— Тьфу, проклятые! — Он попытался еще раз прервать жуткий собачий концерт. — Молчать! Фу! Вот сейчас палку возьму.
И собаки смолкли. Однако Додоль в следующую секунду понял внезапно, что не может сойти с места. Ноги его в одно мгновение ослабли, тело будто онемело. И еще — как в кошмаре он почувствовал, что кто-то смотрит ему в спину.
Он еще нашел в себе сил и мужества обернуться — и задрожал. По другую сторону забора стоял великолепный белый конь, не меньше одиннадцати пядей в холке, с черной гривой и огненными глазами. Наборная сбруя, шелковая расшитая попона и седло на этом красавце стоили едва ли не больше, чем сам конь. А вот при взгляде на всадника, оседлавшего этого чудо-коня, Додолю стало тяжело дышать, и его покрыл липкий пот. Позже он не мог припомнить, во что был одет всадник, и был ли он вооружен. Одно запечатлелось в памяти Додоля — неестественно белое лицо всадника, обрамленное космами белоснежных волос. Лицо, похожее на маску — или это была маска, искусно повторяющая лицо? И еще одно запомнил Додоль; у этого страшного всадника не было глаз. Только черные проваленные глазницы, за которыми была устрашающая пустота.
— За морями синими, за горами высокими, в земле далекой, во граде Иерусалиме, сидит святой старец Николай, сединами убеленный, силою великой наделенный, — заплетающимся от страха языком забормотал Додоль, отчаянно крестясь и пятясь к дому. — Старче, угодниче Господень, всем добрым людям покровитель, от навий и нежити хранитель, огради меня, раба Божия Ивана, от наваждения адского, немочи бесовской, мороков черных, порази их именем Божиим и властью своей от Бога данной.... Ой, это что ж такое, а? .... Гоню нечисть именем Спасителя нашего, святого Николая, старца могутного, во имя Отца и Сына, и святаго Духа! Аминь! Аминь! Аминь!
— Ты мне не нужен, — слова всадника зазвучали в голове Додоля, и это не был голос живого существа. — Ты не один из них.
Всадник тронул коня и не спеша поехал дальше по улице, сопровождаемый воем собак и мычанием скота. Додоль стоял во дворе, обливаясь потом и дрожа. А потом коровы в хлеву перестали метаться. И Додоль понял, что его ужас рассеялся так же внезапно, как и появился.
— Тьфу ты, привиделось, никак? — пробормотал он, с опаской выглядывая на улицу поверх забора. — Надо же, какая образина! Надо Дорошу рассказать, ведь не поверит... Наговор, наговор хорош! Слава Богу! Слава Богу!
Он хотел бежать к Дорошу прямо сейчас, но потом передумал. Сумерки сгущались. Додоль поежился — а вдруг этот, с белым лицом и без глаз, где-то рядом, шастает по улицам? Он поспешил домой, где первым делом осушил целый конюх меду. Жене и детям о призраке на белом коне он ничего не рассказал.
Хейдин стоял в дверях и наблюдал, как к дому приближаются два всадника. Сердце у ортландца екнуло — один из всадников был женщиной. Случилось то, что предвидел Зарята. Чтобы проверить свое предположение, Хейдин снял с пальца каролитовый перстень.
— Кто вы? — крикнул он, когда гости въехали во двор.
— Мы те, кто искал вас, — ответил старик на вороном жеребце. Сомнений больше быть не могло; старик заговорил с Хейдином по-лаэдански.
— Кто вас послал?
— Великий Видящий, — старик спешился, помог девушке сойти с коня. — Я тебя не знаю, воин.
— Я тот, кого выбрал Медж Маджари, — ответил Хейдин.
— Значить, Медж погиб, — старик помолчал немного. — Я предчувствовал это, но не хотел верить в его смерть. Как твое имя?
— Хейдин.
— Ортландец? Я — Акун. А это Руменика ди Крифф, двоюродная сестра принца.
— Я догадался, — Хейдин поклонился девушке, и Руменика ответила воину учтивым кивком. — Твой брат в этом доме, принцесса. Только, боюсь, ему очень плохо. Его поразил странный недуг.
— Хвала Триаде, мы успели вовремя! Это не недуг, — сказал Акун.
