6. Вольная Русь (Азовская альтернатива-6)

* * *

— Гнездюками на Сечи называли товарищей, имевших хуторок или поместье и семью. Большая часть старшины принадлежала к гнездюкам.

Параллели и перпендикуляры истории

Чёрное море, август 1644 года от Р.Х.

Если Срачкороб, забрался на идущую в арьергарде каторгу — из-за протеста против "неправильного колдовства" по кодированию его от алкоголизма — и переживал изменение своего семейного статуса, привыкал к мысли, что вскоре будет отцом, а заодно ставил на место вздумавших шутить над ним, то Аркадий путешествовал на флагманской баштарде. Там же пребывал и командир этой эскадры, Васюринский.

Поразмышлять нашлось время и у попаданца. Ивану довелось много внимания уделять управлению эскадрой и наведению порядка среди палубной команды флагмана. Составляли её, в основном, греки — все, как на подбор с жуликоватыми или откровенно зверскими физиономиями. В подавляющем большинстве они имели пиратский опыт, не говоря уж о контрабандистском. Грек-моряк и не контрабандист — оксюморон. Но вот с дисциплиной у гордых потомков эллинов были проблемы. Наиболее серьёзные регулярно лечились верёвкой и мешком, с судопроизводством по казацкому закону, однако если всех перевешать и утопить, то кто будет работать с парусами? Воспитанием прожженных авантюристов и разбойников вынужден был заниматься наказной атаман, а Москаль-чародей погрузился в размышления. Нарушать их никто не решался, связываться со знаменитым колдуном без крайне уважительной причины... таких дураков или совсем отмороженных на корабле не нашлось.

"Просто чертовщина какая-то! И время другое, и возможности-люди совсем иные, а столько параллелей... обалдеть. Наверное и в Древнем Египте нечто подобное творилось. Война началась, а самого нужного оружия дико не хватает, приходится клепать его, закрывая глаза на качество. Ничто не ново под Луной. Помнится, ТТшки довоенного и военного выпуска отличались кардинально, а теперь и у нас та же история".

Попаданец лениво, в который раз, размышлял о наверняка неслучайном сходстве ситуации, перемещаясь из промцентра Малой Руси в армию, везя с собой все склёпанные за последнее время револьверы и кулевринки. К скорострельным, казнозарядным, нарезным трёхфунтовым кулевринкам, с конической формой дна каморы, из особо прочной марганцевистой бронзы особых претензий не было. Разве что, главным неудобством стала необходимость серьёзно освинцовывать цилиндрическую часть снарядов — для предупреждения ураганного износа нарезов в стволе. Снабдить их вместо освинцевания более прогрессивными медными поясками пока не получалось — слетали они при выстреле. Несмотря на малый калибр, пушки удались, попаданец ими гордился. Добивали они куда дальше и, при этом, точнее, чем артиллерия всех потенциальных противников. А их снаряды — не шарообразные, а цилиндры с коническим наконечником — с взрывчаткой внутри, по разрушительности превосходили куда более солидные ядра тех же турок.

С револьверами, которых, казалось, жаждали все, дела обстояли куда хуже. Нарастить выпуск короткоствола никак не удавалось. Наоборот, еженедельные отчёты свидетельствовали, что производство падало, при росте затрат на него. Впрочем, проверки показали, что причиной этого стало не воровство, а в разы увеличившийся брак. Не помог и построенный недавно новый цех с большим количеством сверлильных, токарных и винторезных станков. Ставшие за них новички, как выяснилось сразу, обученные совершенно недостаточно, погнали сплошную некондицию. Уже в начале лета Аркадию пришлось бросать все дела в столице, оставлять семейный бизнес на супругу, в твёрдых ручках которой он без того пребывал, и спешить в Запорожье.

