Свинцом и фосфором: Страж империи

— Как это — убились об него? — не поняла Роксана.

— Если попытка эфириала захватить разум человека заходит слишком далеко — эфириал проходит точку невозвращения и оказывается, фигурально выражаясь, запечатанным в теле человека, и если проигрывает борьбу — прекращает существование. Таким образом, Саша уничтожил нескольких эфириалов, оказавшись сильнее их... но, чтоб мои слова не создали у тебя впечатления о легкости его победы — это заняло несколько дней. Несколько дней борьбы с чужеродной мерзостью в своей голове и неописуемых страданий, когда две сущности — душа и эфириал — рвут друг друга в клочья в незримой схватке. А я сидел рядом, дрожа от ужаса и горя, и ничего не мог поделать. Никак не мог ему помочь. В конце концов, локальное сопряжение закрылось, и группы зачистки начали выбивать всю ту мерзость... Но в голове Сашика сидел очередной эфириал, а его собственные силы уже давно иссякли. И когда Саша понял, что ему не победить — выбрался на крышу и спрыгнул вниз, убив себя и его. А я выжил только потому, что он сумел продержаться достаточно долго.

Роксана молча обдумала мой рассказ и спросила:

— Так это потому ты выдал себя за него и отомстил его дяде?

— Ага. Это все, чем я смог ему отплатить. А теперь... Теперь я пытаюсь делать то, что наверняка делал бы Саша, если б выжил, и надеюсь, что справляюсь не хуже, чем справлялся бы он.

— Ты замечательно справляешься, Саша. Он бы тобой гордился... Прости, что разворошила кучу жутких воспоминаний...

— Ничего ты не разворошила. Я помню об этом всегда... и слова Сашика о том, что они тоже 'смертны'. Что они, заявляясь в наш мир, подписывают себе приговор, как только связывают себя со смертной и уязвимой плотью. Не знаю, есть ли рай для нас — но знаю точно, что для эфирной наволочи посмертия нет: попал в мой прицел — конечная станция, приехали! И ничто на свете не радует меня так, как эта мысль в тот момент, когда я жму на спуск.

* * *

Все хорошее когда-нибудь заканчивается, и мой визит тоже подошел к концу. По правде говоря, я об этом не очень-то сожалел: мы с Роксаной оторвались на полную катушку. Вначале постельные утехи, потом приехали вкусняшки вместе с главным блюдом — гуляшом по-сегедски. Потом мы снова вернулись в спальню и не покидали ее до шести вечера, так что вымотался даже я, за Роксану и говорить нечего. Все-таки, видимся мы куда реже, чем нам хотелось бы.

В половине седьмого я напялил свою парадную форму, поцеловал на прощание Рокси и спустился вниз.

Скарлетт уже ждала меня. Я сел в машину и заметил, что она выглядит как-то мягче, чем обычно.

Когда мы выехали за контрольно-пропускной пункт, я спросил:

— Слушай, а ты замужем?

— Да, а что?

Понятно. Она тоже времени зря не теряла.

— Да так. Столько времени знакомы, а я как-то не спросил... Муж в Светлограде, а ты за десятки километров торчишь... Мы-то с министром каждый свою мечту в реальность воплощаем, а ты за здорово живешь вынуждена вдалеке от дома торчать...

Он чуть улыбнулась:

— Как говорится, служба не дружба.

— А муж чем занимается? Особенно когда тебя днями дома нет...

Скарлетт хихикнула:

— Художник он, и в жизни у него две страсти — я и картины. Ну или в обратном порядке — картины и я... Так что по числу и размерам новых картин я зачастую легко определяю, как муж время тратит в мое отсутствие.

Вскоре пошел дождь и Скарлетт сбавила скорость. Затем солнце укатилось за кромку леса, мы к этому времени проехали половину дороги, миновав мост, делящий путь почти ровно пополам — и тут мотор фыркнул и заглох.

Попытки завести машину не увенчались успехом.

— Звони на базу, пусть вышлют за нами тягач, — сказал я.

Скарлетт позвонила и описала наше затруднение, на базе ее заверили, что часа через три приедут — и тут с потолка упала первая капля.

