— Ну, или накурившегося. Или еще чего... Они ведь, первые летчики, все сплошняком адреналиновые наркоманы были, и какой бред им в голову мог прийти, вообще предсказать нельзя.

— Хватит, не злобствуй и не уводи разговор в сторону. Ты не прав, понимаешь это — так имей мужество признать очевидное.

Александр поморщился — если уж напарник вцепился, то отодрать его было сложно. Хватка у начинающего ученого железная, клещи с бульдогами отдыхают. Вздохнув, он положил бутерброд и с силой растер лицо руками.

— Ладно, что ты предлагаешь? Сидеть здесь и охранять их до конца войны? Прости, но меня на такой подвиг не хватит, да и тебя, подозреваю, тоже.

— Ну, зачем все так усложнять... Я предлагаю забрать их с собой.

— Что? — Александр даже привстал. Он ожидал от извращенного мозга напарника чего угодно, но не такого бреда. — Ты вообще думаешь, о чем говоришь? С нас полковник снимет скальпы вместе с головами, а потом еще и прикажет самим же их пристрелить.

— Ты такого плохого мнения о нем?

— Я такого плохого мнения обо всех.

— И обо мне?

— Не цепляйся к словам. Если считаешь это принципиальным, то себя можешь из списка исключить.

— Спасибо, — голос Павла был полон сарказма.

— Не за что. И все же, я подозреваю, что именно так и будет. Чужие проблемы боссам никогда не нужны.

— Мне кажется, ты сгущаешь краски. Наши командиры отнюдь не примитивные людоеды.

— Во-во. Они образованные, хорошо обученные, интеллигентные людоеды. И им на фиг не нужны лишние проблемы.

— Ох, и не любишь ты людей...

— Я не обязан кого-то любить или ненавидеть. По-моему, на людей надо смотреть без лишних эмоций. Каждый беспокоится, в первую очередь, о собственной выгоде. А тому же полковнику нет ни малейшей выгоды помогать каким-то беженцам из сопредельных миров, скорее, наоборот. Именно поэтому я и считаю, что их реакция будет крайне отрицательной.

— Ой, да брось. Уболтаем как-нибудь.

— И ты считаешь, я составлю тебе в этом компанию?

— Надеюсь, что да. Все же ты не настолько черствый тип, каким стараешься казаться.

— Паша, а ты не обнаглел?

— Ну, разве что самую капельку. Совсем чуть-чуть. Ну, вот столечко...

Павел сложил два пальца, показывая зазор миллиметров в пять. Александр посмотрел недоуменно, а потом заржал, как конь. Павел сделал то же самое, и несколько минут они предавались нездоровому веселью — эмоциям нужен был выход.

— Знаешь что, давай так, — отсмеявшись, Александр вновь стал серьезен, даже, может быть, слишком. — Посмотрим на их поведение, и ближе к теме решим.

Павел, убедившись, что напарника ему удалось если не убедить, то хотя бы уломать, только хихикнул. Александр в ответ только в очередной раз поморщился, но мешать ему наслаждаться плодами временной победы не стал — пусть его. К моменту, когда переход между мирами вновь можно будет открыть, измениться могло очень и очень многое, и поэтому сейчас наиболее выгодной тактикой, с его точки зрения, было ожидание, а уж ждать он умел, быть снайпером — удел терпеливых.

Увы, человек предполагает, а Бог располагает. На следующий день, когда они уже подъезжали к лагерю, Павел аж подпрыгнул от мерзкого писка в кармане и натянул вожжи, резко осаживая лошадей и останавливая телегу. Такое поведение для него было совершенно нетипично — обычно лошадей он жалел. Александр удивленно поднял на него глаза, а напарник тем временем пару секунд недоуменно сидел, а потом, театрально хлопнув себя по лбу. Выудил на свет божий приемник, посмотрел на мерцающую красным шкалу и довольно, как объевшийся сметаны кот, улыбнулся:

— Саш, давай-ка к нашей аппаратуре. Проедем?

— Да запросто. А что случилось?