После нескольких мозговых штурмов, работая по восемнадцать часов в сутки, удалось остановить начавшееся падение производства револьверов. Кстати, решилась сама собой проблема лишнего веса, хоть эти дни зарядку не делал, зато стала мучить изжога после каждого приёма пищи. Порадовало сердце, на эти перегрузки не отреагировавшее. Пропавшие было после лечения сердечного приступа тени под глазами, приобрели такой размер, что сам себе Аркадий стал напоминать какого-то зверька с чёрными пятнами вокруг гляделок. Правда, вспомнить вид, или хотя бы род, не смог — не тем голова забита.

Туго приходилось далеко не только ему. Пахавшие последние полгода, как минимум, по шестнадцать часов в сутки работяги, даже самые опытные, замедлили темп труда и резко ухудшили качество продукции. Куда чаще, чем раньше стали ломаться станки, в больницу заметно увеличился приток людей с производственными травмами и обострившимися хроническими болячками. А менять выбывших нередко было некем. Совсем некем. Удалось — путём заранее спланированного резкого снижения скорости сверления и токарных работ для новичков и ограничения разрешённого времени пребывания у станков — хоть как-то предотвратить полный обвал. Не выдерживали люди, ломалось железо.

Чрезвычайно сложное, кропотливое нарезание стволов, попаданец волюнтаристки прекратил, приказав изготовлять гладкоствольные револьверы. В то, что новички смогут качественно делать тонкую работу, не верил, а "старики" вымотались до предела. Лучше гладкоствольный револьвер, чем никакого, всё равно это оружие для стрельбы в упор. Ко всему прочему встал вопрос и с острой нехваткой пороха — шведская война, такая нежелательная и ненужная, спалила большую часть его запасов. А продукцию-то крайне необходимо проверять, прежде чем отправлять в войска. О рентгеноскопии смешно было мечтать, не говоря о более навороченных исследованиях, осмотр же и обстук (пушек) — для выявления скрытых каверн в металле — никакой гарантии от разрыва изделия при первом же выстреле не давал. Вот и в перевозимой в войска партии оружия, половина не проходила испытаний стрельбой. Не то, что усиленным зарядом, даже простым — не нашлось пороха в Запорожье для этого.

Особенный колорит производству придавало недостаточно хорошее знание языка Малой Руси (украинского) большей частью инженеров, мастеров и простых работяг. Начальственный состав, в основном из немцев, учил язык старательно, но вновь прибывшие общались на родном или латыни, приходилось разговаривать с некоторыми через переводчика. Рабочие представляли же из себя настоящий интернационал: те же беженцы из Европы, по-прежнему охваченной фактически мировой войной, переселенцы с Балкан, Кавказа и Великой Руси, принявшие православие бывшие рабы — литовцы, поляки, турки, черкесы. К величайшему сожалению попаданца и Хмеля, местные селяне менять привычный плуг на работу у станков не рвались. Даже беднота, в селе перспектив не имевшая, на заводы не спешила — предпочитала в казаки подаваться.

"Интересно, бардак типа пожар, совмещённый с потопом и признаками начинающегося землетрясения — это только наша национальная традиция для военных действий? Или в других странах тоже похоже происходит? Вроде бы приходилось читать, что даже у немцев, знаменитых любовью к порядку, бардака было столько, что хоть с соседями делись".

Вопреки, казалось, здравому смыслу, все произведённые большие, осадные пушки везти к Стамбулу не спешили. Ещё в начале июня пластуны захватили все четыре крепости охранявшие Босфор. Три, Анадолуфенери, Румелифенери, Анадолухисары, малой кровью — уж очень незначительные в них имелись на момент взятия гарнизоны. Четвёртую, Румелихисары, пришлось штурмовать уже казакам с нескольких каторг. Пластунский налёт сорвался. Большая часть этих элитных бойцов невидимого фронта, участвовавшая в попытке захвата наиболее близкой к столице и самой мощной из босфорских крепостей, погибла. Для восстановления и без того немногочисленного пластунского корпуса — очень уж дорого обходилась подготовка его бойцов — пришлось привлечь в него черкесских психадзе, имевших сходную тактику действий. Благо на середину семнадцатого века почти все черкесские воины идеологически привязанными к Османам, а теперь Гиреям, не были. Гиреевская столица выслать помощь отчаянно отбивавшимся защитникам Румелихисары не успела. Конницы в ней не осталось совсем — последние сувалери и сипахи несколько недель назад, видя, что дело идёт к поеданию их боевых друзей, ушли к дарданельской переправе и отправились к основному войску оджака. Пехота же не поспела — пока разведчики, также пешие, выяснили подробности происходящего, пока удалось собрать у ворот достаточное количество вооружённых людей, выручать стало некого.