— Не недуг, говоришь ты? Что же тогда?
— Руменика, войди в дом, — велел Акун.
— Это приказ? — спросила девушка, как показалось Хейдину недовольным тоном.
— Просьба. В доме ты будешь в большей безопасности... Ты ведь не скроллинг, так? — спросил Акун, когда Руменика выполнила его просьбу.
— Я простой воин. И я очень рад вашему появлению. Может, вы мне объясните, что делать.
— Я попробую объяснить кратко. Принц не болен. Приближается время, когда он должен измениться. Над ним был совершен особый обряд. Медж говорил тебе?
— Что-то говорил.
— Теперь он вступил в стадию Перерождения. Его магия сейчас ослаблена. Он очень уязвим для любого врага. Ты был отправлен сюда, чтобы охранять его именно в этот момент. Ему угрожает большая опасность.
— Я попытался поговорить с ним мысленно, при помощи камня, но увидел только какую-то птицу. Грифа.
— Я тоже видел грифа, но уже наяву. Он парит над этой деревней. Надеюсь, мы совместными усилиями сможем остановить Легата.
— Кого остановить?
— Через Круг следом за нами прошло большое зло, Хейдин. Наши враги послали Легата. Когда-то он был скроллингом, храбрейшим среди всех. Но ему выпала страшная судьба. Демонские силы завладели его сердцем, и теперь он служит им. Он стал призраком — убийцей. Если мы его не остановим, он убьет принца, и все будет кончено.
— Если Легата можно убить, я готов драться.
— А если нельзя?
— Что значит "нельзя"?
— Легат — отменный боец, и его защищает магия высшего порядка. И еще — у него Меч скроллингов.
— Клинок, выкованный сидами? Как получилось, что меч Ро-Руэда оказался у чудовища?
— Я не знаю. Но нам придется драться с его хозяином. Ты готов?
— Готов? — Хейдин на миг замялся. Еще вчера он ответил бы на этот вопрос без колебаний. Но теперь у него была Липка. — А у меня есть выбор?
— Боюсь, что нет.
— Тогда к чему задавать вопросы?
— Вот моя рука, — Акун протянул ортландцу руку, и Хейдин ее пожал. — Вижу, что Медж Маджари не ошибся, выбрав тебя. Пойдем в дом, приготовимся к битве.
Руменика не без робости прошла через темные тесные сени в горницу. Здесь стоял густой запах целебных трав. У печи светловолосая девушка с широко расставленными серыми глазами в простом холщовом платье размешивала в глиняной посудине целебные порошки. Их взгляды встретились.
— Я... я Руменика, — сказала гостья и тут заметила на широкой кровати в углу горницы неподвижное тело мальчика. — Здесь мой брат.
— Он и мой брат, — белокурая девушка убрала с лица упавшие волосы. — Добро пожаловать, сестра. Я Липка.
Руменика приблизилась к кровати, посмотрела на принца — и содрогнулась. Она ожидала увидеть совсем другое лицо. Эту безобразную маску, состоящую из шрамов и рубцов, было трудно назвать лицом. Расплавленное — вот как назвала про себя лицо принца Руменика. И в ее сердце поднялась такая жалость, такое сострадание к этому несчастному мальчику, что слезы полились из ее глаз в два ручья, потоком. Ей показалось ужасно несправедливым, вопиющим то, что сын императора огромной державы, наследник ее трона, лежит больной и обезображенный в убогой лачуге, и никто не знает, как ему помочь.
— Не плачь, — Липка подошла, обняла лаэданку, улыбнулась ей, хотя у самой сердце рвалось от горя. — Он ведь живой. Мы его спасем, ты и я.
— Он такой маленький! — говорила Руменика сквозь рыдания. — Такой беззащитный! А сколько горя ему уже пришлось перенести. Посмотри на его лицо. За что? Чем он провинился перед Единым? И чем мы можем ему помочь?
— Тем, что будем сильными, — сказал Акун, входя в горницу в сопровождении Хейдина. — Я уже сказал, это не болезнь. Принц Дана просто... уснул. Этот сон скоро кончится, если мы сумеем защитить принца.
— Это Акун, мой телохранитель и друг, — сказала Руменика Липке. — Мы должны ему довериться. Он знает, что делать.
