недоставать этого немного. Я уже привык к солнцу, привык к тому, что оно может быть приятным. Привык к ветру, к траве. Но если все это надо было получать только с чьего-то разрешения, то ненужно мне было этого, не нужно.

Я никогда в жизни прежде не ходил так много. Но идти было так легко и приятно, что т ноги не болели, и просто хотелось подпрыгнуть и вскрикнуть что-нибудь. Что-нибудь веселое.

Меня забрал первый же патруль, но, увидев вживленные в мою правую руку оптоволоконные провода, побоялись проверить меня, одели в патрульную форму и отправили на служебном спутниколете в Крым.

Солнце было уже высоко и, спускаясь с трапа, я чувствовал, как оно обожгло мое лицо, отвыкшее от него. В нос ударили теплая струя воздуха, и я чихнул. Тут же услужливый работник трапа протянул мне антигрипповый носовой платок.

— Спасибо, приятель, но ты лучше дай мне знаешь что... я взял его мини лазерный генератор, проверил заряд и очень медленно пошел домой. К Зоре.

— Я вдыхал обжигающий кипяток воздуха, намеренно подставлял лицо солнцу. Я хотел обгореть, я хотел заболеть... Мне так нравилось снова чувствовать тело. Чувствовать себя живым, дышащим...

Мимо бежали дети. Заметив сбоку на моем плече генератор, засуетились вокруг меня.

— Дяденька, дайте потрогать.

— Ой! Оно настоящее!

— Дяденька, дайте пульнуть. Мы маленьким зарядом, только листья с дерева сорвем, не больше.

— Не дадите? Ой, ну вы жадный...

— Он жадный! Жадюга! А мне дядя давал, да...

Я подумал, что ребенка можно будет усыновить. В конце концов сколько таких мальчишек живет в сиротских домах. Можно будет взять двух или даже трех. И девочку, совсем маленькую, чтобы братья защищали ее и заботились о ней. Мы бы поселились в Яб Пу, в большом С-кемпинге, где-нибудь поблизости с Семеновичами.

Я стал тяжело дышать, ноги обмякли. Дом. Наш дом. Сейчас я войду и увижу ее. Родная... она испугается... закричит, а потом расплачется и бросится мне на шею. И мы будем долго-долго говорить. Я как-нибудь постараюсь убедить ее улететь на Луну. Мы просто сбежали бы ото всех: от монгов, от гумнов, организации, Земли.

Я свернул на соседнюю улицу, чтобы купить ей цветы. У меня не было денег, и я просто приложил правую ладонь к экрану кассы. Наверное, не хорошо было покупать жене цветы за счет организации, но это было лучше, чем появиться перед ней с пустыми руками. Я выбрал самые дорогие: подснежники.