Большие пушки не спешили везти по нескольким причинам, но прежде всего потому, что брать штурмом огромный город не собирались. Хмель и старшина прекрасно представляли, сколько казацкой крови для этого придётся пролить, а врагов и без турок хватает. Стамбул намеревались взять измором, благо для этого имелись предпосылки — город голодал уже сейчас, причём, люто голодал. Ещё в июне, до возможного подвоза продовольствия из Анатолии, к городу подступили войска трёх балканских господарей — Молдавии, Валахии и Трансильвании и подошёл сквозь захваченный Босфор казацкий флот. Балканцы переправились через наведённые переправы в Азию, где, пользуясь отсутствием Гиреевской армии, рассыпались на отряды и занялись грабежом и людоловством. В Европе же на сотню вёрст вокруг продовольствие раздобыть давно было возможно разве что охотой — жившим вокруг грекам и болгарам пришлось сменить место обитания. Флот же полностью перекрыл возможность подвоза еды по морю и рыбной ловли вне Золотого Рога.

Перебирая в уме события последних месяцев, Аркадий наблюдал за действиями друга. Тот в это время построил распекаемых им матросов в ряд на палубе (ряд вышел неровным, стояли греки далеко не по стойке смирно, однако слушали командира внимательно). Иван, что-то объясняя, смахнув с головы казацкую шапку и зажав её в руке, размахивал оной, дополняя слова жестами.

"Эх, и с головными уборами у меня облом случился. Не желают казаки менять свои меховые страшилища ни на гречкосейные брыли, ни на ковбойские стетсоны. Упёрлись как бараны, из которых их шапки сделаны. А тут ещё вылезла такая "мелочь", как необходимость для производства фетра ртуть использовать. То-то мне шляпник сразу странным показался — надышавшись парами этого металла, не мудрено повредить рассудок. Фетр же из пуха бобров дороговат будет. Будем надеяться, что он прислушается к моим советам и перейдёт на шляпы из кожи и войлока".

Наказной атаман тем временем закончил пропесочивать подчинённых и направился к месту уединения друга. Хотя на галеасе присутствовали больше тысячи казаков, вокруг призадумавшегося колдуна образовалось свободное пространство в несколько квадратных метров. Иван подошёл, сел рядом, по-татарски, на палубу и попытался расслабиться, подставляя лицо ветру и солнцу. Шапку он так и не водрузил на голову, продолжал сжимать её в правом кулаке, видимо, просто забыв о головном уборе.

Вблизи стало особенно хорошо видно, как Васюринский постарел за последние годы. Встреть Аркадий так выглядящего человека в своём мире, определил бы его возраст в лет шестьдесят пять-семьдесят, между тем, ему было всего пятьдесят с малюсеньким хвостиком. Оселедец и роскошные, длиннющие, закрученные вокруг ушей усы, даже брови отливали чистым серебром — притом, что от природы атаман был брюнетом. Морщины образовали на лице глубокие складки, придавая ему мрачный, угрожающий вид. Зато глаза светились силой и волей.

