-Пан следователь, если кто-то, чистя свой пистолет, случайно застрелится — кто будет виноват? Аксенов по глупости украл у меня порцию зелья, и решил использовать в своих целях. Если моя вина в том и есть, то лишь очень косвенная. Я должен был встревожиться, когда он самовольно дал препарат Марии Кузьменко, которую считал своей пани, ну а она была несколько иного мнения. Или у них было что-то еще — в общем, он велел ей, уж простите, пан следователь, пройтись нагишом прилюдно, и она исполнила! Ибо мой препарат, в последней версии, даже не требует гипноза — команду может отдать практически любой человек. Конечно, после я высказал ему свое неудовольствие — но не отстранил от дела, все ж он был толковым помощником.

-Сообщником?

-Помощником! Поскольку я обещал ему, когда мое открытие признают, упомянуть и его имя. Повторяю, мы работали исключительно во славу науки! И те из моих товарищей из "Белого Орла", кто исполняли иногда мои просьбы — знали лишь, что я работаю над открытием, способным перевернуть весь мир!

-И Ковальский тоже?

-Он — особенно. Хотел, когда придет полный успех, первым доложить в Москву, и получить награду. Ну а пока, выбивал мне финансирование. Я получал договоры на выполнение работ — и честно предъявлял результаты. Ну а то, что мои фактические затраты, и денег и времени, были меньше, чем я указывал, это такая мелочь! Учтите, что ничего из сэкономленного я не тратил лично на себя — все на благо науки!

-В ваших лабораторных журналах нет ничего о том, что вы рассказываете.

-Лишь второстепенные детали. Все самое важное — вот здесь, в моей голове! Отчего по-вашему герр Фестнер не отправил меня в концлагерь? Конечно, он мог бы приказать пытать меня, чтобы узнать рецептуру, а затем убить — но где гарантия, что я не утаю что-то важное? Значит, все равно пришлось бы оставить меня живым — а если я и так работаю, зачем лишать меня свободы? Немцы все ж больше прагматики, чем фанатики, и рассуждали здраво.

-Так что вы планировали сделать на стадионе во время матча?

-Всего лишь, чтобы вся трибуна — или хотя бы половина из публики, кто успел выпить пива — дружно встала и запела "Еще Польша не сгинела". Что должно было убедить Ковальского — который начал сомневаться. И мне пришлось согласиться устроить маленький спектакль. Я не думал, что все пойдет не так!

-А как? И поясните: вот вы утверждаете, что после приема вашего снадобья человек исполняет любую услышанную команду. То есть все сказанное кем угодно и откуда угодно? На стадионе, где собралась толпа, вовсе не безъязыкая? Это как вы представляете?

-Пан следователь, позвольте пояснить. Мой препарат практически идеально действует при индивидуальной работе. Если даже Аксенов, который специально не обучался, а лишь видел иногда, сумел со своей девушкой так. С группой возникали проблемы — все ж психика у людей различается, что требует разной дозировки и времени действия. Я решил это — введя "код запуска", так я называю некие действия, склонные с гипнотическими, например гармоничная музыка, свет — а затем, в тишине, резкая команда! И добился работы с "центром счастья", удовольствия — что позволило увеличить дозу. Условно говоря, выполнение команды как бы "разряжает" психику, расходует действие препарата. То есть, пациенты бы все встали запели, испытывая при этом высший комфорт — и продолжали бы, пока не закончится эффект, у каждого индивидуально. Но я не мог предусмотреть, что по чьему-то приказу отключат иллюминацию и заставят непрерывно исполнять патриотические песни. А у препарата есть побочный эффект — при большой дозе, если команда не поступила, спустя какое-то время психика "разряжается" сама, извлекая из подсознания все самое "фрейдистское", все страхи, кошмары, темную сторону. И случилось то, что случилось... но поверьте, я ничего не приказывал Каплану!

-Значит, звукооператоры стадиона — тоже ваши люди? Кто из них — Дзездик, Яворский, Кочмар?

