Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

Андрей прошёл обычный путь восприятия новой идеи: от полного отвергания "с порога" к размышлению и наконец, к принятию. Происходило это не мгновенно. Он — думал.

Что, похоже, в те весну-лето и жизнь мне спасло.

Жизнь-то продолжалась, я там всякие дела-делишки... сотворял. Боголюбский мог бы и... Но он — думал, искал "зерно". Отчего и не рубил мне голову.

После мы не раз с ним о том говорили, ругались временами. Но оба, вложившись в тот "план" своими умами, своими чувствами — выбросить уже не могли.

Пришли с Суханом и Резаном к Сухим воротам. Почти сразу и проводник наш с конями и коневодами подъехал.

Кони добрые, а тавра Суздальского князя нет. Видать, Боголюбский серьёзно озаботился сохранением секретности нашей миссии.

Это хорошо. Потому как личный герб Боголюбского у меня вызывает эстетическое... неприятие. "Мужикашка после излишеств". Такая... полураздавленная, во все стороны вяло изгибающаяся рюмка с уныло повисшим влево отростком на ножке.

Вот до чего довела Рюриковского "Рарога" святорусская жизнь! Рюриковичи стали ближе к народу! Даже в символах.

— Как пойдём, мил человек?

— Укажу.

И всё. Неразговорчив наш проводник.

Вьюки на княжеских коней перекинули, в сёдла взобрались, Резан с нашими конями — домой, к Лазарю в усадьбу, а мы — за ворота. Как посад за спиной скрылся — проводник погнал в галоп. Ко Владимиру.

— Ты куда нас ведёшь?!

— Куда надо.

Та-ак. У меня снова паранойя проснулась. А не подкинул ли мне Боголюбский кое-какого "сусанина"? А может мужичок и вовсе... из врагов-недругов?

Чуть не доехали до Владимирских предместий — приняли в сторону, объехали город лесом. Вести девять коней по тропинке в заснеженном лесу... то ещё занятие.

Уже хорошо за Владимиром выехали к реке.

— Во вьюке — шапки, кафтаны, уздечки. Перемените.

Шапка фирмовая — гонцовая. Или правильнее — гонецкая? Гонечная? С бляхой.

"Не в свои сани — не садись" — русская народная мудрость.

А в "не свою шапку"? — Не рядись?

"Рядимся".

Переоделись, коней перевзнуздали. Хорошо хоть сапоги свои оставили — у меня подъём высокий, не всякая обувка подходит.

Проводник походил кругом, похмыкал.

— Кафтан — как на корове... Хотя под шубой... Ладно. Спросят — кто, куда — отвечай: по надобности князя Суждальского.

Подумал, ещё раз осмотрел.

— Ежели сильно спросят... Новики. Первая гоньба. Это-то по вам и так видать. В Торопец с княжьей грамотой. Грамота у старшего, у меня. А так... помалкивайте. И по слову моему — бегом бежать.

Ещё подумал.

— В сёдла.

Сели и поскакали. Куда-то. По замёрзшей реке, в направлении... где-то между западом и севером.

Вот тут я и понял. Почему княжеских гонцов так берегут да столько платят.

Факеншит уелбантуренный! Я ж вроде не сильно хилой мальчишечка! Но, блин, с коня слезал — на четвереньки упал. Ноги не держат, спина — сплошная боль, ресницы смёрзлись — глаз не открыть. А проводник приговаривает:

— Ты не с себя ледок снимай, ты у коней из ноздрей сперва выковыряй.

"Вестовой скок". 6 через 6. Каждые два часа — смена коней. Мы — не древние монголы, которые, как говорят, на скаку с коня на коня перескакивали. У нас остановка, переседловка. А подпругу на морозе расстегнуть, да заново затянуть... Пальцы — в кровь. А этот... Даже облизнуть не даёт! Бегом!

У нас "облегчённый вариант": после 6 часов скачки проводник приводит в селение. Где есть двор, в котором нас примут. Не надо толкаться во все ворота:

— Дайте воды напиться! А то так кушать хочется, что переночевать негде!

Не надо тратить время на торг, на уговоры хозяина:

— Ногата — постой, корм, коню овёс.