"Не удивительно, что склонные устраивать хай по любому поводу греки, покорно слушали и кивали в ответ на выговоры. Спорить, настаивать на своём, при виде верзилы с таким лицом у большинства духу не хватит, даже если не вспоминать о его громкой славе колдуна. Зверюга зверюгой, того и гляди в волка перекинется и рвать в клочья вздумавших спорить возьмётся. Но... очень уж сдал он, судя по внешности. Хотя... может быть, просто устал, вымотался, как и я сам. Ох, нескучным выдался последний год, хотя назвать его весёлым язык не повернётся. Утешает то, что блюдя свой статус адмирала*, он теперь каждый день бреет лицо и голову, вон как пот на них блестит. Есть ещё порох в пороховницах, не ослаб казак. Будем надеяться, что и некоторый сброс мышц у него произошёл не из-за раннего старения, а из-за огромной нагрузки и, в связи с занятостью, недоедания. В отличие от меня, Иван сала так и не накопил, вот и теряет мышечную массу".

— Устал?

Васюринский чуть помедлил с ответом, поиграл в задумчивости губами.

— Ты знаешь, нет. Вот только чего-то...

— Плохие предчувствия?! — встревожился Аркадий. Плохие предчувствия у характерника — почти гарантированные грядущие неприятности, причём, наверняка, крупные.

— Нет, ничего плохого впереди не чую, но... томит что-то меня.

— Скорее всего, волнуешься. Может, останешься на Руси? Не молод ведь уже, а в Египте климат убийственный для чужаков, это тебе не родные плавни.

— Ааа... Бог не выдаст, свинья не съест.

— На бога надейся, а сам не плошай. Свиней-то там нет, зато имеются куда более опасные твари. Только не в них главная опасность. Малярия, дизентерия, холера, паразиты разнообразные, в них — основная угроза.

— Да помню, в детство не впал, память не потерял. Серебряную флягу для воды себе уже приобрёл, ох и дорого же она мне обошлась. Хлопцам оловянные, но с крестом серебряным внутри приготовил. Часныку накупил на весь курень, карболкой для мытья рук всех смогу обеспечить. Не пропадём.

Настроение у попаданца после этого невольного напоминания о скорой разлуке, упало. Ведь, вполне возможно, им уже не придётся встретиться никогда. Оставалось радоваться, что Срачкороба его жена прочно охомутала, иначе и он бы подпрягся в эту авантюрную затею Москаля-чародея, на "Ура!" поддержанную гетманом. Сколько уже было говорено, отговаривать дальше не имело смысла.

— Лучше расскажи, как вы с голландцами и англичанами в Мраморном море дрались. А то ни с кем из командиров того сражения мне до сих пор разговаривать не довелось.

— Да... славное было дело, — Иван полез в карман жупана за трубкой, табаком и зажигалкой, неторопливо раскурил носогрейку. — Переправы работали ещё вовсю, волохи в Анатолию уже перебрались, молдаване как раз переходили, а трансильванцы ещё и не подошли к проливу.

— Янычары помешать не пытались? В Стамбуле ведь немалый гарнизон, да и многие горожане знают, с какого конца за саблю держаться надо.

— Не, наше войско встало табором между городом и перевозом, молдавская конница наготове была, перед ближайшими воротами мы сразу часныку** густо насыпали и ночью его собирать не позволяли. Богун — добрый атаман, сразу хорошо окопался,

— Ясно. Извини, что перебил, продолжай о битве на море.

— Ну, значит, стали мы невдалеке от входа в Золотой Рог, чтоб оттуда никто не выскочил. Турки, не будь дураки, на оставшихся у них лоханках из-под защиты пушек так и не высунулись.

— Думаешь, и дальше не посмеют?

Иван ответил не сразу. Сделал пару затяжек, поморщил лоб. Хорошо знавшему его другу не составило труда определить, что наказной атаман эскадры глубоко задумался.

— Думаю, посмеют. Причём, вылазки долго ждать не придётся. В Стамбуле уже сейчас жрать нечего, говорят, там всех сильно расплодившихся крабов выловили, а это ведь для мусульман запретная пища. Найдутся храбрецы, попытаются прорваться, пока на это силы есть.