После Пламени. Корона Севера

— А теперь они где?

— Деревья-то? Не боись, обратно в землю вросли, к нам не явятся. Разве только если ветку сломаешь, то потом безлунной ночью к тебе... да не жмись ты к костру, шучу! Колдунство у этой Лютиэн хоть и могучее, да недолгое оказалось. И силу всю она отдала, сколько было. Померли они вскорости с Береном. И Солнце-камень сыну оставили, Диору. А тот, как родителей схоронил, в Дориат подался с женой и сыновьями, королем там стал. И дочка у него родилась, Эльвинг. Говорят, на бабку свою, Лютиэн, очень похожая.

11

Нас стало меньше. Еще меньше. Четверо ушли к синдар. Прости, мол, Коркион, но не можем своим не помочь. Не примут — станем сами гномов бить, засады устраивать. Герои...

Мне-то прощать им нечего: с остальными спутниками забот хватает. Досадно только от глупости. "Своим помочь"! Так и не поняли ведь: у нас нет "своих"! Все "свои" — здесь. Изгои среди нолдор, чужаки среди остальных племен. Прошлое перечеркнуто, будущее сомнительно, дома нет... Впрочем, дом-то у нас появится! И будущее мы создадим себе сами. Только вот — где?

Найти бы в Арде место, где нет Поющих! Ни тех, что с Мелькором, ни его врагов — никого. Строить жизнь самим — так ведь нет, не дадут... творцы мира! Забавно: сколько разговоров о том, что Арду они создали для нас, Воплощенных. Ну, да, создали, но ведь не оставили нам, не ушли! Я свой первый камень сумел в конце концов подарить — когда понял, что будут и другие, сколько угодно, и даже еще красивее. А Поющие... что же, им по силам сотворить только один мир?

— Коркион, куда теперь?

Туивен ласково касается руки, заглядывает в глаза, и я невольно улыбаюсь: что за дело мне до этих... творцов, когда Лисенок — вот она, рядом! Саурон найдет нас? Может быть, и найдет, тогда и стану думать, как поступить. А пока...

— Устала, милая?

Я легко подхватываю ее на руки, прижимаю к себе. Горная тропа — вернее, ее подобие — узка и опасна, но Мелькор меня и не по таким гонял. Как ни относиться к Поющим, а ему я все-таки благодарен. Пожалуй, главное, чему я научился в Ангбанде — выживать. И не сдаваться.

Мы пойдем на восток, подальше и от Поющих с их экспериментами, и от сородичей, которые нас отвергли, и от гномов, с легкостью забывших дружбу. Перевалим горы, повернем на юг и отыщем новую землю — ту, которую сможем назвать своей.

Я говорил об этом снова и снова, подбадривая спутников. Пока не поверил сам.

— Здесь красивые цветы — пронзительно-синие, — шепнул я на ушко Туивен. — Когда-нибудь я сделаю тебе сапфировый венец, как будто сплетенный из них...

Я осекся, внезапно почувствовав: мелодия мира стала другой. Орки! Нет, не орки — орк. Он, похоже, один. Странно. Обычно они охотятся стаей. А этот — изгой? Или разведчик?

Я быстро поставил девушку на землю.

- Беги назад! — велел мысленно. — Предупреди остальных. Только осторожно: постарайся слиться со скалами. Я тебе показывал, как.

-Что случилось? — она тоже вслушалась. - Орк один. Справимся.

- Неподалеку могут быть другие. Я прослежу за ним.

- Я приведу подмогу.

- Не вздумай! Ждите меня.

Хорошо, что я решил сначала разведать путь. Но вот Лисенка брать с собой не следовало. Расстаться не мог, дуралей влюбленный!

- Не медли, Туивен! Это всего лишь орки. Я с ними разберусь.

12

Мясо внезапно исчезло. Оба мяса. Дразнящий запах еще чувствовался, но увидеть добычу, прицелиться — нет, не выходило. И тихо стало: ни голосов, ни шороха — ничего.

Горы съели квынов? Нет, мы приносили жертву недавно: Кабан не успел снова обойти небо. И горы были довольны. Горы обещали хорошую охоту, много еды.

Но квынов нет — только запах. Мясо хитрое, прячется? Может быть. Надо было взять с собой других охотников. Но они не умеют держать язык за клыками. А квынов мало, все племя досыта не наестся. Драки начнутся. Плохо.