— Скоро Легат будет здесь. Он послан с одной целью; убить принца, а заодно и нас всех, — сказал Акун. — У нас только одна возможность спастись самим и спасти принца. Мы должны встретить Легата и дать ему бой.
— А если спрятаться? — спросила Липка, ощутив тревогу уже не только за Заряту, но и за Хейдина.
— Прятаться бесполезно. Легат не простой воин. Он будет преследовать нас, не зная ни сна, ни отдыха, пока не убьет всех. Мы должны попытаться победить его. Это единственный выход.
— Терять нам все равно нечего, — ответил Хейдин. — Я готов драться.
— Другого ответа я и не ждал. Подготовимся с бою, — Акун подошел к печи, выбрал из кучи остывшей золы уголек и принялся этим углем чертить непонятные знаки над дверью и над каждым окном. Хейдин и девушки молча следили за этими манипуляциями. Покончив с дверью и окнами, Акун, шепча заклинания, очертил посохом широкий круг, внутри которого оказалась кровать Заряты.
— Дай мне соль, девушка, — попросил он Липку.
— У меня есть освященная четверговая соль, — обрадовалась Липка. — Она получше будет.
— Неужели все это может остановить демона-убийцу? — спросил Хейдин, с недоверием наблюдая за действиями Акуна.
— Вы, ортландцы, ужасные маловеры, — заметил старый воин. — И я этому рад. Мне как раз нужен воин с недостатком воображения. Потому что человек излишне впечатлительный уж точно наложит в штаны и убежит, увидев Легата. А вот толстокожий ортландский сукин сын, пожалуй, не бросит меня одного.
Акун смешал соль, принесенную Липкой, с белым порошком, который хранился у него в посохе. В горнице распространился резкий запах горелой кости. Получившейся смесью Акун щедро посыпал границу очерченного им круга, а остаток смеси высыпал на грудь спящему Заряте.
— Все, что я мог, я сделал, — признался он, закончив свою волшбу. — Опытный маг сделал бы больше, но я всего лишь воин. Если Легат войдет сюда, ему придется пересечь границу круга, чтобы добраться до мальчика, а это для него крайне болезненная процедура. Женщинам я бы советовал тоже спрятаться за кругом.
— Как ты собираешься драться с Легатом? — спросил Хейдин. — У тебя даже меча нет.
— У меня есть, все нужно. Не беспокойся обо мне. Лучше обдумаем план битвы. И выпьем по чаше меда. Хозяйка, у тебя есть мед?
— Я в беретянницу* схожу, — сказала Липка и поспешно вышла.
— Ты плакала? — спросил Акун Руменику.
— Глядя на него невозможно не плакать, — сказала девушка, показывая на Заряту. — Он просто разрывает мне сердце.
— В этом мальчике вся надежда, — заметил Акун. — Он должен жить во что бы то ни стало. Все мы должны жить. А пока давайте поговорим о том, что меня очень заботит.
— О Легате? — спросил Хейдин.
— И о нем тоже, — Акун улыбнулся вошедшей Липке, державший в руках окрин с медом. — Но сначала выпьем. Зря ты не пьешь мед, Руми. Мне понравился этот напиток. Он бодрит и веселит душу.
— Ты говорил о чем-то очень для тебя важном, — напомнил Хейдин.
— Точно, — Акун медленно осушил ковш меду, крякнул, вытер усы и бороду. — Для начала просьба к тебе, ортландец; если меня убьют, поступи со мной так, как принято у нас в Милдории. Сожги мое тело, а прах вместе с моим оружием схорони в земле.
— Перестань говорить глупости! — рассердилась Руменика.
— Трогательная просьба, — сказал Хейдин. — Обещаю, я исполню ее, если только меня самого Легат не изрубит на части.
— Если тебя убьют, пусть женщины это сделают, — Акун посмотрел на Руменику и Липку.
— Это и есть важная вещь, которую ты хотел нам сообщить?
— Есть и вторая. Тот, кто сегодня называется Легатом и служит злу, когда-то был моим другом. Есть только один способ вырвать его из цепей Мрака — завладеть его сердцем. Если сердце Легата будет уничтожено, он обретет мир и покой. Понял, о чем я говорю, Хейдин?
— Понял. По-моему и эта просьба немного преждевременна.