— Не... давай по три. За каждое. А то иди — ищи дурака.

Тут "дурака" до нас нашли. Или — назначили.

Корм — крестьянский. Вчерашний хлеб да сутошные шти. Есть — аккуратно.

Да не в смысле манер! Смотри внимательно — что в рот кладёшь.

* * *

Как отличить за столом офицера парусного флота 18 в.? — Очень просто: взяв в руки кусок хлеба, он, обязательно, навешивая, например, "лапшу на уши" о заморских удивительностях благородным барышням, постучит им об стол.

Зачем? — Червей стряхивает.

На европейских флотах важной частью рациона были галеты — сухари из пшеничного хлеба. В них размножались мучные черви. На русском флоте кушать червей — привилегия благородных. Матросам давали ржаные сухари — в них червяк не живёт.

* * *

Холеры до 19 в. ещё нет, дизентерия, вроде, не по сезону. А вот травануться несвежим — запросто. Но корм есть — самим варить не надо. В избах тепло. Хотя, конечно, черно. И дышать... глаза режет. Тараканов с клопами и блохами... коллекции. Вши — не везде.

Ничего нового: подобные "коллекции" путешественники по России подробно и разнообразно описывали вплоть до... до большевиков? Потом как-то чище стали жить, лучше.

Чище?! Лучше?! При коммуняках?!! — Пропагандонизьм кровавой гебни!!!

Кров и корм есть. Боголюбский прообразы почтовых ям (или правильнее — ямов?) устраивает. Не новостройки — станции со смотрителями, как у меня, а навешивает на избранного каким-нибудь окольничим смерда повинность — дать гонцам постой и корм. Уровень сервиса... из-под палки после мордобоя.

Смены лошадей нет. Дорого это — добрых лошадей держать. Нет, естественно, и курьерских троек времён Императорской России — гонцы идут верхами.

Кони — твои. И забота о них — тоже твоя.

С седла свалился, покряхтел от... ощущений в разных местах и за работу. Не в тепле отсиживаться-отогреваться — коней на дворе, на морозе расседлать, да выводить, да напоить, да тёплой водой вымыть, да вытереть насухо. А конь-то, знаете ли, скотинка немелкая. С обширной поверхностью сложной конфигурации. Зерна насыпать да посмотреть, чтобы там ничего худого не было. Той же спорыньи или острого чего. Обязательно осмотреть копыта, бабки, спину, губы, где удила...

Коней у каждого — трое. Ни одного надолго оставлять нельзя. Одного выводил, второго, третьего... Снова к первому — уздечку снять... Всё? Поставил в конюшню, овёс хрупают? Теперь потники — на просушку, седла — на подвес, уздечки — на распялку. Да проверь каждую вещь — цела ли, не истрепалась ли? Темно? Не видать? — Каждый ремешок через пальцы пропусти. Замёрзли ручёночки? Чувствительность потеряли? — Суй себе под рубаху или в штаны — отогревай. Ощущение... Ледяным по голому... И — следующий... фрагмент упряжи. Ежели где шов пополз — бери шило, дратву... Твоя забота, никто за тебя править не будет.

Теперь вьюки в дом и можно о себе вспомнить. Где потёрся, побился, приморозился... Промыть, смазать. Шапку, полушубок, намозоливший плечи — скинуть, сапоги, измучившие ноги — весь день в них приподнимался да прижимался — снять. И не заснуть с ложкой в руках, когда к столу позовут. А до того, хорошо бы руки помыть. Чего здесь зимой не принято. С мылом. Чего здесь вообще... А после — зубы почистить. Чего здесь не принято в любую погоду.

И завалиться на полу или на палатях. Развесив мокрые портянки у печки, почёсываясь от насекомых, дурея от ядрёного духа русской избы-полуземлянки, слушая плач больного ребёнка или захлёбывающийся булькающий хрип старухи, будто у неё внутри джакузи на форсаже работает. Кинуть под голову вьюк — подушки не предусмотрены, накрыться полушубком — одеял в "постельном комплекте" нет, ощутить измученным телом тесины полатей — перин не предлагается, забыться сном.

Простыни? Чистые?! — А это что?

Часика через четыре-пять — подъём.