Я осторожно вылезла из дырки в скале, где пряталась в засаде. Забросила за спину лук, взялась за ножи — так вернее.

— Стоять!

Голос раздался сзади. Как мясо оказалось у меня за спиной?! Я развернулась мгновенно, ткнув одним ножом в морду, другим в брюхо квыну. Мимо! Враг двигался слишком быстро, мясо так не умеет.

Удар по ногам, другой под дых, и я оказалась на земле, а квын сверху. Сейчас перережет глотку, потом сожрет.

— Где остальные? — спросил враг.

Глупый! Со стаей ему в одиночку не справиться. Впервые, что ли, охотится? Непохоже.

— Дай встать, — прорычала я. — Ты победил. Драться не буду.

— Вставай, — разрешил он, отпуская меня. — Но учти: я голоден. Дернешься — съем.

Я неуклюже заворочалась: пусть квын думает, что побил меня сильнее, чем на самом деле. Пусть стережет плохо. А еще — мне нужно было время подумать. Выговор у этого мяса был необычный. Квыны, даже те, что по-нашему понимают, всегда тянут слова, точно подвывают. А этот — и не тянет, и не взрыкивает, как ор-хаи. Говорит — будто камешки постукивают, перекатываются. Очень похоже на... госпожу Тарити?!

— Ты из Арг-бада! — я недоверчиво уставилась на странного квына.

— Из Ангбанда, — кивнул он. — Повелитель Мори. Властелин хочет знать, верны ли ему здешние орки.

Великий! Он не забыл обо мне! А я приносила жертвы горам! Великий мог разгневаться, что не ему.

— Дичи мало было, — я оттопырила губу и втянула живот, стараясь казаться печальной и очень-очень голодной. — Мы жертвовали, сколько могли. Только чтобы не подохнуть.

— Истощенной ты не выглядишь, — Мори окинул меня взглядом, словно все-таки сожрать примеривался.

— Я сильная, — я расправила плечи. — Выжила. Слабые сдохли. Но ор-хаи невкусные. Повелители не едят ор-хаев.

— Пока что я не стану тебя есть, — пообещал он. — А дальше посмотрим. Как твое имя?

— Шагри.

— Почему одна охотишься?

— Вас мало. На всех не хватит. Другие пусть зайцев едят, кабанов едят, оленей. Я мяса хотела.

— А зайцы — не мясо? — удивился Мори. — Ах, да, конечно! Значит, так, Шагри. Кто вожак в твоем племени?

— Буршах Косматая Глыба — вожак. Я — шаман. Я с Великим говорила, — похвасталась я. — Он услышал меня. Стрелы отвел, огонь отвел, туманом врагов со следа сбил.

— Вы воюете? — он нахмурился. — С кем?

— Не воюем, — я мотнула головой. — Это давно было. В Горбатой земле. На нас напали квын-хаи. Сильные. Много. С ними пришли белые волки и олени без рогов. Всех наших убили. Но я говорила с Великим, и он услышал, он спас. Другие глупые — не звали его, не просили помочь, драться пытались, стали мясом.

— А почему ты не в Ангбанде? Почему здесь?

— Кто в Арг-бад приходит, там остается. Насовсем. Там таких много, кто говорит с Великим. Здесь — я одна. Шаман. Ор-хаи боятся меня, слушают. Хорошо.

— Ладно, Шагри-шаман. На дичь здешнюю мы если и поохотимся, много не съедим: идем мимо, идем быстро. Земли ваши нам не нужны. Вы не мешаете нам — мы вас не трогаем.

— Квын-хаи придут и уйдут, — повторила я давние слова госпожи Тарити. — Ор-хаи останутся... Повелитель Мори, а в твоей стае нет таких, кто тебя не слушается? Добычей не делится, Великому жертвы не приносит?

Я сглотнула слюну.

— Нет, Шагри, — строго сказал он. — Эти квыны говорили с Великим, все. Он очень разгневается, если ор-хаи на них нападут.

— Не нападем, — вздохнула я. — Мы будем смотреть в другую сторону.

Квын-хаи придут и уйдут. А я останусь. Без мяса...

13

— Мне снова снился отец, — сказал Куруфин вместо приветствия.