— Все нормально. Похоже, окно может открыться чуть раньше, чем мы планировали.

Не задавая больше вопросов, Александр кивнул, пересел на облучок и, перехватив у напарника вожжи, подхлестнул лошадей. Те вряд ли были довольны таким невежливым обращением, но спорить не рискнули, только недовольно всхрапывали, демонстрируя свое несогласие с возницей. Тот, не обращая внимания на протесты, еще раз озвучил свое желание ехать быстрее, добавив к щелчку вожжами пару слов на великом и могучем. Лошади хоть твари и бессловесные, но крепкие выражения поняли на раз, и телега, наконец, стала ускоряться, неприятно поскрипывая на ухабах.

На месте Павел бодро соскочил с телеги и принялся колдовать над своими транзисторами. Александр, спросив, нужна ли помощь и получив отрицательный ответ, пару минут наблюдал за ним без особого интереса — все же он умел работать с этой техникой на уровне включить-выключить, и большая часть действий напарника выглядела для него сейчас как прыжки шамана с бубном. Разве что сушеных мухоморов да трубки с коноплей не хватало. Поставив себе мысленную пометку изучить все эти железки более серьезно, он решил пока что не мешать человеку работать и, заточив острейшим ножом веточку, занялся гигиеной, то есть начал ковыряться в зубах. Он так увлекся этим занятием, что даже пропустил момент, когда Павел закончил свои манипуляции и соизволил повернуть к напарнику весело улыбающуюся харю.

— Ну что, брат бледнолицый, могу тебя поздравить.

— С чем?

— Со скорым возвращением домой. Окно еще не открыть, но уже завтра к вечеру, самое позднее, послезавтра можно начинать эвакуацию.

— Это радует.

— Еще как. Правда, сейчас оно откроется на короткий период, не более двух суток, но нам хватит и двух минут. Даже с нашими... гм... спутниками.

— Это если мы их еще возьмем, — педантично уточнил Александр.

— Ой, да ладно тебе. Ты ведь для себя уже все решил. Скажешь, нет?

Стрелок промолчал, только раздраженно дернул челюстью и полез обратно на телегу. Павел усмехнулся и последовал его примеру. Щелчок вожжей — и телега вновь неспешно двинулась в сторону лагеря.

Место их вынужденной стоянки встретило диверсантов странной тишиной. Не было уже ставшего привычным детского гомона, не переругивалась со всеми подряд тетя Нюра, вообще ничего не происходило, и это настораживало. Во всяком случае, это насторожило Александра, Павел же, скорее, удивился.

— Что они, заснули все, что ли? — раздраженно спросил он, слезая с телеги.

— Стой! — Александр мягко, но сильно перехватил его за плечо. Павел удивленно обернулся, но послушался — все же в подобных делах авторитет бывалого киллера был непререкаем. Взяв наизготовку автоматы, они пригибаясь двинулись в сторону лагеря, и несколько секунд спустя поняли, что опоздали.

Тот, кто побывал здесь до них, не скрывался и не боялся оставлять следы. Весьма кровавые следы, надо сказать. Первым им попался тот самый мальчонка, что пытался тащить оружие. Пулеметная очередь буквально разорвала его пополам. Какая-то мелкая живность уже кружила вокруг, но Александр топнул ногой, и падальщик с испуганным визгом кинулся прочь. Чуть дальше лежала тетя Нюра — похоже, они с пацаном попали под один пулемет, и стрелявший не жалел патронов. Жуткое зрелище — очередь превратила человека в кровавую кашу...

Сергей лежал чуть в стороне — он без боя не дался, рядом с ним валялась винтовка с вдребезги разбитым пулей ложем, там же — кучка стреляных гильз. Он расстрелял немало патронов из тех, что щедрой рукой сыпанул ему, уходя, Павел, и как минимум один раз попал — метрах в двадцати напарники обнаружили немецкое кепи, с дыркой от пули и все в крови. Пуля угодила ему точно в глаз и вышла, разворотив половину затылка. Не винтовочная пуля, автомат или пистолет — уж в этом Александр разбирался.