— Вот только протекающего люка нам не хватало!

— И не говори... Какие будут предложения? В багажнике есть брезент или что-то вроде?

— Да вот если бы, — вздохнула Скарлетт.

Я выглянул в окошко и сквозь пока еще редкую пелену дождя заметил отблески света на бетонной плите: под мостом, который мы только-только миновали, явно находится источник света, освещающий бетонные плиты, которыми покрыты покатые стенки водосборного канала.

— Под мостом кто-то есть, — сказал я и взял с заднего сидения 'потрошитель'.

Скарлетт расстегнула кобуру, вынула пистолет и передернула затвор:

— Проверим?

— У тебя пули хотя бы с фосфором?

— Через одну. Половина экспансивных.

— Ладно, тогда так. Я перебегаю мост и спускаюсь с той стороны. Ты — с этой через две секунды после меня: они смотрят на меня, а ты вне поля зрения.

— Принято.

Мы выбрались из машины под дождь и двинулись к мосту, но буквально через несколько шагов я сказал:

— Отбой. Одержимого там нет, я бы учуял.

Я подошел к краю, на подошвах ботинок съехал по бетонной плите вниз и встретился глазами с несколькими заросшими и не очень опрятными мужиками лет по сорок-пятьдесят, сидящими кто на чем вокруг костерка на краю водного потока. Бродяги.

— Здорово, — сказал я, — мы на огонек заглянули...

И тут один из них отшатнулся назад, свалился с небольшого кирпичного 'стульчика' на задницу и, не спуская с меня круглых глаз, попятился на четвереньках прочь, отталкиваясь ногами и перебирая по земле руками.

— Мужик, ты чего? — спросил я, но он только быстрее заработал мослами и оказался под дождем.

— Э, Тарик, ты куда? — окликнул его другой бродяга, похоже, поведение Тарика показалось странным и его товарищам тоже.

— Он нормальный? — с беспокойством сказала у меня за спиной Скарлетт.

Тарик, увидев ее, остановился и, сидя на заднице, несколько раз переводил взгляд с нее на меня и обратно.

— Ты чего, серьезно? Этого вот красавца испугался? — я постучал пальцем по 'потрошителю'. — Так это мое табельное, я его в машине просто так оставить не могу...

Бродяга еще несколько секунд смотрел на меня, а потом шумно выдохнул и осенил себя священным кругом:

— Уфф, Чужак попутал... Такое померещилось, не к ночи будь помянуто...

Для меня и Скарлетт нашлось бревно, чтобы сесть, правда, его пришлось подкатить поближе к очагу.

От угощения — жареные колбаски, тушенка, черствый с виду хлеб и бутылка с каким-то пойлом — мы отказались:

— Спасибо, люди добрые, но мы на дорожку заправились хорошо. Просто вот угораздило машину заглохнуть прямо тут, да еще и лючок стал протекать.

Бродяги — числом пять штук, на лица которых наложили свои отпечатки алкоголь и суровая кочевая жизнь, но никак не голод — были и одеты отнюдь не так плохо, как можно было бы ожидать от нищих. Мне хватило примерно получаса, чтобы понять разницу между бродягами в Аркадии и Сиберии: если в Аркадии бездомными нищими становятся от безработицы, то бродяги Сиберии — это люди, которые просто не хотят работать. Воспоминания Сашика о его вынужденном нищенствовании настолько крепко отпечатались в его памяти, что они достались мне в полной сохранности, и мои собственные их дополняют как нельзя лучше, хотя верней бы сказать — как нельзя хуже. Так что я хорошо знаю, как живется бродягам в Аркадии.

В целом, мои новые знакомые не выглядят несчастными. Кое-какие пожитки у них имеются: у опоры моста лежит их рюкзаки, котомки и скатки. Со жратвой проблем нет: при необходимости найти подработку тут и там нетрудно. Самый нелегкий период — зима, его лучше всего провести в тюрьме, умышленно попавшись при совершении мелкого правонарушения, в остальное время — вольному воля.