-Яворский. Поверьте, он должен был лишь обеспечить музыкальный фон. И в нужную минуту поставить "Еще Польша не сгинела". Больше он ничего не знал.

-Тот не знал, этот не знал. Никто ничего не хотел — а в результате, восемнадцать убитых, включая Третьего Секретаря. И кто за это ответит?

-Пан следователь, так ирония судьбы — что все пошло из-за чьей-то самодеятельности. В деле, должном привести к идеально управляемому обществу! Аксенов украл препарат — вызвав совершенно ненужную огласку. Ковальский перестал верить мне на слово, потребовал результат. И кто-то отключил аппаратуру на стадионе. Все в итоге пошло вразнос — но неужели вы допустите, чтобы такое открытие пропало? Массовое производство энтузиастов-рабочих и героев-солдат! Не говоря уже о тайных делах — ну вы понимаете, пан следователь...

-А это уже как суд решит. Конвой! Увести!

Валентин Кунцевич.

Читаю протокол допроса этого гаврика — и жутко хочется приказать своей властью тут же вывести его в расход. Без всякого суда — в исключительной ситуации мы, "инквизиция", имеем и такое право.

Додумался, сцуко — это что выходит, башни Неизвестных Отцов из еще не написанного романа нашего гения фантастики? Каждое утро все дружно принимают — а если в водку его зелье мешать, и бесплатно народу по чарке выдавать, какой будет охват? — а затем репродукторы ревут, ура-ура, во имя великих свершений! Пока у него что-то еще не доведено — так ведь доведут, если за это не кустарь-одиночка возьмется, а целый НИИ? И что в итоге выйдет — да тут Оруэлл галстук свой съест! Нет уж, не хочу я в таком мире жить, как бы он ни назывался, хоть трижды коммунизм! И кто такое придумает — пусть сдохнет.

Останавливает меня лишь то, что в данный момент надо мне и свою шкуру спасать. То есть перевести стрелки на кого-то более виноватого, чем я — и чтобы вина его была очевидна и доказана! Вот кого главзлодеем назначить, Бельковского или Ковальского, я еще не решил. Ну и прочих "Белых Орлов" — уж простите, но так ваша карта легла, впутались в такие игры! Ну а я лично — сделал все, что мог, пресек, предотвратил — черт побери, там же в худшем случае, трупов могли быть сотни, а то и тысячи! Если бы военнослужащие Корпуса Спасения (и простые солдатики, переодетые в форму КС) не оказались бы тут, под рукой, и не действовали бы предельно быстро. Так что в крайние — не хочу. Поскольку искренне верю, что не заслужил.

Потому, следующий допрос решаю провести лично — узнав, с кем придется беседовать. Устраиваюсь поудобнее, для вида раскладываю на столе бумаги. И проверяю магнитофон, скрытый в тумбе стола.

-Вы?

-Простите, пани Бельковская, позвольте представиться еще раз — отвечаю вежливо — Кудрин Валентин Георгиевич, состою не в МГБ, а в Службе Партийной Безопасности. В задачу которой входит не столько ловля конкретных виновных, как квалификация деяния с точки зрения опасности для советского государства и коммунистической идеологии.

-Я вам не верю! Вы — лжец.

-Пани Бельковская, вы вправе думать все что вам угодно. Но вашего брата обвиняют в организации массированного террористического акта, да еще с покушением на Первого Секретаря. А он пытается уверить следствие, что занимался чистой безобидной наукой. И так уж вышло, что я единственный, кто может облегчить или наоборот, отяготить его судьбу. Вам есть что сказать по этому вопросу?

-Вашу контору зовут "инквизицией"? Так бейте меня, пытайте! Если вам нужно вырвать признание — я боюсь боли. А после, когда меня отправят на костер — надеюсь, окажут последнюю услугу, подарив легкую смерть? Я все же не Муссолини, которого сожгли заживо, по приговору ваших коллег!

-Пани Бельковская, не паясничайте. Нашу службу интересует вовсе не признание, а истина. Воздать каждому по вине его — но не больше. И не меньше.

-"Бойтесь справедливости — вы можете ее получить".