Метрах в ста обнаружили еще одного ребенка. Точнее, одну, девочку. Как ни странно, живую, хотя и без сознания. Пуля ударила ей в ногу, и ухитрилась не причинить серьезного вреда. Ни кость не задела, ни крупные кровеносные сосуды. На фоне того, что парни видели раньше, сквозная дырка в мышце и шишка на затылке — сущий пустяк. Впрочем, шишка — это, наверное, плата за жизнь. Ребенок упал в яму и очень удачно закатился под вывороченный из земли корень. Об этот корень она, скорее всего, и приложилась. Если бы девочка не стонала чуть слышно, напарники бы ее тоже хрен нашли.

И все. Никого больше, только вытоптанная поляна, разбитая вдребезги телега да отметины от пуль на стволах деревьев. И следы — четкие, хорошо различимые — победители, уходя, не скрывались. А вот куда делись побежденные — это надо было еще выяснить.

Пока напарник возился с девочкой (хотя что там возиться — перевязать и без того не кровоточащую рану да сунуть под нос смоченную в нашатыре ватку), Александр первым делом отправился к тайнику. Тот был нетронут, и это радовало — спрятанный в нем трофейный немецкий пулемет с патронами снайпера волновал в последнюю очередь, винтовка, кроме насадки на ствол, тоже от серийных образцов ничем не отличалась. Ну, правда, оптика на ней была куда лучше той, что принято было устанавливать на снайперские винтовки в этом времени, но никаких принципиальных новшеств этот прицел не имел и подозрений бы не вызвал. Ну подумаешь, нестандартная оптика. А вот два гранатомета, причем один из них заряженный, были куда важнее. Очень уж не хотелось, чтобы эта игрушка попала в руки немцев. Это дома такие гранатометы — оружие известное и, прямо скажем, изрядно устаревшее, а здесь они — настоящая вундервафля, способная остановить любой местный танк, и дарить ее кому бы то ни было совершенно не хотелось.

Лошади на месте не было — видать, увели. Нормально и вполне ожидаемо, Александр и сам поступил бы точно так же. Быстро проверив оба схрона, он не обнаружил в них никого и ничего. Похоже, их тоже обнаружили и вымели, что называется подчистую. Ну и хрен с ними — все равно там ничего интересного не было. Но все равно, обидно, хотя сутки как-нибудь перекантуются. С этими мыслями, злой. Но немного успокоенный, он и вернулся в лагерь.

Павел, колдовавший над раненой, повернулся к нему и приложил палец к губам. Александр кивнул понимающе:

— Спит? — шепотом спросил он.

— Да, — напарник отошел от девочки, чтобы лишний раз не тревожить. — Я ей вкатил обезболивающее, она и отключилась.

— Ничего, наши врачи ей помогут.

— Надеюсь. Но кое-что она успела рассказать.

— Что именно?

— Напали под утро. Они говорили по-немецки, одеты были в пятнистую одежду... Я так понимаю, камуфляж?

— Скорее всего. Ты говори, не отвлекайся.

— А что тут говорить... Врезали по ним из пулемета, добавили автоматами. Света...

— Девочка наша?

— Ну да... Ты что, не помнишь?

— Я даже не пытался запомнить, мне ненужная информация ни к чему.

— Ладно, твое дело.

— Конечно, мое.

— Не перебивай, а... В общем, ее ранило сразу, она упала в кусты, но сознания не потеряла. Остальных, всех шестерых, угнали с собой. Потом уже, когда один пошел в ее сторону, она попыталась отползти, скатилась вниз и ударилась головой.

— Угнали — значит, взяли живыми и, скорее всего, не ранеными.

— Или не серьезно ранеными.

— Вообще не ранеными. Ни женщины, ни, тем более, дети, даже с царапинами идти нормально не смогут, будут их задерживать. Разве что где-то неподалеку есть транспорт... Но ни техники, ни ее следов мы не видели, значит, как минимум от центральной дороги они шли пешком, а это, сам знаешь, далеко.

— Логично. Только, не забудь, здесь люди малость покрепче.