— Никому не дано знать будущее, — Акун налил себе еще меду. — Если ты останешься в этом мире, ортландец, ты поступишь мудро. Здесь красивые женщины и доблестные мужчины. Сюда еще не проникла проклятая изнеженность и страсть к богатству, которые развратили империю. Я бы здесь поселился, клянусь душой Ниммура!
— Я нашел тут то, что давно и безуспешно искал, — сказал Хейдин, посмотрев на Липку. — Так что мы будем делать, когда Легат будет здесь?
— Выйдем из дома и дадим ему бой, — сказал Акун, отпив меда. — Или ты придумал что-нибудь получше?
* Беретянница — кладовая для меда
Ратислав еще плохо разбирался в оружии, но подарок Хейдина показался ему просто царским. Вернувшись с ним в свою избушку, юноша затворил дверь и при свете лучины занялся оружием. Он несчетное количество раз обнажал саблю и снова вкладывал ее в ножны, любуясь сталистым блеском лезвия, рубил и колол саблей воображаемых врагов, а также деревянные чурбаки и даже железную проволоку, чтобы испытать клинок. Сабля показалась ему превосходной. Ратислав понятия не имел, чем отличается дамасский клинок от обычного, какой клинок куется холодным способом, а какой — горячим — главное было в другом. Он ощутил себя настоящим воином, владеющим сказочным оружием, каким показалась ему половецкая сабля.
Он покривил душой перед Хейдином, сказав, что лук Субара не особенно ему понравился. Лук был просто великолепный, и Ратислав не мог этого не признать. Он был вдвое легче лука Ратислава; кибить,* сделанная из козлиных рогов, была покрыта водостойким лаком и усилена костяными падзорами**, а модяны
* * *
были металлические, с искусно сделанной защелкой для очка тетивы. Под стать луку были и стрелы в саадаке — длиной в два локтя каждая, оперенные пером серой цапли, с закаленными железными наконечниками. Если сабля была редкой и ценной вещью, то половецкий лук оказался просто сокровищем.
Ратислав опробовал лук прямо во дворе, благо, уже наступали сумерки, и народ давно разошелся по домам. Поначалу стрелы летели слабо, втыкались в стену сруба неглубоко и без труда выдирались из пробоя. Потом Ратислав смекнул, в чем дело. Половецкий лук требовал особой техники обращения. Если большой тисовый или композитный лук следовало именно натягивать, прикладывая главное усилие к тетиве, то у легкого половецкого лука тетива натягивалась резким рывком — только так конный воин со спины движущейся лошади мог быстро и точно послать в цель стрелу. После десяти или двенадцати неудачных попыток, когда руки начали невыносимо болеть, Ратислав все-таки выстрелил как надо — стрела с резким свистом разбила вдребезги надетый на кол глиняный горшок и глубоко засела в дереве.
Ночью Ратиславу приснился странный сон. Он увидел отца в полном воинском снаряжении и на коне. Отец показывал ему открытую ладонь и говорил: "Твое сердце открыто, как эта ладонь. Я вырастил тебя воином. Иди за мной!" И они пошли куда-то; отец впереди, а он чуть позади, гадая, куда это отец его ведет. Наконец, они пришли к берегу реки, и здесь отец вошел в воду и исчез в черных волнах, а он остался на берегу и звал отца. Только отец не возвращался, зато пришел Зарята.
— Ты разве не знаешь, что нельзя так громко кричать? — спросил мальчик. — Мой враг близко, из-за тебя он меня найдет.
— Но как мне вернуть отца?
— Соверши подвиг. Спаси меня...
Сказав это, Зарята пустился бежать по берегу, и Ратислав побежал за ним, пытаясь догнать и схватить его. Больше всего Ратислав боялся того, что мальчик оступится, упадет в воду и утонет, как его отец. Они бежали по берегу, а за ними бежало что-то огромное, не имеющее формы и названия, и оно настигало их. Ратислав понял, что нечто настигнет их рано или поздно и повернулся к преследователю лицом, чтобы дать бой. Сумрак надвинулся на него, и Ратислав проснулся с бешено бьющимся сердцем и с ощущением озноба во всем теле. Прочитав молитву, юноша завернулся в одеяло и спокойно проспал до утра остаток ночи.