Они явились без зова, без предупреждения. Все шестеро. Шестеро... Даже Маглор.

Маэдрос, стоявший лицом к окну, обернулся.

— Мне тоже, — поддержал брата Карантир. — Сильмарилл теперь опять в Дориате. Но у Диора нет на него никаких прав!

— Если мы будем медлить дольше, Враг опередит нас, — добавил Амрод.

Амрас кивнул, стоя плечом к плечу со своим близнецом.

— Маглор? — тихо спросил Маэдрос. — И ты?

— Отец снится и мне тоже, — почти виновато ответил Певец. — Стоит закрыть глаза, и он приходит. Зовет, приказывает. Сердится, но это бы ладно. Только вот, Маэдрос, он... он просит меня, и я не могу, понимаешь, не могу отказать!

— Мы идем на Дориат, брат, — спокойно и просто подытожил Келегорм. — Ты с нами?

Как же все повторяется! И не откажешься, потому что они все равно пойдут, и если погибнут, ты не сумеешь ни забыть, ни простить себе, и рядом с окровавленным лицом Фингона будешь вновь и вновь видеть их лица, потому что совсем не спать ты не сможешь.

— Я с вами, — Маэдрос медленно кивнул, в рыжих волосах вспыхнули и погасли солнечные искры.

Дориат еще не вполне оправился после войны с гномами. Там сменился правитель. Хранимое Королевство было не то, чтобы совсем беззащитно, но ослаблено достаточно, чтобы у сыновей Феанора с их поредевшим войском появился шанс на победу.

Маэдрос взялся за подготовку к походу с неожиданной для братьев энергией. К уцелевшим нолдор присоединились сохранившие им верность люди и даже кое-кто из гномов. В середине зимы воинство сыновей Феанора пересекло границу Дориата.

Защитники Хранимого Королевства пытались огрызаться и даже пару раз отбрасывали нападающих от столицы. Но жители Дориата, много веков проведшие за магической Завесой, не могли сравниться с опытными бойцами нолдор, выжившими в нескольких войнах с Ангбандом и гораздо лучше вооруженными.

Диору пришлось отступить. Сначала к столице, потом — шаг за шагом отходить вглубь подземных чертогов Менегрота, уже без надежды отбиться — разве что отсрочить развязку.

— Стойте! — Маэдрос успел вовремя.

Его братья почти добрались до Диора. Почти — потому что король и его пятнадцать... нет, уже двенадцать товарищей сражались отчаянно, и убитых нолдор вокруг лежало немногим меньше, чем синдар.

— Я буду говорить с королем Дориата, — торопливо объявил Маэдрос.

Воины остановились.

— Отдай нам Сильмарилл, — старший сын Феанора посмотрел в глаза Диору, пытаясь хотя бы взглядом передать то, что не мог сказать мысленно: я не хочу твоей смерти, но иначе я не сумею спасти тебя.

— Отдать? — хрипло спросил король.

Закашлялся и вытер губы тыльной стороной ладони, размазав по лицу кровь.

— Он наш по праву! — не выдержал Келегорм.

— По какому праву? — вскинул голову Диор. — Мои мать и отец ценой жизни вырвали его из рук Моргота, пока вы отсиживались...

Договорить он не успел: Келегорм бросился вперед с яростным воплем, целя мечом в грудь врага, и достал бы неминуемо, неотвратимо, но сын Лютиэн внезапно метнулся вбок и вниз, отбрасывая оружие, вытянув вперед руки... нет, когтистые лапы. Огромный черный волк прыгнул на Келегорма, сбив того с ног. Клыки впились в горло, ударила струя крови.

— Тварь Моргота! — оторопело выдохнул Карантир.

Нолдор замешкались — всего на несколько мгновений, но зверю хватило этого. Челюсти сомкнулись на правой руке Куруфина, хрустнули кости. Клинок Карантира ударил волка в бок, одновременно с ним в тело чудовища вошли две стрелы. Зверь коротко взвизгнул, дернулся, но вместо того, чтобы упасть, снова взмыл в прыжке, опрокинул Карантира и подмял его под себя, вгрызаясь в шею.

Куруфин замер, полусогнувшись, прижимая к груди то, что осталось от руки: ниже локтя висели кровавые лохмотья. И тут же осел на пол: меч одного из товарищей Диора пробил доспех, глубоко войдя в грудь принца.