"Ничто так не бодрит с утра, как незамеченный дверной косяк". Взбодрился?

И снова: скисшие щи, подгорелая каша из непромытой гречки, перепаренная безвкусная репа, мокрый, склизкий ломоть чёрного хлеба — хорошо, что без плесени, хорошо, что есть.

Конец зимы — с хлебом у крестьян... по-разному. Иной — божится, плачется. Но — врёт. Дай ему в морду. Чисто для душевного удовольствия — каравай от этого на стол не выскочит.

У иного... и самому хлеба нет.

Больная, тяжёлая голова от духоты, от угарного газа, сырая, вонючая одежда, узду накинуть и расправить, потник положить и сдвинуть, седло наложить, подпругу затянуть, вьюки навесить... Где в этой торопливой последовательности обязательных действий найти время и силы для ненужной именно сейчас роскоши — чистки зубов? Вы ещё побриться предложите!

Всё? Ничего не забыли? — На конь! Ходу!

Наш проводник сперва посмеивался, глядя на мои мучения. Что я из "вятших" — он знал. Ни бояре, ни холопы их, как он почитал Сухана, такого специфического, "вестового скока", не держат. Не монголы же!

На третий день я втянулся в это... издевательство над моей задницей. "Обдревнемонголился". Тогда он начал, хоть и недоверчиво, но поглядывать с уважением.

Меня спасала моя "беломышнутость". Ну, и общефизическая подготовка. Понятно, что конкретные мышцы у меня развиты недостаточно. Но хоть что-то. А генетически резко сниженная генерация молочной кислоты позволяла держаться долго. Дольше обычного святорусского "вятшего". Да и "рваный" режим сна мне не в новость — я сходно постоянно живу, сплю вообще мало.

Ну и упрямство моё: зубы чистить. Всегда. Руки мыть. Всегда. После подъёма — утром ли, вечером ли такое случилось — ведро колодезной воды на голову. Не просыпаюсь без этого.

Для разминки интеллекта — вспоминаю русские присказки. Например, на букву "о".

"Отец Онуфрий, обходя окрестности Онежского озера, обнаружил отливающего отрока... Отдайся — озолочу! — Отстань — оболью!... Отрок оборвал отцу Онуфрию отвратительный отросток".

Я — псих? — Да, я псих. Отойди, а то оболью.

Сперва дядя хмыкал, косился. Потом... уважительно. Но разговаривать по-человечески не начал. Только самое необходимое.

Я сам виноват. На четвёртый день он подходит и говорит:

— Тихое лето.

Я несколько... офигел. Я тут только ведро воды из колодца вытащил и на себя обернул. Ощущение... б-р-р... до рыка. Я, обычно, рычать начинаю. Когда такие... сильные впечатления.

Вокруг снег лежит, под ногой ледок похрустывает... А он такое произносит. Со значением. И руку правую к мне тянет.

Может, это какой пароль? Шпионский? Типа:

— Здесь продаётся славянский шкаф?

Мужик моё недоумение уловил, объясняет:

— Прозвание моё такое.

Виноват, не сдержался. Заржал по-лошадиному. Сами прикиньте: вокруг — сугробы в рост, на реке — лёд в аршин. И посреди всего такого скачет себе "Тихое лето". Льдинки из усов выковыривая.

Мужик обиделся, более не подходил. Я так понимаю, что насмешками над именем — его и в службе достали. Мне, честно, стыдно стало. Он же не виноват, что на "Святой Руси" родился, где такие имена в ходу.

Попытался извиниться. Не помогло. Он только скомандовал:

— На конь! Ходу!

"6 через 6". Как в уставе конно-горной бригады в 21 в. Идём рысью. То — лёгкой, то — ходкой. Скорость — 10-12 км/час. Как в уставе кавалерии Красной Армии в конце 30-х. 120-150 км/день.

Дружины Даниила Галицкого делали по 60-80 вёрст в день. Но там много народа, им ещё лагерь ставить, кашу варить. Монголы в военном походе, как и Святослав-Барс, котлов не возили, кашу не варили, шатров не ставили — седло под голову. Нам до них далеко — мы и становимся в тёплое место, и каша уже сварена, и команда у нас малая. Гоним.

