— Сейчас! — сказал Корсус. — Презмира, как ты мне сказала, будет просить аудиенцию утром. Но самое лучшее время для женщины — ночь.
— Если бы Лаксус услышал тебя! — сказала она.
— Тише! — ответил он. — Он никогда не осмелится обвинить тебя, даже если узнает, и мы можем этим воспользоваться. Твоя дура-мать несла полную ахинею о чести. Это то, чему учат в школе, а поскольку мы уже оттуда вышли, скажи мне, разве источник чести бьет не из Короля Королей? Если он примет тебя, значит у тебя есть честь, и они все будут вести себя с тобой как с человеком чести. Я никогда не слышал, чтобы считали бесчестным того, мужчину или женщину, кого Король считает человеком чести.
Она засмеялась, отвернувшись от него к окну, ее рука все еще лежал в его. — Ох, ты дал мне слишком много вина! и я думаю, что оно качает меня большее, чем твои рассуждения. О отец, откровенно говоря я их вообще не помню, потому что плохо соображаю.
Герцог Корсус взял ее за плечи. Его лицо слегка возвышалось над ее, ибо она не была высокого роста. — Клянусь богами, — сказал он, — этот сильный запах алых роз пьянит мужчину сильнее, чем белых, хотя белый цветок больше. — И еще он сказал: — Почему бы не сыграть безумную шутку? Мантия и капюшон, маска, если захочешь, и еще мое кольцо, которое докажет, что ты — мой посол. А я подожду тебя во дворе, у подножия лестницы.
Она не сказала ничего, только улыбнулась и накинула большую бархатную мантию себе на плечи.
— Ха! — сказал он. — Вот дочка, которая стоит десятка сыновей.
Тем временем Король Горис XII сидел в своем кабинете за столом из полированного мармолита и писал на пергаменте. Серебряная лампа горела около его левого локтя. За открытым окном царствовала ночь. Король снял и положил на стол свою корону, которая слегка искрилась в тени лампы. Потом он отложил перо и вслух прочитал то, что написал:
— От Мя, Короля Гориса Двенадцатого, Величайшего Короля Ведьмланда, и Чёртланда, и Демонланда, и всех прочих королевств, на коих падают лучи солнца, моему слуге, Корсусу: Должно тебе немедленно, со всей возможной поспешностью подготовить сильное войско и вместе с ним плыть в Демонланд, дабы наши непокорные и предательские данники, живущие там, почувствовали на себе силу Моего гнева. Аз желаю, дабы ты вошел в управление этой проклятой страной от Моего имени, вторгся бы в нее, и со всем прилежанием ограбил бы ее, и обратил бы в рабство жен и детей, и убил бы всех ее нечестивых мужчин, ибо ты самый преданный и пользительный для Меня слуга из всех, кто есть на моей службе; и еще я желаю, дабы ты сокрушил и разрушил все сильно-могучие крепости и замки, какие ни есть в этой стране, как то Гелинг, Крозеринг, Дрепаби, Оулсвик и прочие. Сей поход, с тобой во главе, да буде одним из величайших предприятий нашей великой державы, ибо должен ты тяжелой стопой пройтись по Демонланду и навсегда сокрушить те ковы, кое грозят нам погибелью. И никому кроме тебя не могу я доверить сие зело великое дело, особливо в это время, ибо осведомлен о твоих прошлых невообразимых заслугах на Моей службе. И как только получишь ты сей пергамент, немедленно приступай к делу и выполняй его тщательно и решительно, ибо должно оно быть исполнено к празднику урожая. Зане приказываю я тебе, Корсус, немедленно заняться снаряжением кораблей, набором моряков, солдат, конников, офицеров и особых персон, заготовкой оружия и припасов, и всеми прочими делами, необходимыми для войска и флота, кои будут использованы в этом предприятии, чему порукой сие письмо, написанное Моей собственной рукой. Дано двадцать девятого числа осьмого месяца II года Моего правления во дворце Корс и запечатано печаткой Уробороса.