— Ну а что, — сказал мне крепкий седобородый бродяга по имени Йоахим, выглядящий, несмотря на седину, не больше чем на полтинник, — людям вроде нас не надо платить налоги на доход и недвижимость, аренду жилья, военный сбор и еще кучу всего. Не надо тратиться на ремонт машины, на то, чтобы выглядеть прилично и модно... Семей у нас нет — такие статьи расходов, как дети и жена, можно вычеркнуть. И если просуммировать все это — там набегает круглая цифра, сопоставимая с хорошим жалованьем, и тогда внезапно становится ясно, что на собственно себя как такового человеку надо совсем немного. Мои статьи расхода — одежда, обувь, спальный мешок, рыболовные крючки, предметы обихода — ножик, спички, мыло... Ну, словом, все то, что нельзя раздобыть в лесу или сделать самому. Кто не хочет зимовать в тюрьме — на зиму нуждается в запасе консервов... Но подработку можно найти и зимой. Навалит, положим, снега — идешь себе по частному сектору и спрашиваешь, не надо ли кому от снега освободить гараж, двор, ворота...

— А еще, случись война, нас под ружье не загребут, — добавил другой бродяга. — Наш брат входит в список 'неблагонадежных' элементов, непригодных к должному исполнению воинского долга... Траншеи копать могут заставить — но это та же подработка, только не за деньги, а за паек.

— Похоже, вам от человеческого общества много не нужно, — заметила Скарлетт, — семья, родня, дети — все это вам чуждо...

— Ну какие дети? — вздохнул Тарик. — Зачем их в этот мир приводить, если конец света близок?

— Тарика не слушайте, — добродушно усмехнулся Йоахим, — он как мальца поддаст — начинает вещать об одержимых, оборотнях и прочей нечисти...

— Оборотнях? — приподнял бровь я.

— Угу, оборотни, — подтвердил Тарик. — Вас-то я грешным делом за оного и принял...

— Тарик утверждает, что может их на расстоянии чувствовать, — пояснил бродяга, сидящий рядом с ним.

Йоахим кивнул:

— И это, конечно же, байка. Их никак учуять нельзя.

— А вот не скажи, — возразил приятель Тарика, — ты слыхал о событиях возле Троеречья? Лет пять назад?

— Это когда там завелся одержимый? Что-то такое помню...

— Так вот, мы с Тариком там были в то время. В том самом лесу, где люди пропадали, причем до того, как население оповестили об опасности и прибыли военные... Просто мы в леске у речки обосновались, и в какой-то момент Тарик сказал мне: 'надо бежать. Беги, если хочешь жить'. Он побежал, ну а я за ним. И не зря, как потом выяснилось.

Вот тут я уже заинтересовался всерьез. Этот тип обладает талантом сродни моему? Более того, он что, действительно учуял во мне нечто нечеловеческое? Хм...

— А кто такие 'оборотни'? — спросил я Тарика.

Тарик почесал макушку.

— Ну, это как одержимые, но они не выглядят одержимыми. Одержимые, притворяющиеся людьми, без кучи рук, глаз, кривых ног. Они говорят, как люди, выглядят, как люди, носят дорогую одежду, ездят на шикарных машинах... Но я-то знаю, что это не люди на самом деле...

Я нахмурился.

— А ты уверен в этом? Понимаешь, Тарик, одержимые — как раз моя специальность. Почему ты решил, что человек в хорошей одежде и на машине — непременно оборотень?

Он пожал плечами:

— А потому, что я почувствовал то же самое, что и тогда в лесу у Троеречья. Беспричинный страх. С оборотнями сложнее — их я не могу почувствовать издали. Только если в глаза посмотреть.

— Хм... и как это произошло? Как ты с оборотнем встретился?

— Ну, я, бывало, путь держу вдоль дорог. Иногда можно найти что-то полезное, обычно бутылки... Изредка случается, что у человека колесо спустило, если это средний господин, который мараться, значит, не хочет — ну, я тут как тут...

— Средний господин? — переспросила Скарлетт.