Мир вспыхнул остепительно-белым. На миг Маэдросу показалось, что сейчас он сгорит, как сгорел Фингон — и пусть, так даже лучше. Легче, во всяком случае. Но враги отшатнулись в ужасе, а нестерпимое сияние больше не мешало смотреть. Наоборот, все теперь виделось неумолимо четко: убитые братья, раненый зверь, снова готовящийся к броску, занесенные мечи, готовые сорваться с тетивы стрелы. И никто больше не двигался: бойцы замерли, словно статуи, вроде бы даже дышать перестали.

Пара быстрых шагов, удар — исполинский волк больше никого не убьет. Нет, не волк: на окровавленные плиты падает синда. Черные волосы выбились из-под шлема... говорят, Диор был очень похож на мать. Знала ли она, что он такое? И Диор ли это? Или подменыш Моргота?

Еще удар, и еще. Последние защитники Дориата падают, не успев не только поднять оружие для защиты — даже заметить нападающего.

А потом сияние гаснет, и Маэдрос стоит, бессильно опустив руку с мечом. Потому что убивать больше некого. И защищать некого: братья мертвы, трое из шестерых. Не уберег.

— ...успели бежать... Унесли маленькую дочь Диора, Эльвинг. И Сильмарилл. Скрылись.

Он равнодушно кивает в ответ на доклад. Что-то настойчиво говорит Маглор.

— Умыться? — тихо переспрашивает Маэдрос. — Зачем? Кровь — ее ведь уже не смоешь.

— Сыновей Диора отвели в лес и бросили там, связанных.

— Кто?

— Воины Келегорма. Говорят: волчата не должны жить. Но брат, они же дети, мы не можем...

Дети. Только вот, чьи? Диора? Подменыша?

— Не можем, — соглашается Маэдрос. — Мы их найдем. Конечно.

Не найдем. И искать не будем. Там у них есть шанс выжить. Обернуться волчатами, перегрызть веревки. А здесь воины убьют их. Вспомнят, как погибли Келегорм, Куруфин и Карантир, и убьют.

Можно, конечно, приказать не трогать пленников. Но это окончательно разрушит то, что еще осталось от единства нолдор. Нет уж, пусть юные оборотни выпутываются сами — в буквальном смысле.

Маглор кивает с облегчением. Сжимает плечо брата. Отходит. Он сложит о павших песню. Он может это — выплеснуть все в мелодии, в словах, точных, горьких. Ты — будешь молчать. Руководить: в разоренном Дориате много работы. И видеть сны.

14

— Времени у нас не осталось, — сказал Мелькор. — Надо убирать Гондолин.

Почему он выбрал для разговора Зеркальный чертог? Красивый зал, да. Но неуютный. Уходят вдаль бесконечные призрачные коридоры, и под ногами такая же зеркальная пропасть, и над головой — бездна. Шевельнешься — и бессчетные отражения в точности повторяют движение. Каждая нота твоей мелодии порождает многократное эхо. Когда-то я считала это забавным. Теперь мне отчего-то жутко.

— До сих пор ты не спешил, Властелин, — заметил педантичный Саурон. — Что изменилось?

— Пал Дориат, — пояснил Вала.

"Пал, пал, пал, пал, — тревожно откликнулись отражения. -Дориат пал".

Я невольно поежилась.

— Маэдрос потерял троих братьев и большую часть войска. Назад в Оссирианд ему пути нет: синдар не простят резни, устроенной в Менегроте. И уйти на юг или за Синие горы он не сможет.

— Почему? — удивилась я. — Те, кто подстрекали к войне, мертвы. Маглор полагается на старшего брата, а близнецы всегда ему в рот смотрели, ты сам говорил.

— Насколько я знаю нолдор, именно теперь у Маэдроса не остается выбора, — Мелькор пожал плечами. — Иначе получится, что его братья погибли зря. Нет, он уже не остановится, пока не получит Сильмарилл. Будет понимать, что делает глупости, окончательно сломает собственную мелодию, погубит еще массу народу, но отступить не сможет.

— И за помощью он пойдет в Гондолин, — подхватил Саурон. — Больше некуда. Кстати, он знает, куда унесли Камень?