Король взял воск и тонкую свечку из большой золотой чернильницы, запечатал приказ рубиновой головой змея Уроборос и сказал: — Рубин, самый полезный для сердца, духа, мозга и памяти человека. Итак, решено.
В то самое мгновение, когда воск еще не затвердел на королевской печати, запечатавшей приказ Корсусу, кто-то робко постучал в дверь комнаты. Король приказал войти, и вошел начальник его личной стражи и встал перед королем, и передал ему просьбу об аудиенции: — О Лорд Король, показал он мне перстень — голову быка с жестокими ноздрями, вырезанную из черного опала — и знаю я, что это печатка Лорда Корсуса, которую его Лордство носит на большом пальце левой руки. Только это убедило меня, о Король, передать его просьбу в столь неподобающий час. И если я ошибся, то смиренно прошу Ваше Величество простить меня.
— Ты знаешь его? — спросил Король.
— Не могу сказать, о внушающий ужас повелитель, ибо надел он маску и большой плащ с капюшоном. Но это невысокий человек и говорит хриплым шепотом.
— Позови его, — приказал Король, и когда закутанная в плащ Срива вошла, вытянув кольцо вперед, сказал: — Ты выглядишь загадочно, хотя печатка и открыла тебе дорогу. Сними всё это и дай мне узнать тебя.
Но она ответила, все тем же хриплым шепотом: — О Король, сначала удалите отсюда этого человека. — И Король приказал оставить их наедине.
— О внушающий ужас повелитель, — сказал солдат, — должен ли я встать сразу за дверью?
— Нет, — ответил Король. — Жди в прихожей. И пускай никто не тревожит меня. — Потом повернулся к Сриве. — Если твои речи не окажутся более честными, чем твой вид, тебя ждет скверное ночное путешествие. Ибо только подняв один палец я способен превратить тебя в мандрагору. Если ты, конечно, уже не она.
Когда они остались одни, Леди Срива сбросила маску и откинула капюшон, обнажив голову, коронованную двумя тяжелыми косами, нависавшими надо лбом и ушами; в темно-рыжих волосах тлеющими углями мерцали серебряные заколки с гранатовыми головками. Король некоторое время мрачно разглядывал ее из-под теней больших бровей, молча и не шевелясь, и невозможно было догадаться, какие мысли вызвало в нем ее неожиданное появление.
Она затрепетал и сказала: — О Милорд Король! Я надеюсь вы извините мне вторжение в ваши покои в такое время. Откровенно говоря я сама поражаюсь своей храбрости.
Король жестом приказал ей сесть в кресло, стоявшее справа от стола. — Тебе нечего бояться, мадам, — сказал он. — Я разрешил тебе войти и рад приветствовать. Какое дело привело тебя ко мне?
Огонь отцовского вина, который все еще слабо горел в ней, затрепетал и погас, как пламя догорающего костра под порывом ветра. Срива села в освещенное лампой кресло, глубоко вздохнула, стараясь успокоить бьющееся сердце, и сказала: — О Король, я очень боялась идти к вам, ибо хотела попросить совсем маленькую милость; маленькую для вас, о повелитель, но великую для меня, вашей скромной служанки. Но вот я пришла, и, увы, язык не в силах выговорить мою просьбу.
Блеск глаз, глядевших из-под темных ресниц, ужасал ее; но еще больший ужас шел от железной короны, сиявшей камнями и жестокими поднятыми когтями, лежавшей рядом с его локтем, или медных змей, переплетавшихся на ручках его кресла, или от поверхности стола, в ярком свете лампы казавшейся зеленой долиной, по которой текли красные кровавые реки и в которую, как клинки кинжалов, вонзались черные прожилки камня.
Тем не менее она набралась храбрости и сказала: — Если бы я была великим лордом, совершившим подвиги на службе вашего величество, как мой отец и другие, я уверена, о Король, вы бы даровали мне эту милость. — Он по-прежнему молчал, и, собрав все свое мужество, она продолжила: — Я тоже хочу послужить вам, о Король. И я пришла к вам спросить, как я могу это сделать.