-А по-вашему, мы должны вашего брата и его сообщников похвалить и отпустить — за то, что он сделал? Восемнадцать погибших и два десятка покалеченных — чем виноваты перед людьми и перед богом?

-А вы верите в бога? Или вы не коммунист?

-Если бог всевидящий — то зачем ему нужны наши клятвы в вере? А библейский рай, на мой взгляд, место очень скучное — валяться на травке у реки, кушать райские яблочки, пить амброзию, слушать ангельское пение и абсолютно ничего не делать целую вечность... Отдохнуть так после земных забот конечно приятно, какое-то время — ну а после, впору повеситься на райской яблоне от тоски и скуки. После чего, попав в ад за грех самоубийства, отобрать вилы у первого попавшегося черта, воткнуть их ему в брюхо и поднять грешников на бунт.

-Не кривляйтесь, вы, как вас там! Это совсем не смешно!

-А я серьезно. Поскольку наука доказала, что никакого хрустального свода небес над нами нет — вот полетят завтра люди в космос, как обещают писатели-фантасты, к другим звездам и планетам, и увидят со стороны нашу Землю, маленький голубой шарик в бесконечной пустоте, и где тут место для рая? Тогда и наличие ада тоже сомнительно, поскольку в природе все должно быть в равновесии. Следовательно, земная жизнь и счастье тут — высшая ценность.

-А отчего "голубой"? Вам двойка по физике, господин инквизитор! Даже я знаю, что цвет неба над нами определяется длиной световой волны, рассеивающейся на микрочастицах, плавающих в атмосфере. Отчего например при пыльной буре, когда размер этих помех в большом разбросе, небо становится белесым — ну а высоко в горах, темно-синим. А какого цвета будет наша планета из космоса, вы увидите, только когда туда взлетите. Когда работаешь в университете, при ежедневном общении с преподавателями и студентами, в памяти застревает множество самых разных знаний. Но никак не веры! Ведь если нет рая и ада, живем только раз — тогда дозволено все: убийство, разбой, предательство, подлость. Если ценой будет — выгода здесь и сейчас.

-Пани Бельковская, вы довольно точно сказали об этике протестантской веры. В которой, если я успешен в земной жизни, значит так указал бог — и если я убил, украл, предал и не попался, значит и на то божья воля. Однако же если вы, не приведи господь, попадете в места заключения, то увидите, что даже там не любят "отморозков", как их называют — тех, кто идет к своему благу по чужим головам. Может, на Диком Западе было иначе, "сдохни ты сегодня, а я завтра", но у нас в России, где исторически можно было выжить лишь командой, такой эгоизм как-то не принят. Что до веры — то помните нашу беседу в поезде? В соседнем купе музыка играла, песни под гитару, одна за другой, меня это наконец напрягло и я решил туда заглянуть. Оказалось у тех ребят был магнитофон, знаете, бывают такие, малогабаритные, на транзисторах, в продаже появились в прошлом году.

-Не поняла, к чему вы мне это говорите. Кстати, а та женщина, с которой вы ехали в одном купе, это ваша жена?

-Музыка на пленке, книга на бумаге. Хотя в нашей памяти они существуют вне своего физического воплощения. И если наше сознание, наша личность, не более чем массив уникальной информации, то с точки зрения науки вполне допустима его перепись на другой носитель. Технические подробности мы пока представить не можем — как бы даже Ньютон или Ломоносов не поняли бы, как работает магнитофон. Так что я вполне могу поверить, что после смерти мы проходим через отбор: кто жил высокодуховно и нравственно, тот будет "перезаписан", ну а недостойные пойдут в переплавку, как герой "Пер Гюнта". И если какой-то высший разум есть, то думаю, что он судит по правде, а не по молитвам. Я жил честно, не греша — не дозволяя ничего плохого по отношению к своим, ну а соблюдать правила по отношению к врагам, это даже Библия не требует. Значит, я попаду в рай — по крайней мере, на это надеюсь.

-Пан инквизитор, вы — как дьявол-искуситель. Чего вы хотите — меня в вашу веру соблазнить?