Арифметические рассуждения типа: 12 часов, по 12 вёрст в час, итого — 144, обломались на первом же волоке. Между Клязьмой и Яузой десять вёрст. Два часа.

Так это ещё по-божески! Это нас все пропускают, это мы верхами идём. А мужички — возчики в санных обозах — вытягивают сани от реки наверх мало что не на своём горбу. Я их понимаю — сам как-то в Киеве с санями на гору лез. Здесь-то дровни гружёные, лошадке крестьянской такой подъём не одолеть.

Вот мужичок и старается: лошадку тянет, сани подпихивает. Тулуп скинул, весь мокрый, красный. Только наверх вылез, только дух перевёл да пот с лица утёр, а его плетью по плечам: не стой на пути, не закрывай проход княжьей гоньбе.

И кто виноват? Ведь и правда — не закрывай. Сделай в сторону два шага, там и место чистое есть. Но... "дярёвня", не приучены.

Просека к Яузе пробита широкая. А дорога по ней накатана в одну колею. С обеих сторон — сугробы в рост. Мы скачем, а мужички в обе стороны как тетёрки. В сугроб аж по хомут. А кто не успел — того наш Тихое Лето плетью подбадривает: не спи на пути, когда власть скачет.

Про эти дорожные сценки... я — уже. И — неоднократно.

Выскочили к Кучково. Я ж тут недавно...!

"Шумел, горел пожар московский, Дым расстилался по реке".

Фигня, Ванюша. Русь такой мелочью, как каверзы твоей лысой тыковки — не прошибёшь. Башни — сложены, пряслы — поставлены, люди на стенах суетятся. Внутри... Мельком со стороны глянул — пожарища видны. Хотя есть, в немалом количестве, и новые усадьбы. А посады, которые мы не жгли — даже больше стали.

Андрей восстанавливает погибшую крепостицу. Люди приходят. Кто неволей — княжескую повинность исполнять. Кто за денежку.

Я несколько взволновался: вдруг опознает кто.

Отнюдь. Сам-то я не маячил сильно, не торчал да не болтал. Слушал больше.

Интересно: народ про мой здешний плен, "русскую дыбу" в застенке, про штурм, "литву", пожар... и не вспоминает. Я ж тут чуть не помер! Неоднократно! Напрягался, рисковал, геройничал... Только про Кучковичей поймал одну расплывчатую фразу:

— Раньше, грят, лучше было.

А так-то... люди говорят о сегодняшнем. Что съел, чего сделал, какой мудак десятник, чего где болит, кто кого трахнул, когда в церкву итить, когда домой отпустят...

Смотри-запоминай, Ванятка. Вот так здешняя "глория" того... "мунди".

Не признал меня никто. Да и то сказать: пришли затемно и ушли под звёздами.

Что на Руси хорошо, так это зима. На реках лёд... ровный. Летом по здешним лесам так не поскачешь. И — снег. Он — белый. При свете звёзд...

"Ночь тиха. Пустыня внемлет богу.

И звезда с звездою говорит.

В небесах — торжественно и чудно!

Спит земля в сияньи голубом...".

А уж как луна вышла — и вовсе... Глаз красотой захлёбывается! И мы в этом... холодном серебре — скок-поскок. А по краям — чёрный лес стоит. Как в самом начале. Как в мои первые часы после "вляпа".

Как давно это было! Какой я тогда был... глупый. Ничего не понимал! Посадили бы меня в те поры на коня — и версты не проехал, слетел бы. А теперь... Не скажу чтобы уж так уж... Вот, к примеру, Чарджи... Но ведь выучился! Одно из многих умений которые дала мне "Святая Русь". А я — смог принять. И не околеть от такой науки.

Забавно мне — множество коллег-попандопул изображают из себя "источник мудрости". Это неверно — в "источник" водицы со стороны не добавишь. А здесь без этого никак. Не умеешь, не хочешь учиться у аборигенов — сдохнешь. А учить тебя никто особо не будет. Смотри, думай, делай. На каждого туземца смотри! Как он путилища расправляет, как жеребцу своему яйца моет... Не увидел, проспал, не понял... Хорошо, если просто стремя потеряешь да в снег улетишь. А то — голову сломаешь или коня угробишь.