Король улыбнулся. — Я долго глядел на тебя, мадам, и то, что ты сделала, уже доставило мне удовольствие. Празднуй и веселись, и не забивай себе голову полуночными беседами, по меньшей мере теми, которые заставят тебя похудеть.
— Похудеть, о Король? Судите сами. — И Леди Срива встала и осталась стоять прямо перед ним, освещенная светом лампы. Она развела руки в стороны и начала поднимать их, очень медленно, и бархатный плащ начал съезжать с ее плеч, пока не повис на ее поднятых руках, как крылья птицы, готовой к полету. Ослепительно белым засверкали ее прекрасные обнаженные плечи, и руки, и горло, и полуоткрытая грудь. Огромный гиацинт, свисавший на золотой цепи с шеи, устроился в выемке прекрасных грудей. Он то вспыхивал, то гас, когда ее грудь вздымалась и опадала.
— Милорд, вы грозились превратить меня в мандрагору, — сказала она. — Быть может вы сумеете превратить меня в мужчину.
Она не сумела прочитать ничего в его темном, как будто вырезанном из камня лице, железных губах и глазах, которые казались вспышками света в пустых пещерах.
— Так я послужила бы вам лучше, чем моя бедная красота. Если бы я была мужчиной, я пришла бы к вам сегодня ночью и сказала: "О Король, хватит вам страдать от этой собаки Джусса. Дайте мне меч, и я низвергну Демонландию и положу ее к вашим ногам".
И она опять уселась в кресло так, чтобы бархатный плащ закрыл ей спину.
Король задумчиво пробежал пальцами по когтям короны, лежавшей на столе.
— Это и есть та милость, которую ты хотела просить у меня? — спросил он. — Экспедиция в Демонландию?
Она кивнула.
— И отплыть сегодня ночью? — продолжал Король, внимательно глядя на нее.
Она смущенно улыбнулась.
— Но я должен знать, — сказал он, — что за слепень укусил тебя и заставил придти ко мне так странно и неожиданно после полуночи.
Она минуту помолчала, потом, набравшись храбрости, ответила: — Иначе кое-кто другой придет к вам первым, о Король. Поверьте мне, я знаю о приготовлениях, и тот, кто придет к вам утром, будет просить об этой чести для другого. Хотела бы я быть уверенной, что это не так, но я знаю об этом совершенно точно.
— Другой? — спросил Король.
— Милорд, — ответила Срива, — я не хочу называть имен. Но есть, о Король, опасный и прекрасный проситель, возлагающий надежды на другие струны чем те, на которых я могу играть. — И она склонила голову к столу, с любопытством глядя в его глубины. Корсаж и платье из алого шелка походила на цветочную чашу, из которой поднимались белые лепестки — руки и плечи. Наконец она взглянула вверх.
— Ты рассмешила меня, миледи Срива, — сказал Король.
— Я сама смеюсь собственным мыслям, — ответила она. — Вы бы залились громким смехом, о Милорд Король, только услышав их, ведь они так отличны от того, что мы говорим вслух. Будьте уверены, что мысли женщины — это флюгер, который ветер все время поворачивает в разные стороны: в них нет ни порядка, ни постоянства.
— Давай услышим их, — сказал Король, наклоняясь вперед, его худая волосатая рука бесцельно скользнула по краю стола.
— Пусть будет так, милорд, — сказала она. — Мне внезапно вспомнились слова, которые сказала Леди Презмира, только что вышедшая замуж за Корунда и впервые появившаяся здесь, в Карсё. Она сказала, что правая часть ее тела стала Ведьмландской, но левая осталась Пикси. И наш народ очень обрадовался, что она посвятила правую часть себя Ведьмландии, но, о Король, ее сердце находится слева.
— И где, интересно, твое? — спросил Король. Она не осмелилась глядеть на него и поэтому не видела веселый свет, который, как летняя молния, осветил его темное лицо, когда она назвала имя Презмиры.
Его рука упала с края стола и Срива почувствовала, как его пальцы коснулись ее колена. Она вздрогнула, как вздрагивает парус, наполняясь на мгновение ветром. Но заставила себя сидеть спокойно и сказала тихим голосом: — Уж если вы произнесли это слово, Милорд Король, оно бросает луч света на мой ответ.
Он наклонился ближе и сказал: — Не думаешь ли ты, я захочу тебя? Я узнаю ответ, даже в темноте.
— Повелитель, — прошептала она, — я бы не пришла к вам самой глубокой ночью, если бы не была уверена, что вы — великий и благородный Король, а не любитель молоденьких девушек, который плохо обойдется со мной.
От ее тела пахло нежными ароматами, которые кружат голову: запах малабарской корицы смешанной с вином, и еще эссенция желтых лилий, выращенных в садах Афродиты. Король привлек ее к себе. Она обняла его за шею и прошептала в самое ухо: — Повелитель, я не усну, пока вы не скажите мне, что они должны отплыть и их капитаном будет Лорд Корсус.
Король какое-то время подержал ее в своих объятиях, как ребенка. Потом поцеловал в губы, долгим страстным поцелуем. Потом прыгнул на ноги, поставил ее, как куклу, на стол перед собой, и опять уселся в кресло, разглядывая ее со странной беспокойной улыбкой.
Внезапно он нахмурил лоб и поднял к ней лицо, его густая квадратная борода выступила из-под изгиба бритой верхней губы. — Девочка, — сказал он, — кто послал тебя?
И посмотрел на нее взглядом Горгоны. Вся кровь Леди Сривы собралась вместе и устремилась к сердцу, и она еле слышно ответила: — Клянусь, о Король, меня послал отец.
— А он был пьян, когда посылал тебя? — спросил Король.
— Откровенно говоря, да, о повелитель, — ответила она.
— Кубок, который он выпил, — сказал Король, — он будет помнить всю оставшуюся жизнь. Ибо на трезвую голову он никогда бы не подумал, что мою милость можно купить прекрасным платьем; клянусь душой, в злую минуту пришла ему эта мысль, и он заплатит за нее, жизнью.
Заплакала Леди Срива, заплакала и сказала: — О Король, прошу, простите нас.
Но Король метался по комнате как разъяренный лев. — Неужели он боялся, что я поставлю на это место Корунда? — сказал он. — Тогда он выбрал самый надежный способ сделать это, если его попытка вообще могла подвигнуть меня хоть на что-нибудь. Он должен научиться приходить ко мне со своим собственным ртом, если надеется что-то от меня получить. Или нет, пошлю его подальше от Карсё и лишу возможности видеть меня, и пускай все повелители Ада заберут его туда.
Наконец Король остановился рядом со Сривой, которая все еще стояла на столе и жалобно рыдала, закрыв лицо обеими косами — трогательное зрелище плачущей красавицы. Какое-то время он глядел на нее, потом поднял в воздух и, сев на свое высокое кресло, одной рукой посадил ее себе на колено, а другой нежно повернул лицом к себе. — Хватит плакать, — сказал он. — Я не виню тебя. Возьми послание, которое лежит на столе.
Она повернулась в его руках и взяла в руку пергамент.
— Ты знаешь мою печать? — спросил Король.
Она кивнула, да.
— Читай, — сказал он, разрешая ей встать. Срива встала около лампы и прочитала.
Король подошел к ней сзади, крепко взял за руки, наклонил голову к самому уху и горячо зашептал: — Ты видишь, я уже выбрал своего генерала. Я разрешил тебе узнать это, ибо ты не уйдешь отсюда до утра. Но я не хочу, чтобы ты решила, будто неотразимые чары твоей красоты могут повлиять на мою политику.
Она припала к его груди, слабая и обессиленная, а он целовал ее шею, глаза и горло, потом их губы встретились в длинном сладострастном поцелуе. Руки Короля обжигали ее тело, как раскаленные угли. Хотя она и помнила о Кориниусе, который будет беситься перед открытой дверью и пустой комнатой, Леди Срива была довольна.