-Всего лишь, понять истинную степень виновности вашего брата. И вашу, как производную от этого. Чтобы отвесить именно ту меру наказания, которую каждый заслуживает — не больше и не меньше.

-Яцек не убийца. Он действительно, фанатик. Науки, и кое-чего еще. Потому он и не женился вторично — искал не просто хозяйку дома, но и родственную душу. Такую как Мария Кюри — но этот товар большая редкость. Ирена, которая хотела занять ее место, пыталась хотя бы внешне ей казаться — когда Яцек понял, что это лишь для того, чтобы он на ней женился, то она сильно упала в его глазах. А она была просто милой девочкой, для которой преуспевающий молодой врач был завидной партией — и достаточно актрисой, чтобы пытаться подыграть, но недостаточно такой, какой он хотел бы ее видеть. Нельзя любить по приказу, и даже жить вместе по приказу — я думаю, что если бы не немецкая бомба, они бы все равно не "прожили всю жизнь вместе и умерли бы в один день".

-Простите, но вы сказали "еще". Что у вашего брата было кроме науки?

-Он был истинным поляком. Наверное, оттого, что с детства воспитывался на романах Сенкевича, ну а я — Чарской. И ведь я предупреждала, что это его погубит, а он не слушал. Не хотел верить, что величие Жечи Посполитой осталось в прошлом — говорил, что Белый Орел еще взлетит.

-И занимался тут еще чем-то, кроме безобидной культуры?

-Вы не понимаете. Его идеей фикс было — Польша от моря до моря. Пусть хоть коммунистическая, даже не враг России — но великая европейская держава. Вы, когда победили, то очень уважали волю народов, плебисцит — то есть, считали это законным? А теперь представьте, что было бы, если бы жители этого города, да хоть Киева, Минска, Смоленска, Пскова — скажут, что они поляки? Как думаете, отпустил бы ваш Сталин эти земли на волю, отдал бы их нам по праву? Яцек верил, что у него есть — или будет завтра — орудие, которым можно без войны восстановить величие Польши. Может, вам это кажется наивным. А для него это была — жизнь. Ради этого он работал по шестнадцать часов, отказывая себе во всем — и наверное, голодал бы, если бы я его не кормила. Так шло годы — и мне казалось, так будет и дальше.

-Кто из великих сказал, "бойтесь победы — если вы не знаете, что за ней"?

-Я не сильна в философии. Но знаю, что Яцек — не убийца. Да, он увлекающийся — но не злой.

-Ну, пани, на мой взгляд — иной гений без тормозов и табу бывает опаснее закоренелого садиста и убийцы. Поскольку гораздо целеустремленнее и с большей фантазией. Да, и судя по вашим словам, план вашего брата вовсе не вызывал у вас протеста. Разница была лишь в сроке — у него, ближайшая цель, ради которой жилы рвать, ну а у вас, "когда-нибудь, может быть". Я прав?

-Тогда в поезде вы уже беседовали со мной, собирая улики? Да, я считаю что Польша заслуживает лучшей доли, чем ей досталась. Вам не было бы жалко свою страну, погибшую из-за предательства быдла? Холопов, для которых сытость и покой — дороже собственной нации.

-Пани Бельковская, у нас, коммунистов, делить людей на чистых и нечистых как-то не принято.

-А я вовсе не знатность имею в виду. Вы ведь не будете отрицать, что любая нация состоит из большинства, толпы, которой лишь "хлеба и зрелищ", и к сожалению, немногих, для кого гордость за свою страну не пустой звук, кто знает, куда идти, и указывает путь. Впрочем, ваш Лев Гумилев написал про "пассионариев" — я готовилась поступать в МГУ и читала сборники вашей Академии Наук. Вспоминая наш разговор — да, вы были правы, беда Польши в том, что и большинство шляхты оказались быдлом, интересующимися лишь развлечениями. А вы, русские, сумели сейчас предложить нашей толпе большее благо — и наши "пассионарии" оказались генералами без армии. Но это ведь можно исправить!