— Ага. Такой, что ему проще отдать десятку, чем руки пачкать, но не настолько большой, чтобы с собственным шофером. Средний. Вот так я как-то иду, смотрю — стоит большая черная машина, дорогущая, вся шикарная — у простолюдинов таких не бывает. Спиной ко мне возле багажника стоит владелец машины — у него даже пиджак такой, 'хвостатый'. Руки в бока упер и смотрит, значит, в багажник. Ну, стоит и смотрит... Я пригляделся, пока ближе подходил — а водителя-то нету. Вот, думаю, повезло так повезло... Вот подхожу я ближе, и тут он поворачивается со словами: 'любезный, а не сменишь ли ты мне колесо?'. И вот как он полностью повернулся, как я ему в глаза взглянул... Так душа в пятки. Точь-в-точь как тогда в лесу, когда напал на меня ужас беспричинный... Бросил рюкзак — и без оглядки через лес, знал я там место, где родник бежит шагах в трехстах... Как через воду бегущую перепрыгнул — так только тогда и оглянулся...

Я задумался.

— А как он выглядел? Как говорил? Может, голос был невнятный, будто камешков в рот набрал?

Тарик покачал головой:

— Нет, ничуть. Слова произносил четко, и голос был нормальный. В нем ничего дурного не было, покуда в глаза ему не посмотрел.

Тут заговорил Йоахим:

— А что, господин офицер, у нечисти голоса невнятные?

— Так говорят инструкторы и в пособиях написано. Я сам никогда с одержимыми ни о чем не говорил — мне это без надобности, у меня дар сродни того, что у Тарика — я их чую на расстоянии и всегда распознаю безошибочно. А распознал — стреляю сразу... Но то, что одержимые поначалу не могут хорошо говорить — доказанный факт.

— Вот оно как, — протянул бродяга. — Я, видимо, тоже как-то с оборотнем столкнулся. Лет шесть назад или семь... Пил из ручья — а из-за кустов на той стороне выходит человек, с виду грибник, но без лукошка или сумки... И одежда на нем сидит как-то странно, и вообще он мне не понравился... Глаза странные. И он мне говорит, мол, слушай, старик, дело есть, подойди ко мне... Ну я и спрашиваю — что за дело такое? Заблудился, что ли? И он так радостно — да, говорит, заблудился, выведи меня. И жестом снова меня вроде как подзывает. И голос — вот вы метко сказали, неразборчивый, будто камешки во рту... И я понимаю внезапно, что он сам перешагнуть через родничок-то не хочет, а меня на ту сторону зовет — хотя разделяют нас метра три, и родничок — перешагнуть можно без труда. В общем, хапнул я свою котомку — и прочь. Он меня звал обратно — я круг священный изобразил, говорю — изыди. Думается, мне, правильно сделал, что убежал... Теперь стараюсь путешествовать вдоль воды...

— Просто между прочим, — заметил я, — кругов они не боятся. И при необходимости без труда пересекают воду — даже вплавь. Лично видел. Так что на родники не надейтесь, действительно может помочь только такая вода, в которой есть куда нырнуть или отплыть от берега. Или чтобы воды хоть по пояс.

Йоахим вздохнул:

— Ну вот у этого до меня добраться особой необходимости не было — и мое счастье, что так.

Вскоре со стороны трассы послышалось урчание мощного двигателя: прибыл тягач.

— Ладно, мужики, нам пора. За огонек да компанию спасибо, подбросить никого не надо до города?

Оказалось, что никого, так что я пожелал им избежать нежелательных встреч и мы выбрались из-под моста.

Уже сидя в тягаче, Скарлетт спросила:

— А чем им помогла бы вода, если б в нее можно было нырнуть? Одержимые — не эфириалы...

— Верно. Однако хоть вода для одержимого и не препятствие, не существует ни одного свидетельства, что одержимый напал на кого-то в воде. Пустившись вплавь или вброд, одержимый не отвлекается ни на что, кроме собственно преодоления воды. Да даже если воды по пояс — приблуды стремятся пересечь ее вброд побыстрее, игнорируя потенциальную жертву. Почему — никто не знает. Не любят они воду, видать. Не боятся, но она им отвратительна.