— Не настолько, чтобы это всерьез что-либо меняло. Пока у них в крови адреналиновая волна после боя, они еще могут не почувствовать мелких ран, но потом все вернется на круги своя. Немцы — не дураки, прекрасно это понимают, и раненых, скорее всего, просто дострелили бы, не дожидаясь, пока это скажется на темпе марша.

— Тоже верно.

— Ладно, что получилось — то получилось. Завтра эвакуируемся. Думаю, одного раненого ребенка нам простят — не звери же наши отцы-командиры, придумают чего-нибудь.

— А ты что, девчонок вытаскивать не пойдешь?

— Нет, конечно, — Александр мотнул головой. — Я не псих. Во-первых, не справиться, во-вторых, нет времени, в-третьих, мы не знаем, куда их погнали и, наконец, в-четвертых, немцы наверняка в курсе того, что мы здесь были. Хотя бы от пленных. Так что это, помимо прочего, банальная ловушка, иначе они всех тут бы и расстреляли, обуза им не нужна. А так — вдруг придем? Ну а не придем — так они ничего, в общем-то, не теряют.

— Во-первых, справимся. Света сказала, их было немного. Она не считала, конечно, но вряд ли больше десяти человек. Мы недавно крошили отряды куда большие.

— Это, скорее всего, какая-то антипартизанская часть. Может, егеря, хотя не знаю даже, когда они были созданы... Не суть. Факт в том, что у них подготовка на голову выше всех, с кем мы сталкивались. И, кстати, лучше, чем у нас с тобой. По-любому, мы — хорошо вооруженные любители, они — профессионалы, а значит, врасплох их не застать. Задавят.

— Не факт. А насчет времени...

— Ты сам сказал — завтра. И окно будет открыто максимум пару дней. Не знаю как ты, а я здесь еще на неопределенный срок застрять не хочу. Еще аргументы?

Павел хрустнул пальцами, потом несколько секунд неподвижно сидел, уставившись в одну точку, и вдруг негромко сказал:

— Хорошо, ты прав. Ты во всем прав. Уходи, уноси девчонку. А я остаюсь.

— Дурак, — с чувством ответил Александр. — Ты что, думаешь, тебе медаль за это повесят? Или орден? Орден горбатого, медаль сутулого. Посмертно.

— Я в бой иду не за наградами, а за победами.

— Ну-ну, поменьше пафоса. Ладно. Ребенок тут без нас два дня выдержит?

— Выдержит. Все же идешь?

— Иду, конечно. Ты же, сволочь, отлично знаешь, что одного тебя не оставлю, и играешь на этом, — слова звучали устало, мрачно. — Вот честное слово, больше всего меня подмывает дать тебе по башке, скрутить и выволочь домой, даже против твоей воли.

— И что удерживает?

— Не знаю. Может. То, что ты здоровый такой, хотя, с другой стороны, большой шкаф громче падает. Ладно, не тушуйся, это только у п...сов все сзади, а у нас, нормальных мазохистов — все впереди. Смотаемся мы с тобой еще тамплиеров раскулачивать.

Павел только хохотнул над этой немудреной шуткой и вновь пошел к раненой, а Александр в темпе занялся походной сервировкой — отправляться в рейд неизвестно куда и неизвестно насколько на голодный желудок он не собирался. Так он и сказал в ответ на удивленный вопрос напарника, и добавил, что, раз прошло уже почти пол суток, лишние десять минут ничего не изменят, а вот способность долго и упорно шуровать по лесу, не останавливаясь лишний раз на привал, очень и очень.

Пока Павел насыщался, Александр, успевший сделать это в процессе подготовки стола, сидел над картой. Павел, искоса наблюдавший за ним, внезапно спросил:

— Ты чего губами шевелишь?

— Думаю я. А когда думаю, то сам с собой разговариваю — дурная привычка. Ты ешь, ешь, не отвлекайся.

— Угум, — Павел, сообразив, что лучше и впрямь не мешать товарищу, вернулся к еде, и лишь когда он закончил, стрелок, водя пальцем по карте, высказал свое мнение: